Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

— Вы не правы. Тяпков хочет отвезти семью в деревню и пробраться на советскую землю, чтобы в рядах Красной Армии сражаться.

— Нетрудное задумал.

— Иначе нельзя было. Начальника охраны банка знали многие, и его моментально схватили бы. Ему ведь и пропуск-то дружок выдал.

Спорить Сергей не стал, Андроник заговорил о демонстрации на Финляндской, около тюрьмы, в которой участвовали и люди малярной мастерской.

— За исключением заведующего и Юрченкова, — уточнил Чуев. — Григорий не вышел на работу, волнуюсь за него. Он ушел в Исакогорку, а ее, говорят, обстреливали из орудий и с аэропланов.

Андроник рассказывал о волнениях среди рабочих. С похвалой отозвался о столяре Семене Грудине, он больше всех кричал: «Избранников народа похватали! Требуем свободы!» Его поддерживали другие: «Требуем!», «Требуем!» Когда демонстрантам приказали разойтись, за Семеном увязались два типа. Он нырнул в чей-то двор, они за ним.

— Я уж думал, что схватят нашего казначея, — заключил Андроник.

— В мастерскую вбежал, пот с него градом, — добавил Чуев. — В это время я там находился. Спрятал его, а потом сбрил ему бороду и усы.

— Думаешь, не узнают? — поинтересовался Сергей.

— И даже знакомый не сразу признает. Но на всякий случай к Хруцкому отвел его. Тот пекарем к себе зачислил.

Во время ужина нежданно-негаданно явился Григорий Юрченков. Друзья кинулись к нему.

— Мы уж беспокоились о тебе, — пожимая ему руку, проговорил Чуев. — Расскажи нам, что на станции, в Исакогорке, было.

— Печальное дело, товарищи, — помрачнев, ответил Григорий и замолчал. Потом сказал, что архангельский советский полк, видимо, умышленно был вывезен из города и стоял в Исакогорке в эшелонах. Когда распространился слух, что англичане, взяв Онегу, будто бы уже где-то в районе Обозерской перерезали железную дорогу, полк поддался панике и без приказа оставил станцию. Губвоенком Зенькович остался в телеграфной. Он сам работал на ключе, передавал все Кедрову. Один машинист-предатель умчался на паровозе в Архангельск и доставил в Исакогорку белогвардейский отряд, с помощью которого и схватили Зеньковича.

— Говорят, стучал на «морзе» до последней минуты. Офицеры уже наставили на него наганы, а он все передает... На станции и расстреляли его, а тело бросили в Двину. — Потом Григорий добавил: — Теперь и Ленин и Кедров знают о нашем положении.

Долго молчали. Потом Юрченков рассказывал, как в Исакогорку ворвался пеший красноармейский отряд под командованием Эйдука («Значит, его именем Потапов хотел заманить Кедрова в ловушку, посылая фальшивую телеграмму», — догадался Сергей), но не удержался — сильно обстреливали дальнобойные пушки и бомбили с гидропланов.

— Почему же Кедров с эшелонами не двигался? — спросил Сергей.

— Двигался он и паникеров повернул назад. Но где-то за Исакогоркой противник успел разобрать путь.

— Какая обида! — простонал Сергей. — Ведь верст десять оставалось. Может, еще пробьется?

— Неизвестно. Телеграф на станции молчит.

Никто в Архангельске не знал, что связь с кедровскими эшелонами потеряла и Москва. Это беспокоило Ленина. Он неоднократно связывался по телефону с Вологдой и в телеграмме губисполкому указал: «Прошу строго следить за связью со станциями по пути к Архангельску, ежедневно сообщать, с какой последней станцией есть связь. Поддерживайте регулярнейшую связь с нами и извещайте меня подробнее» [1] Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 136. .

Создавалось впечатление, что интервенты захватили эшелоны Кедрова и развивают наступление по железной дороге и Северной Двине. Лишь сутки спустя Кедров появился на проводе. Его войска отошли до станции Обозерская, где возводили укрепления. О положении на речном участке он ничего сказать не мог. А как раз это больше всего и беспокоило Ленина, отлично понимавшего, что интервенты, располагая флотом, могли пройти по Северной Двине на соединение с восточной контрреволюцией.

Перед сном Закемовский вдруг предложил Юрченкову работать в подполье — в Маймаксе. Григорий ответил сдержанно:

— Газету с обращением комитета прочел. На Маймаксе я и до этого малярничал, друзей заимел. Так что порадок! — Юрченков, белорус по национальности, некоторые слова выговаривал по-своему.

На следующий день жители Архангельска увидели, что на здании бывшего губисполкома остался один трехцветный флаг.

«Наверняка Теснанов сработал», — подумал Закемовский и отправился к нему. Поспешно вошел в его кабинет и, здороваясь, начал было хвалить за содеянное, но Карл Иоганнович перебил его.

— Это заслуга генерала Пуля.

— Как?

— А вот убедись, — Теснанов подал листок с распоряжением интервентов о снятии красного флага.

— Здорово! — усмехнулся Закемовский.

— Был я в губпрофсовете, — сказал Теснанов. — Там ведь одни меньшевики. Обескуражены. У них секретаря совета Диатоловича арестовали.

— Рьяного защитника западной демократии?! Выпустят, Карл Иоганнович. Разглядят своего и выпустят.

— Не знаю. Теперь они валят вину на большевиков, распространивших «Архангельскую правду» с призывом бороться в подполье. Дескать, не будь этого, союзники не прибегли бы к крутым мерам. Хорошо, что генерал Пуль еще одну пощечину «правительству» Чайковского дал: военным комендантом города назначил не русского, а французского полковника Донопа.

— Браво!

Но Теснанов не разделил восторгов Сергея.

— Одно подлое мероприятие задумали эти «спасители», — глухо произнес он. — Хотят ликвидировать братскую могилу.

Закемовский вскочил:

— Это недопустимо! — И, наморщив лоб, он зашагал по комнате. — Надо угрозу им подбросить!

Поняв Сергея, Теснанов сказал:

— Согласен. Несмотря на приказ Пуля, согласен.

Он протянул Сергею листок бумаги. Приказ Пуля гласил: «Союзное командование, в полном согласии с гражданскими властями Архангельска, постановляет: карать смертной казнью всякое лицо, уличенное в распространении в Архангельске и прилегающих районах ложных сведений, могущих вызвать тревогу или смущение среди дружественных союзникам войск или населения».

Закемовский прочитал, сострил насчет падения «народного социалиста» Чайковского и с уважением взглянул на Теснанова, так быстро на этот раз отозвавшегося на его предложение. Тут же составили текст листовки — он был предельно краток: «Если кто посмеет совершить это подлое дело — вырыть из братской могилы похороненных в ней борцов, тот будет убит на месте». Встал вопрос: стоит ли печатать листовку на машинке союза транспортных рабочих? Пожалуй, нет, могут выявить — не так уж много их, машинок, в городе. Лучше Сергей напишет от руки.

Закемовский сделал три экземпляра и вечером разложил их на могиле так, чтобы можно увидеть с любой стороны. А чтобы ветер не сдул их, придавил бумажки камнями.