Карл Марлантес - Маттерхорн [ЛП]

Слова Китайца словно в спину ударили. 'Господи боже, – прошептал он. – Там Джейхок'.

Крот вздрогнул и посмотрел на Китайца. 'Вот почему мы не могли его найти'.

Меллас побежал. Он думал только о том, чтобы вытащить Хока из койки Кэссиди. Он чувствовал себя больным, хотелось всё бросить, но он бежал.

Мелласа обогнал Крот, его более длинные ноги двигались быстрее, он мчался словно наперегонки со всем, чем можно, только чтобы добраться до Хока. Более увесистый Китаец поспешал следом. Всех троих наполнял ужас, он словно толкал в спину, подгоняя, и стелющийся по земле туман взвихривался за их ногами.

Взрыв разорвал воздух, заставив Мелласа припустить так, как никогда раньше, и наполнив отчаянием.

Тёмные тени метнулись прочь. Меллас вбежал в палатку сразу за Кротом. Он ничего не видел. Чувствовалась тошнотворная, удушающая вонь ТНТ. Спотыкаясь, Меллас добрался до койки, на которую укладывал Хока. Граната взорвалась прямо под ним. Частицы матрасной набивки ещё кружили в воздухе. То, что осталось от матраса, было липким от крови. Он попробовал прощупать, откуда течёт кровь, пробежав руками по обмякшему телу. 'Свет! – крикнул он. – Дайте свет, вашу мать!' Хок лежал лицом вниз. Меллас нашёл его голову и пощупал пульс на шее. Пульса не было. Он сунул руки под тело, к груди, и обнаружил только тёплое месиво. Хок лежал лицом вниз, когда под ним взорвалась граната.

Мелласу послышались шаги снаружи, затем на входе загорелся фонарик. Свет осветил лицо Хока. Глаза были открыты. Должно быть, он услышал, как граната звякнула об пол перед разрывом.

Китаец стоял у входа в палатку, и его трясло. Крот что-то тихо ему говорил, положив руку на плечо. Оба с ужасом смотрели на Мелласа.

Мелласа заколотило. Не в силах унять дрожь, он присел на корточки, ухватился за койку и заглянул Хоку в глаза. В них больше не было Хока.

– Прощай, Джейхок, – сказал он и опустил ему веки.

Он поднялся и посмотрел на Крота и Китайца. Ему хотелось избить их до бесчувствия, вырезать им языки за то, что молчали, пока не стало слишком поздно. Ему хотелось выкрикивать обвинения в убийстве и отправить их в тюрьму. В то же время он понимал, что этим ничего не добиться кроме ещё большего ожесточения. Справедливость посреди войны была подобна клочку бумаги на ветру. Если он тронет Генри, то впутает Китайца и Крота, а он этого делать не хотел. Единственный их грех заключался в том же, в чём он сам себя слишком часто обвинял втихомолку. Кроме того, они ему нравились, и рота не могла себе позволить потери двух своих лучших пулемётчиков. Он вдруг понял, что размышляет как командир роты. У него 200 морпехов, о которых нужно заботиться. И каждый имел дело со своей совестью. В самом деле, Мелласа больше не заботили справедливость и наказание – по крайней мере, они его больше не заботили в том виде, в каком преподносят их суды. Месть ничего не исправит. У мести нет прошлого. Она только запускает дело. Она создаёт ещё больше ущерба, ещё больше потерь, и он понимал, что ущерб и потери этой ночи не восполнятся никогда. Бреши смерти ничем не заполнить. С годами пустоту могли бы заполнить другие вещи: новые друзья, дети, новые задачи, – но бреши останутся всё равно.

Меллас заметил, что на спинке стула висят наплечные ремни Хока, а на них его кружка из консервной банки. Он отцепил кружку и сунул её в карман. 'Вам двоим лучше отсюда убраться', – тихо сказал он Кроту и Китайцу, проходя мимо них на выход.

Меллас дождался неизбежной кутерьмы. Рота 'браво', вся до единого, хранила молчание, как и он. Он знал только, что спал, когда взорвалась граната. Разные следователи пусть подбираются к Генри самостоятельно. Не смогут, значит, так тому и быть. Получится, достаточных улик для судебного разбирательства всё равно не наберётся, ещё меньше для вынесения обвинения. Кроме того, идёт война, на которой нужно сражаться, и никто не выиграет от отнимающего массу времени расследования убийства.

Когда суматоха закончилась, Меллас пошёл в конец пустой посадочной полосы и лёг в грязь. Он плакал до тех пор, пока плакать не осталось сил. Потом он просто лежал там, опустошённый, одинокий под неторопливо сереющим небом.

Наконец, его нашёл Гудвин и помог подняться. Они пошли к оперативному блиндажу, где Блейкли сообщил им, что Меллас назначается новым командиром роты до тех пор, пока не прибудет капитан. Если Меллас справится с работой, то, наверное, получит собственную роту – быть может, даже роту 'браво'. Тем не менее, его первая задача, так как Эйгер уже укреплён, будет заключаться в том, чтобы помочь отделу ЛС подробно описать расследование случайной смерти.

Операция началась в 06:00, как и планировалось. К 10:00 рота была на месте, и Меллас выслал три патруля. Только с наступлением вечера, при медленно угасающем свете смог он, наконец, остаться один. Он укрылся за разбитым пнём и попробовал обдумать смысл происходящего. Он понимал, что для тех, кто уже мёртв, смысла быть не может. Смысл исходит от жизни. Смысл исходит только от решений и действий. Смысл создают, а не обнаруживают. Он видел, что он один мог придать смысл смерти Хока, выбирая то, что выбрал сам Хок, – роту. Вещи, которые он желал раньше: власть, престиж – теперь казались пустыми, а погоня за ними бесконечной. Только то, что он делает и думает в настоящем, даст ему ответ, и потому он не будет искать ответы ни в прошлом, ни в будущем. Тягостные события всегда будут тягостны. Мёртвые – навеки мертвы.

Меллас жаждал отправиться в дозор, вернуться в чистоту и зелёную живучесть джунглей, где смерть имеет смысл как часть упорядоченного цикла, в котором она случается, как часть бесстрастного поиска пищи, который включает в себя потерю жизни ради поддержания жизни. Он думал о тигре, убившем Вилльямса. Джунгли и смерть – вот единственные чистые вещи на войне. Тёплый вечер предвещал скорое наступление жары после дождливого сезона. Меллас чувствовал, что тёмная ночь охватывает его, как женские руки. Выдвинулись посты подслушивания. С ними засветились бриллиантами на небе и главные звёзды. В стороне Лаоса ленивые трассёры и огонь зенитной артиллерии СВА красиво всплывали над горизонтом. СВА пыталась уничтожить американских лётчиков, но расстояние превращало все усилия не более чем в шоу из замедленных фейерверков. Меллас почувствовал, как лёгкий бриз с гор, шурша, заструился в покрытую травой долину внизу под ним к северу. Он остро ощущал мир природы. Он представлял себе, как джунгли, пульсируя жизнью, быстро обволакивают Маттерхорн, Эйгер и прочие остриженные вершины, скрывая всё и вся. Вокруг него перешёптывались и двигались горы и джунгли, словно сознавали его присутствие, но были к нему безразличны.