Карл Марлантес - Маттерхорн [ЛП]

Не дожидаясь приказа Фитча, Гудвин выстрелил из М-16, и вся гора, словно дорожка из пороха, открыла огонь. Ночь осветилась оранжевыми и зелёными вспышками, и рёв оружия, казалось, сжал мозг каждого до размеров кулака. Сначала вся линия окопов разразилась припрятанными в окопах 'клейморами', изрыгающими широкие дуги стальных шариков на высоту паха. Затем морпехи швырнули гранаты под ноги наступающего врага. Трассёры, зелёные у СВА и оранжевые у морпехов, скрестились перед окопными линиями.

Меллас закрыл руками уши, но не для того, чтобы заглушить невыносимый шум, но чтобы удержать мысли в голове, чтобы прикинуть, что делать, и не дать страху бросить его, дрожащего, на дно окопа с мольбами к богу о милосердии. Никакой разумный звук не прорывался сквозь непрерывный грохот роты морской пехоты, дерущейся за свою жизнь.

Пулемётчики прошивали горизонтальными очередями через окопы, создавая подвижную стальную завесу, сквозь которую, словно в замедленном кино, нужно было пробиваться наступающим солдатам СВА. Но они всё равно шли вперёд, молча, упорно, храбро. Некоторым удалось дойти до самой линии окопов. Остальные были выбиты огнём на поражение.

Северные вьетнамцы, пережившие бурю огня, теперь ползли и перебегали между окопами, бросали шашки, стреляли из винтовок. Вся гора рассыпалась в неразбериху из 300 животных в человеческом обличье, белых, смуглых и чёрных, стремящихся уничтожить друг друга ради спасения своих шкур.

Затем шум боя изменился. Грохот взрывов истаял до спорадических очередей; послышались крики возбуждения и боли, ранее заглушаемые шумом; и время от времени раздавался взрыв гранаты. Фитч, который ничего до этого не слышал, стал немедленно требовать доклады об обстановке. Доложились Меллас и Гудвин. От Кендалла ничего не было.

– Поллак, где, нахрен, командир третьего? – рассердился Фитч. – Они уже должны был выйти на связь.

– Будь я проклят, если знаю, сэр. Я давал им частоту.

– Ты уверен, что они получили?

– Я слышал, как Генуя сказал мне, что получил.

Конечно, Генуя слышал частоту, но в темноте он не мог видеть достаточно чётко, чтобы настроить регуляторы, а красный фонарик Кендалла лежал в рюкзаке у подножия хребта, где они оставили его тремя днями ранее. Генуя быстро прокручивал диски, но всё никак не мог попасть на частоту. Когда бой начался, он забыл цифры. Кендалл их вообще не слышал, ожидая, что радист сам об этом позаботится. Генуя пробовал разные комбинации, безуспешно поворачивая настройку десяток так, а настройку единиц эдак.

– Не могу поймать 'браво' на трубку, сэр, – в отчаянии сказал он.

Кендалл кивнул, не разжимая губ. 'Нужно разобраться, что происходит', – прошептал он.

Генуя не ответил. У него не было никакого желания разбираться в том, что происходит.

– Надо разобраться в том, что происходит и доложить шкиперу, – сказал Кендалл. Он глубоко вздохнул и полез из окопа. Генуя в смятении наблюдал за ним, затем полез следом, – таковы были его обязанности.

В ночи всё ещё вспыхивали шквалы спорадического огня и раздавались отдельные взрывы. СВА пыталась отойти, ибо подрывные заряды уже были доставлены по назначению.

– Кэмпион, – шёпотом позвал Кендалл командира своего второго отделения.

Никто не ответил.

– Кэмпион, это я, лейтенант, – тихонько позвал Кендалл.

После долгого ожидания раздался приглушённый шёпот: 'Я здесь'.

Кендалл поднялся и, пригнувшись, побежал на голос. Генуя побежал за ним.

Два залёгших на земле сапёра СВА знали английское слово 'лейтенант' и открыли огонь из АК-47, как только услышали какое-то движение. Цели они не видели, и потому оба послали пули по дуге на высоту примерно четыре фута от земли. Кендаллу и Генуе в грудь ударило по пуле. Они рухнули на землю, задыхаясь от боли, каждый с пробитым лёгким, наполняющимся кровью, но оба живые.

Кэмпион видел дульные вспышки двух солдат и открыл ответный огонь. Его товарищ сделал то же самое; они бросили по гранате. Потом напряжённо ждали. Они ничего не услышали, кроме того, как хватают ртом воздух лейтенант и радист.

– Санитар! – закричал Кэмпион. Они с товарищем поползли на поиски.

Перестрелки замерли. Зовущие санитаров крики стихли. Люди ждали утренних лучей, ради спасения своих жизней напрягая слух, чтобы расслышать и малейший треск веток, и шуршание ткани о траву. Оставшиеся внутри периметра вьетнамцы отчаянно ползли – медленно, выставив оружие вперёд, стараясь опередить солнце, стараясь совсем не издавать звуков. Напряжение и страх опутывали разных людей на горе, словно проволокой.

Время от времени вьетнамские солдаты пытались нарушить тишину. Тогда, как только раздавались глухие хлопки выстрелов АК, сразу за ними следовал или взрыв гранаты, или выстрелы М-16.

Ночь продолжалась. Морпехи расстилали плащ-палатки возле окопов, надеясь собрать хоть немного влаги из тумана, который катился по их телам. Внизу, под линиями окопов, застонал раненый солдат СВА.

Шёпотом окликнув и поняв, что это не морпех, Джейкобс и Джермейн бросили на звук пару гранат. 'Это з-заткнёт п-придурка', – сказал Джейкобс. Заткнуло.

Меллас, так до конца и не избавившийся от диареи после долгого марша на Скай-Кэп, резко почувствовал бурление в кишечнике. Он попробовал сдержать его, не желая гадить в окопе и в то же время боясь покидать его. 'Мне надо метнуть кал', – наконец прошептал он Джексону.

Меллас изо всех сил сжимал ягодицы. 'Я больше не могу терпеть', – сказал он.

Джексон ничего не ответил. Меллас осторожно перевалился через край окопа, не выпуская винтовки из рук. Он по-утиному отскочил примерно на два фута от окопа, спустил штаны и уставился в темноту, прислушиваясь к шуму ветра. Он сидел лицом к горе. Фекалии истекали из него жидкой кашицей и обрызгивали штанины. Он подумал, что непрекращающийся понос, даже кашицей, означает, что он теряет жидкость быстрее, чем те, кто диареей не страдает. Потом он услышал скрип. Он сидел на корточках, дерьмо побежало по бёдрам, а он, замерев от ужаса, боялся пошевелиться или издать звук.

Сквозь туман постепенно начинал пробиваться слабый свет. Меллас уже различал более тёмные очертания общего для них с Джексоном окопа в трёх футах по правую руку. Опять раздался слабый скрип. Меллас едва разглядел раненого вьетнамского солдата. Его форма, пропитанная кровью, прилипла к груди. Меллас увидел, как рука, держащая автомат позади солдатского бедра, поползла кролем вперёд. Солдат появился из темноты в неподходящий момент.

Меллас выбросил ноги назад, приземлился на фекалии и выстрелил из винтовки. Ярко сверкнула М-16. Сначала показалось, что пули не попали в солдата, чьи глаза неподвижно замерли на Мелласе. Но грудь человека вздрогнула, а голова неестественно откинулась назад. Меллас, уткнувшись лицом в землю, не заботясь о том, что убил человека, застонал и возблагодарил бога, что жив.