Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

– Уберите тела, – вытирая саблю рукавом собственной рубашки – использовать для этого одежду убитых, как делали остальные, он не мог себя заставить – и вкладывая ее обратно в ножны, распорядился Эдвард. Формально он не был на главенствующем положении над остальными – определенным авторитетом для них обладала лишь Эрнеста – но, к его удивлению, кто-то сразу же послушно бросился за ноги оттаскивать трупы от залитых кровью орудий, а другие, немного помедлив, последовали их примеру. Когда на опердеке стало чуть более просторно и возможно снова работать, Дойли вторично отдал приказ: – Проверьте пушки. Какие заряжены, сразу подкатывайте к портам, остальные – перезарядить срочно! Кто не знает, как это делается?

Ему ответили – по счастью, с канонирским трудом так или иначе были знакомы многие, так что несведущих оказалось лишь пять–шесть человек. Эдвард на скорую руку показал основные обязанности: прочистить ствол банником, забить внутрь картуз, закатить ядро и всунуть следом за ним пыж, проткнуть его затворником, подкатить орудие к порту, насыпать порох на полку и запальное отверстие и поднести фитиль. С корректировкой прицела он велел подождать и, покинув опердек, почти бегом бросился на верхнюю палубу. Там, слава Богу, все было хотя бы в относительном, но порядке: трое добровольцев–матросов карабкались по снастям, ставя дополнительные паруса – в принципе, на скромный взгляд Эдварда, можно было обойтись и без них, но благодаря этому Эрнеста осталась за штурвалом в полном одиночестве, что наверняка было теперь ее главным желанием.

– Внизу порядок? – как только Дойли приблизился, жестким тоном поинтересовалась она. Эдвард кивнул:

– Можете не беспокоиться. Что у вас? – спросил он исключительно для того, чтобы не допустить нового тягостного молчания. Происходившее в то время, которое они провели в трюме, было очевидно и так: «Орел» тяжело и неохотно тонул, исходя черным траурным дымом, перемежавшимся редкими огненными всполохами, прикрывавший его «Пеликан» пестрел многочисленными пробоинами и давал явный крен на поврежденный правый борт. Однако «Кобра», стремительная и смертоносная, все еще оставалась невредимой, искусно маневрируя на том расстоянии от противника, при котором вести стрельбу было в теории возможно, но не имело особого смысла. «Попутный ветер» также выглядел изрядно потрепанным, однако на плаву держался твердо и почти не сбавляя скорости: Рэдфорд, не менее опытный, чем Алигьери, и даже превосходивший его в том, что касалось искусства управления судном на коротких дистанциях, избегал прямого столкновения. Со стороны могло показаться, что он ищет способ отойти с наименьшими потерями – и лишь посвященные в его план могли понять, что капитан «Попутного ветра» лишь тянет время.

– Нам следует поторопиться, ведь так? – не дождавшись ответа на свой вопрос, снова заговорил Эдвард. Морено на секунду отвела глаза от медленно передвигавшихся в полумиле от них кораблей:

– Велите поднять красный флаг.

– Красный… что? Зачем это? – растерянно переспросил Эдвард. Он знал, что означает данный цвет в пиратской символике, однако плохо понимал, каким образом смена флага отразится на сложившейся обстановке. Эрнеста подняла брови и сухо объяснила:

– Красный флаг означает, что мы вступаем в бой и не намерены щадить никого. Оба капитана увидят этот сигнал, – ее темные глаза сверкнули чем-то, похожим одновременно на гордость и глубокую тоску. – Но только Джек поймет, что он означает.

Эдвард повиновался, в глубине души еще раз поразившись тому, насколько же сложны и непонятны для него те установки, над которыми ни один пират даже не задумался бы. Как только крикливо–красный, похожий на только что пролитую кровь флаг, украшенный двумя скрещенными абордажными саблями, поднялся над «Морским львом», тактика боя с обеих сторон кардинальным образом поменялась. «Кобра» начала движение, оттесняя «Попутный ветер» на юг – так, чтобы тот очутился между ней и приближающимся галеоном.

– Опять чужими руками делает всю грязную работу, – сквозь зубы проворчала Эрнеста, остервенело ворочая рулем. – Мы не заденем своих, мистер Дойли?

Эдвард, за прошедшие десять минут уже несколько раз спускавшийся на опердек и снова поднимавшийся обратно, покачал головой:

– Мимо «Кобры» мы не промахнемся, но лучше решить дело одним залпом. У нас заряжены оба борта, может, удастся достать и оставшиеся два судна?

– Попробуем, – без малейших колебаний нравственного характера согласилась Эрнеста – казалось, прежние сомнения наконец-то оставили ее. – Опасно будет, если Винченсо что-нибудь заподозрит… Ладно, изобразим, что нам мешает ветер. Эй, Айк, парни! Ставьте нижние марсели и бизань, да держитесь как следует: сейчас увалимся вправо! – тяжелый галеон действительно зашатался, медленно смещаясь в сторону: теперь он при желании мог пройти слева от «Кобры» и одновременно носовыми орудиями и из правого борта расстрелять «Пеликан» и то, что осталось от «Орла».

– С какого расстояния мы можем вести огонь на поражение? – чуть понизив голос, спросила у Эдварда девушка. – Совсем близко нам подходить нельзя: Винченсо разглядит, что на борту не его люди.

– Большинство орудий, которые есть на этом судне, довольно дальнобойны и крупного калибра, – отозвался Дойли. – Прямого попадания с полутора сотен ярдов будет более чем достаточно.

– В таком случае, вам стоит поспешить с приготовлениями, – сообщила Эрнеста бесстрастно, сильно напомнив ему себя в первые дни пребывания на «Попутном ветре». – У вас осталось около девяти минут. Восемь с половиной, если точно.

В действительности, она была права: этого времени едва хватало на то, чтобы успеть настроить прицел всех многочисленных пушек – но никогда еще Эдвард не чувствовал такого нежелания повиноваться чьему-то приказу. Когда распоряжения ему отдавал Рэдфорд или кто-то из его подчиненных, это было унизительно, но отчасти справедливо и по его собственной вине; но Эрнеста, он видел, сейчас меньше всего должна была оставаться наедине со своими мучительными размышлениями – сейчас, когда лишь жалкие несколько минут отделяли ее от необходимости делать, возможно, самый трудный в ее жизни выбор…

Да ведь она уже сделала этот выбор, кривясь от отвращения к этим глупым оправданиям, твердил самому себе Эдвард, спускаясь обратно на опердек. Разумеется, сделала – иначе, что она делает здесь? – и с чего ты, глупый сухопутный офицер, решил, что в ее жизни не было выборов сложнее? Откуда, ты думаешь, еще в двадцать три года берется такой взгляд и столь цинично–спокойное отношение ко всему на свете? Если в ее сердце еще осталось место благодарности, жалости и симпатии, не имеющей откровенно животного начало – что ж, то твоя удача и не более…