Карл Марлантес - Маттерхорн [ЛП]

Поллак колебался. 'Десять метров, сэр. Но здесь нет грёбаного ветра. Приём'.

– Жопа. – Слово было произнесено вполголоса и не предназначалось для эфира. Тем не менее, вертушка приближалась. Меллас увидел пилота, большого грузного человека, скорей всего старшего офицера, чьи руки ловко орудовали рычагами, большое потное лицо втиснулось в узкий пластмассовый шлем. Мелласу на ум пришёл Санта-Клаус.

К этому моменту с северного пальца над зоной высадки раздавался ещё и тревожащий воздух треск стрелкового оружия. Второй залп миномётов прокатился сквозь туман, и все, кто ждал вертушку, распластались по грязи. Новые разрывы прокатились по горе.

Шеллер сидел рядом с раненными и тёр лицо. Ридлоу, белый как мел и с залитым липким потом лицом, подначивал, оставит ли свой 'магнум' Гудвину или нет, но они с Гудвином были слишком измучены. Ридлоу уже два раза терял сознание от потери крови.

Лётчик начал говорить, как бы отвлекая мозги от опасности: 'В обычных условиях я б так не поступил, сынок, но меня остановил какой-то крутожопый парняга штаб-сержант сразу возле школы полевой медслужбы 'Дельта', который сказал мне сделать вам, ребята, добряк, в противном случае он сулил слупить меня с грёбаного неба. – Лётчик засмеялся. – Знаешь такого персонажа? Приём'.

– Знаю. Это комендор, – сказал Поллак. – Сказал – сделает, сэр, – добавил он. – Вам лучше выбираться вместе с нами. Приём.

– Я так и думал, сынок. – Рация затрещала помехами.

Огонь усилился, но птица медленно, прямо и открыто приближалась. Мины кромсали гору за спинами вывозимой партии. Птица выскочила на них из тумана, шлёпая лопастями и визжа турбинами. Вдруг случилась неразбериха, потому что птица содрогнулась, зависнув над крошечным ровным пространством на склоне горы, и её лопасти едва не коснулись земли. Меллас видел, как пули изрешетили прозрачный фонарь кабины вокруг лётчика. Второй пилот в разбитом вдребезги пластмассовом шлеме подался вперёд, удерживаемый лишь привязным ремнём.

Вертушка села на палубу, и командир экипажа стал выбрасывать наружу мешки, а Шеллер с Фредриксоном с помощью других парней запихивать тяжелораненых в нутро птицы. Через несколько секунд вертушка уже отлетала, и ребята на земле ныряли в окопы, мало заботясь о содержимом мешков. Следующий залп ударил, как раз когда вертушка быстро полетела прочь, под силой тяжести набирая скорость и скользя на юг, в сторону долины. Из одного из разбитых иллюминаторов вертушки высунулась рука. Она сжимала 'Смит и Вессон', который шесть раз мощно рявкнул выстрелами в сторону северного пальцеобразного гребня.

Меллас оторвал голову от земли. Он бросился к мешкам, на ходу призывая помощь, и потащил их вверх по склону, к блиндажам. В мешках оказались коробки со внутривенной жидкостью, несколько ящиков с патронами для пулемёта, пятнадцать галлонов воды, ящик ручных гранат и – в морпеховском брезентовом вещевом мешке – два ящика 'Кока-Колы', пересыпанной подтаявшим льдом.

– Вот это комендор, мать его, чувак, – сказал Поллак.

Спустя три часа первый и третий взводы гуськом спустились на Вертолётную гору, приноравливаясь к шагу раненых, для которых не хватило места в эвакуационных вертолётах. Коннолли принёс меч Ванкувера. Он прошёл на командный пункт и отдал его Мелласу.

– Ну и какого хрена мне с ним делать, Шулер? – спросил Меллас, взвешивая его на руке.

– Не знаю. – Коннолли посмотрел в туман. – Я только знаю, что если б он вернулся вместе с Ванкувером, то его б забрал кто-нибудь, кто его не достоин. По крайней мере, вы б могли обменять его на что-нибудь.

– Это было бы неправильно, – сказал Меллас. – Наверное, нам следовало бы отослать меч его отцу, – смущённо добавил он.

– Какому отцу? – сказал Коннолли. – Он бы этого не захотел, сэр. Что, по-вашему, грёбаный канадец делал бы на американской войне, будь у него дом и отец, к которым он хотел бы вернуться?

Коннолли уселся в грязь и уставился мимо Мелласа на Меттерхорн. 'Он был моим грёбаным братом, сэр. – Он заплакал. Меллас смотрел на меч и не мог вымолвить ни слова. По губам и подбородку Коннолли бежали сопли и слёзы. Он утирал их грязными руками и всё размазывал. Он посмотрел на Мелласа. – Он был мне грёбаным братом'.

Меллас отнёс меч в командный блиндаж. Потом он прошёл к позициям первого взвода и принял командование, даже не спрашиваясь у Фитча.

На вершине Вертолётной горы теперь было сложено пятнадцать тел, охваченных трупным окоченением, некоторые изувечены миномётными снарядами, разорвавшимися в теле. Взвод Гудвина потерял пятнадцать человек: восемь убитых и семь эвакуированных. Остальные раненые в этом взводе остались и ещё могли сражаться. Кендалл потерял четырнадцать: шесть убитых и восемь эвакуированных; десять с менее серьёзными ранами остались в строю. В первом взводе из сорока двух человек осталось двадцать – вместе с Мелласом получилось двадцать один. Из них половина имела незначительные ранения, но была способна держать оружие. Вместе с командной группой и миномётчиками в роте оставалось девяносто семь человек. Из пятнадцати галлонов воды, делённых на девяносто семь, в среднем пришлось по пинте с четвертью на морпеха. На каждого также получилось по полбанки 'Кока-Колы'.

Время показывало только 10:15.

Они забрали воду, еду и боеприпасы у мёртвых, включая убитых вьетнамцев. Кто-то из морпехов слил воду СВА в отдельные фляги. Другие просто смешали свою и чужую воду вместе. Это не имело большого значения. Пулемётчики собрались и поровну разделили свои патроны.

Весь день они сидели или стояли в ячейках и смотрели в туман. Всякий раз при крике 'Мины!' они сворачивались, доставая коленями до касок, и ждали звуков, которые дадут им знать, что и в это раз удар пришёлся мимо.

К вечеру в результате обстрела миномётами СВА, мозг Мелласа стал выходить из-под контроля. В какой-то момент он снял бронежилет с мёртвого тела и надел поверх своего. Мозг не прекращал подсчитывать: если один бронежилет принимает на себя пятьдесят процентов выстрела, то тогда два бронежилета примут на себя семьдесят пять процентов. Если б я надел три штуки, то получилось бы восемьдесят семь с половиной процентов, а четыре броника будут означать девяносто три и три четверти процента. Так он подсчитывал, пока затуманенный мозг не отказывался делить дальше; затем, по какой-то причине, он начинал всё снова. Если один возьмёт на себя половину, то два возьмут на себя три четверти… он пробовал отключиться от подсчётов. Он ходил от окопа к окопу и разговаривал с людьми. Но потом слышал выстрелы миномётов и понимал, что к ним летят новые мины. Он забирался в ближайший окоп и снова перебирал цифры, ожидая разрывов. Он вспомнил лекцию о том, что миномёты малоэффективны против окопавшихся войск. Но лектор не упомянул о психологическом эффекте, производимом на войска.