Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

– Значит, не смущает, что он теперь всего на одну ступеньку ниже тебя?

– А мог быть и выше, если бы меня не выбрали квартирмейстером, – беззаботно махнула рукой Морено. – Нисколько не смущает – заслужил. Мистер Макферсон, ну довольно уже! В такой день грех не радоваться чему-то, – она участливо похлопала старого боцмана по плечу, но тот уже и сам овладел собой, утерев влажные глаза и усиленно закивав:

– Вот уж что правда, то правда, мисс! Хвала Небесам, подействовал-то мешочек мой… Эй, ребята!.. – обернулся он к ликовавшим вокруг матросам. – Ура старпому Фоксу!

– Не надо, сэр! – мгновенно встрепенулся юноша, но было уже поздно: дружный рев в его честь разом вознесся над берегом. Генри, совсем потерянный, дернулся, то ли желая спрятаться за привычным к бурным изъявлениям матросской нежности Рэдфордом, то ли вовсе сбежать, но ловкая Морено сразу же перехватила его за рукав:

– Погоди, парень! Чего тебе стыдиться? Это нам всем должно быть стыдно, а в особенности тем, кто скверно о тебе думал раньше. – Голос ее на мгновение обрел прежнюю серьезность: – Прости меня, Генри. Я ведь тоже сперва о тебе была не слишком лестного мнения…

– Что было, то прошло, – спешно оборвал опасную тему Рэдфорд. До сих пор он старался казаться абсолютно невозмутимым и спокойным, но теперь видно становилось, что и у него чуть заметно дрожали руки, а в глазах, когда он глядел на своего спасителя, мешались удивление, восхищение, благодарность и еще что-то, странно напоминавшее смущение. – Ты здорово выручил меня, дружок, и я этого никогда не забуду.

– Ты тоже когда-то выручил меня, Джек, – тихо ответил юноша. – И я тоже этого никогда не забуду.

Эдвард, забытый во всеобщем жгучем ликовании, незаметно отделился от остальных и спустился на берег, прямо на узкую полосу песчаного пляжа. В другое время – в прошлой жизни, как теперь казалось – он задумался бы о купании в столь чудном месте; но его хватило лишь на то, чтобы добрести до воды и почти рухнуть в нее лицом на колени. Прохладная волна тут же тревожно лизнула лоб.

Еще месяц… еще неделю назад он был бы счастлив, избавившись от до сих пор косо глядевшего на него с плохо скрытой ненавистью Рэдфорда! Какое ему дело до этих пиратов? Какое им самим дело до него? Из них всех разве что одна–единственная девушка за это время отнеслась к нему сколько-нибудь по–человечески… В меру своего понимания. Насколько это вообще было возможно для этой дикарки, выросшей вдали от цивилизации и гордящейся этим! А остальные…

Или – быть может, все это лишь пригрезилось ему? Не было никакой ненависти, и остальные матросы не принимали его лишь до той поры, пока сам он, отчаянным усилием выбросив из головы мысли о выпивке и прошлых несчастьях, не взялся выполнять свои обязанности и работать на благо команды и свое? Эдвард, внезапно ужаснувшись этой мысли, облизнул пересохшие губы: как давно он в последний раз ощущал в себе то самое жгучее желание выпить?..

– Мистер Дойли! – донесся до него звонкий голос, и Эдвард, вздрогнув, поднял голову: Эрнеста Морено стояла совсем рядом, откровенно счастливая едва ли не впервые с момента их знакомства, с разметанными волосами, в которых путался прилетевший с моря ветер, и запрятанной в глубину черных глаз улыбкой. Протянутая ею ладонь была – привычно – крепкой и непривычно – теплой. – Идемте праздновать. Сегодня – великий день!

Победу праздновали на трофейном «Морском льве», с чем даже никто не подумал не соглашаться: Рэдфорд на радостях отправил семерых добровольцев в известное на всю Тортугу заведение «Пять тузов» за выпивкой и едой, и те вернулись с такой поклажей, которой хватило бы, казалось, на месяц беспробудного веселья. К тому же, в отличие от любого кабака, на своем судне можно было пировать сколько угодно и не опасаться на следующий день пробуждения непонятно где, с адским похмельем и без гроша в кармане. Эдвард, неожиданно тоже оказавшийся втянутым в подготовку, сразу предположил, что сложнее всего будет решить самый деликатный вопрос, однако тут никаких затруднений не возникло: к этому моменту, как уже было сказано, команда «Попутного ветра» находилась на Тортуге уже неделю, а потому все желающие успели посетить «веселые дома», которых на острове было редкостное изобилие. Приводить же женщин на борт пираты даже не думали: все они свято помнили примету, что такое судно уже не сможет в другой раз пристать к суше, и искренне верили в это. Как это суеверие сочеталось в их сознании с ничуть не тревожившим их присутствием Эрнесты, Эдвард не понимал, а когда наконец решился спросить, то полученные объяснения запутали его еще больше.

– Законы запрещают приводить на борт переодетую мужчиной женщину, – пожав плечами, ответила проверявшая доставленный ром Морено. Эдвард смерил взглядом ее рубашку, жилет, тяжелые кожаные сапоги и заткнутую за пояс саблю, но благоразумно промолчал – девушка все равно тихо рассмеялась:

– А, вы об этом! Да, я тоже переодеваюсь, но я же не скрываю, что я женщина! Этот закон на самом деле запрещает совсем другое: нельзя прятать на судне своих любовниц и тайно жить с ними во время плавания. Море все узнает и может наказать за обман.

– Разве не вы прежде говорили о том, что команду очень удивило бы отсутствие у вас подобных… отношений? – с брезгливым удивлением переспросил Дойли. Эрнеста пожала плечами:

– Во всяком случае, я в команде не ради них. Раз я выполняю свою работу как следует и никаких несчастий не случается – значит, море не против.

– Вы действительно так в это верите? Вы же… – Дойли едва не произнес «образованная женщина», но вовремя исправился: – Я думал, все эти суеверия и приметы – для тех, кому слишком сложно объяснить… истинные причины.

Эрнеста внимательно, исподлобья взглянула на него и захлопнула крышку ящика:

– Нет, мистер Дойли. Приметы и суеверия порой заставляют удивляться прозорливости их создателей. Вы не поможете мне отнести все это наверх? Боюсь, в двух руках мне не удастся утащить и бутылки, и фонарь.

***

На галеоне «Морской лев», в отличие от «Попутного ветра», между кубриком и камбузом находилось специальное помещение с длинным столом и двумя рядами скамей по бокам, а потому, распахнув пошире все люки и выходы на верхнюю палубу, было решено основное праздненство устроить именно здесь. Можно было с удивлением наблюдать за тем, как мгновенно преобразилось это место, в общем-то, не отличавшееся прежде ни чистотой, ни хорошим освещением – Эдвард еще помнил старую шутку моряков о том, что новичкам на судне первые несколько месяцев лучше есть в темноте, дабы не пугаться внешнего вида грубой матросской пищи. А теперь непонятно откуда на столе во всю его длину появился довольно чистый и, кажется, даже выстиранный кусок парусины, заменявший скатерть, и явно принесенные из какого-то местного трактира здоровенные кружки и жестяные тарелки с ложками. Вилок, естественно, не было, однако Дойли подивился тому, что многие матросы, садясь за стол, выкладывали рядом с остальными нехитрыми приборами складные ножи и предпочитали именно ими отрезать куски, которые затем отправляли себе в рот. Кок Хоу, захлопотанный и гордый, вовсю гонял троих наполовину добровольно, наполовину принудительно отряженных ему помощниками в раздаче порций матросов; Карлито еще раньше отправили разносить ром, грог и дымящийся эль, и Генри все порывался ускользнуть из–за стола, чтобы помочь всем пятерым, хотя Рэдфорд сразу же строго–настрого запретил ему этого делать: