Карл Марлантес - Маттерхорн [ЛП]

Резко заговорила радиостанция в дежурном помещении, и вахтенный боец отложил автомобильный журнал, чтобы ответить. Смолл и Никелс напряжённо прислушались. Смолл посмотрел на часы: 02:17 ночи. Снова 'Большой Джон-браво'. Один тяжелораненный. Маттерхорн. Погода ужасная. Те же мудаки, что выдолбили тот проклятый канареечный насест на Скай-Кэпе. Те же тупые сукины дети, из-за которых он нёсся над всей западной частью провинции Куангчи, чтобы закинуть сумасшедшего рыжего лейтенанта и его перегруженных новичков в самую гущу круто заваренной каши, каковой он не видал за почти десять месяцев боевых вылетов. И эти засранцы по-прежнему гнут своё. Мать его, господи, подумал он. Потом он задумался, почему христианский бог гораздо более удобен в качестве ругательства, чем еврейский бог его детства. Всё началось ещё тогда, когда он выяснил, что Арт Бухвальд во время Второй мировой войны служил в четвёртом авиакрыле МП. О чём же тогда он, мать его, думал? Всё это пронеслось в голове, пока они с Никелсом бежали к двери. Вопрос о том, чтобы не пытаться вылететь, даже не стоял.

Их поспешные шаги разбудили экипаж. Смолл тут же приступил к запуску, а Никелс вышел в эфир получить 'добро' от артиллерии, чтобы их не сбили во время полёта мимо больших армейский 175-мм САУ на ВБВ и восьмидюймовок, выполняющих ночные задания на 'Рэд-Дэвиле'.

Взвыли двигатели. Неуклюже завертелись лопасти. Перед двумя пилотами тускло горели датчики. Смолл вырулил на взлётно-посадочную полосу. Фюзеляж дрожал; рёв усилился до точки, в которой слышна была только рация в шлеме. Птица двинулась вперёд, в темноту, и плавно оторвалась от земли. Мимо в тумане неуловимо промелькнули огни и исчезли. Если б не тусклые огоньки панели управления, они бы оказались в полной темноте.

Смолл потел, но не от жары. Дело предстояло трудное.

Он получил от Никелса пеленг и поднялся на высоту 6000 футов. Чёрные облака закрывали небо над ним. Внизу, невидимые, но ясные в его воображении от бесчисленных дневных полётов, лежали равнины со слоновой травой, бамбуком и медлительными ленивыми реками. Потом появились горы.

– Попробуй связаться с 'браво' на их ротной частоте, – сказал Смолл Никелсу по внутренней связи. Он напрягал зрение и пытался рассмотреть хоть что-нибудь знакомое, чтобы определиться, как близко от земли он летит – как близко от смерти.

' 'Большой Джон-браво', 'Большой Джон-браво', это 'Трещотка-один-восемь'. Приём'. Тишина. Может быть, тупые ворчуны не знают, что Группа сменила позывной с 'Сороки', – стандартная оперативная процедура, чтобы заставить гуков ломать голову. Смоллу не нравился позывной 'Трещотка'. Звучало слишком жеманно. Он был не в настроении жеманиться.

– 'Большой Джон-браво', 'Большой Джон-браво', 'Трещотка-один-восемь'. Приём.

Раздался треск электропомех. 'Они должны нас услышать, – сказал Никелс. – Слишком слабый сигнал, чтобы достать нас на их ротной частоте'.

Смолл глянул на измятую карточку на притороченном к ноге планшете. Он переключился на батальонную частоту, зная, что батальонный оператор наверняка пользуется большой параболоидной антенной. ' 'Большой Джон-браво, 'Трещотка-один-восемь'. Приём'.

Голос Релсника, усиленный антенной 292-й радиостанции, раздался из черноты в шлемах пилотов: ' 'Трещотка', это 'Большой Джон-браво'. Слышим вас 'локо-коко'. Как слышите? Приём'. Смолл улыбнулся, услышав 'локо-коко' в качестве 'чётко и ясно'. Для него это было в новинку. На прошлой неделе было 'лимон и кока-кола'. Двумя неделями ранее – 'ликети-клит'.

– Слышу тебя хорошо. Только не знаю, где вы, чёрт возьми, находитесь. Приём.

– Мы на Маттерхорне, сэр. Приём.

Смолл отпустил проклятие под нос. Чёртовы дети с блядскими рациями. Где этот чёртов ФАК-чувак? Он глубоко вдохнул, чтоб сдержать свою раздражительность и страх. 'Я знаю, что вы на Маттерхорне, 'браво'. Я говорю о том, что я вас не вижу. Там охренительно темно. Включите проклятый свет'.

Наступила долгая пауза. В рации зазвучал другой голос: ' 'Трещотка', это 'браво-шесть'. Нас весь день обстреливают миномёты, и нам бы очень не хотелось зажигать огни. Приём'.

А мне бы очень не хотелось летать вслепую в проклятых горах, подумал про себя Смолл. Он знал, что в последнее время 'браво' сильно потрепали. 'Какой там у вас потолок? И где ваш авианаводчик? Приём'. Снова наступило молчание. Положись на грёбаного ворчуна, и ты не узнаешь, какова нижняя граница облаков.

Ответ был скорее похож на вопрос: 'Сто пятьдесят футов, 'Трещотка'? Приём'.

– Блядь.

В тускло освещённой кабине два лётчика переглянулись. Сто пятьдесят футов при скорости в 100 миль в час пролетаются меньше чем за секунду.

В рации раздался голос Фитча: 'Мы слышим ваши шумы, 'Трещотка'. Вы от нас в направлении 'сьерра-эко'. Пеленг один-четыре-ноль. Можете перейти на частоту роты? Приём'.

– Принято. Увидимся. Приём.

Смолл немедленно скорректировал направление вертолёта и перевёл переключатели частот на частоту 'браво', освобождая батальонную связь для другого радиоэфира.

Они снова вышли на связь. 'Дадите мне сигнал, когда я пролечу над головой. Хорошо? – радировал Смолл. – Как я иду по курсу? Приём'.

– По-прежнему 'сьерра-эко', – ответил Фитч. – Так держите. Приём.

В темноте кабина освещалась то красным, то зелёным. Смолл представил себе, как воображаемый 'браво-шесть' где-то там книзу, в грязном окопе, старается расслышать слабое дребезжание газонокосилки, которое означает жизнь или смерть для раненого бойца. Рация выплюнула 'Позиция!' Смолл немедленно выполнил разворот, но видел только черноту.

– Я ни хрена не видел, 'браво'. Приём, – радировал Смолл в ответ, уже выравнивая вертолёт горизонтально и возвращаясь на место, в котором услышал 'позиция!', и всё время следя за альтиметром и индикатором тангажа и крена. – Как высоко над вами мы, по-вашему, были? Приём.

Опять долгая пауза. Опять неуверенный ответ: 'Шестьсот футов? Приём'.

– У нас есть здесь другие грёбаные горы, о которых надо помнить? – рявкнул Смолл Никелсу.

Никелс ответил незамедлительно: 'Донг-Са-Муи, высота пять тысяч сто футов. Примерно в двух километрах на северо-восток. От Маттерхорна до него четыре километра'.

Смолл что-то буркнул себе под нос.

Он запросил ворчунов воспользоваться артиллерийскими трассирующими снарядами. Они осветили только туман.

– Что там за херня случилась с вашим тяжелораненым, 'браво'? Приём, – рассеянно спросил Смолл, стараясь придумать, как поступить.

– Ему оторвало обе ноги. Приём.

Зачем же беспокоиться?

– Не могу найти вас, говнюки, без огней на посадочной площадке. Есть возможность как-нибудь их укрыть? Приём.

Снова тишина. 'Мы могли бы положить сухое горючее в каски. Приём'.