Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

И вот сынки богатеев с лопатами на плечах, сопровождаемые толпой зевак и нанятых возчиков, устремились на набережную Двины, оглашая улицы гиком и гамом. Но у самой могилы вдруг стихли — увидели листки с грозным предупреждением.

Из толпы Сергей сначала с тревогой, потом с удовольствием наблюдал за поведением буржуазных молодчиков. Прочитав грозно-предупредительный текст листовки, они отошли в сторону и долго совещались. Кончилось все тем, что сели на телеги, предназначавшиеся для останков погребенных, и уехали. Даже листовки побоялись порвать.

Сергей пошел к Теснанову, зная, что тот ждет результата первой операции. Карл Иоганнович встретил его у приоткрытых дверей кабинета — видимо, увидел в окно.

Порадовавшись первому успеху, он сообщил, что рассчитывает привлечь к подполью многих латышей, с некоторыми уже беседовал и получил согласие. Сейчас устраивает их на работу.

— Кстати, ты сам-то как, Сергей?

— Я на почте. Экспедитором.

— Удобно. Сможешь всюду бывать.

При выходе из комитета профсоюза Сергей встретил Катю. Поравнявшись с ним, она проговорила:

— Как можно быстрее зайдите к отцу.

Обрадовался Сергей — такого сигнала он ждал с нетерпением, испытывая большую нужду в советах опытного товарища, оставленного направлять подполье. Не мешкая, отправился к Петровым.

Александр Карпович — в потертом рабочем костюме, на голове картуз с потрескавшимся козырьком — встретил Закемовского буквально на пороге.

— Собрался на время покинуть дом, — тихо произнес он. — Думаю в Маймаксе обосноваться. В пригороде сыщики не так рыщут. И рабочих там свыше двух десятков тысяч, есть где и затеряться, и поработать.

Сергей понял: старый революционер-большевик, член горкома партии не прячется, а ищет место, где удобней вести работу.

— Документы-то мы сожгли, Александр Карпович. Не докопаются.

— Знаю, Катя рассказала. Молодцы. Замели вы следы многих товарищей. Могут, конечно, найтись доносчики. Но ведь, как говорится, бережливого коня и зверь не берет. Садись, рассказывай.

— Да нечего особо рассказывать-то, Александр Карпович. Много бродил я эти дни, а мало что сделал.

Коснулся, однако, некоторых своих дел. Заметил, что Петров слушает внимательно — на лице, покрытом мелкими следами оспы, сквозило удовлетворение.

— Ты явно недооцениваешь, Сережа, содеянное, — проговорил он, улыбаясь. — Распространение тиража газеты с призывом — большое дело. Тысячная демонстрация, пусть ее и разогнали, — первый отклик на него. Люди поймут, что обращение комитета рассчитано не на один день, и еще проявят себя. Очень важна и ваша рукописная листовка. Думаю, купчики всерьез приняли угрозу. Не посмеют снова выйти с лопатами. А трудовой люд по-своему расценит это, будет думать: ага, даже под защитой интервентов трусят буржуи. Значит, мы сильнее.

Помолчал, устремив взгляд куда-то в сторону. Затем продолжал:

— А твоя связь с Теснановым, Прокашевым, Чуевым — то, что нам особенно нужно. Не оставаться же одиночками! Так что можно считать: первые шаги к созданию подполья сделаны. И вовсе не зря бродил ты по городу. Уверен, и Метелев похвалил бы.

Тронутый похвалой, Сергей взволнованно заверил:

— Знайте, Александр Карпович: смелости у нас на все хватит.

Петров положил руку па плечо Закемовского:

— Верю, Сережа. Но одной смелости мало. Разительный пример — Никифор Левачев.

Закемовскому показалось, что Петров чрезмерно упирает па осторожность. Заметил:

— Но ведь мы идем в бой, Александр Карпович, а бой отвагу любит.

Тот ласково взглянул в глаза Сергея:

— Ты, помнится, был агитатором у солдат и должен знать, что подполье — особый вид боя. Тут не открытое поле, не подымешься с возгласом: «В атаку, за мной!» — В задумчивости как бы пояснил: — В дореволюционные годы Ленин терпеливо учил нас искусству подполья. Если суммировать, оно заключено в одном — в конспирации. Вождь требовал, чтобы мы всегда были в поисках того, что помогает обходить сети, расставленные полицией. У подпольщика очень трудная специальность — вот что подчеркивал Владимир Ильич...

— Ну хорошо. А если Кедров с эшелонами прорвется, мы и тогда в укрытии будем, что ли?

— Нет, тогда мы повторим зов Левачева: к оружию! Но сейчас нужно ориентироваться на худшее. За неделю до захвата Архангельска в передовой статье «Главная опасность — с Севера» центральная газета «Красная Армия» справедливо предупреждала всех. Я сохранил ее.

Петров встал, осторожно вскрыл половицу и вынул оттуда изрядно потертую газету. В ней говорилось: «Мы охвачены сплошным кольцом самых злейших врагов. Но в данную минуту самую главную, самую страшную опасность представляет для нас наступающий с севера англо-франко-американский империализм. Цель его заключается в том, чтобы свергнуть Советскую власть, передать власть в руки какому-нибудь Керенскому, Милюкову... Американский посол Френсис совершенно определенно заявляет о военном союзе с «освобожденной» от коммунистов Россией».

— По-моему, Сережа, освобождение Севера задержится. Уж очень плотно Республику окружают со всех сторон. Поэтому, положив начало, нам нужно идти дальше. Расширять организаторскую деятельность — создавать группы, сосредоточиться на срыве мероприятий властей. Одна из главных задач сейчас — срыв набора добровольцев в армию противника.

«А я афиши читал и не отреагировал как надо, — подумал Сергей. — Усмехался, считал, что дураков не найдётся».

Из дома Петровых он уходил окрыленный.

Несколько дней Сергей находился под впечатлением от беседы с Петровым. Складом характера тот походил на Теснанова. Такой же медлительный в движениях, неторопливый в решениях. Он же, Сергей, из породы загорающихся. А может, тоже станет таким, как и они, скажем, лет через пятнадцать? А в общем-то Александр Карпович прав, указав на печальный пример Левачева и подчеркнув, что подполью нужны люди внутреннего горения, умеющие сдерживать порывы при радостях и гневе. Значит, выдержку нужно вырабатывать. «Очень трудная специальность», — то и дело вспоминались ленинские слова, приведенные Петровым.

Свирепыми приказами Пуля все гуще оклеивались деревянные заборы города. Куда ни повернись, черные буквы грозят: «арест!», «каторга!», «расстрел!» Репрессиями английский генерал стремился компенсировать свои промахи. В первый же день он произвел бывшего ротмистра Берса в полковники и назначил командующим русскими войсками. Как же: совершил ночной переворот, помог интервентам без выстрела войти в город. Это не могло не оскорбить многих «русских» — ротмистр служил красным и вдруг... полковник, командующий.

Разумеется, он, Пуль, махнул бы на это рукой, но недовольные стали действовать, обратились к начальнику контрразведки Торнхиллу. Один из них, кажется, более всех обиженный, капитан второго ранга Чаплин, донес, что ротмистр Берс не о приходе союзников пекся, а о своем обогащении. Не переворот совершил он, а ночной грабеж, захватив все денежные средства штаба красных.