Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Макаров тоже был сух. Обычно он называл его «капитан» или «сынок», но теперь Белов был Александром Александровичем или просто «товарищ капитан». Связь с Красноярском была не прямая, провода были проложены вдоль будущей трассы до Салехарда и дальше чуть ли не через Москву, а оттуда в Красноярск. Голос приходил с длинными задержками.

– Александр Александрович, приказываю вам вернуться на буксир и принять командование.

Белов давно готовился к этому разговору. Он твердо решил стоять на своем:

– Здравия желаю, Иван Михалыч, я прошу уволить меня по семейным обстоятельствам. Когда все уладится, готов вернуться, если возьмете… – Белов пытался говорить, как они говорили обычно, но чувствовал, что Макаров чего-то опасается.

– Вы представлены к государственной награде, Родина высоко оценила ваши заслуги в прошедшей навигации, вместо этого вы пишете заявление. Как это объяснить?! И в какое положение вы ставите руководство пароходства перед министерством? Перед правительством, чью высокую награду вы получаете?

– Иван Михайлович, я хочу честно жениться, у меня ребенок! В Ермаково могу работать на любой должности: диспетчером, подменным капитаном… кем скажете! Я просил об этом Скворцова…

– Вы самовольно покинули буксир, за это вы понесете ответственность, я уже издал приказ по пароходству: строгий выговор с занесением в личное дело. В военное время за такие поступки расстреливали, товарищ Белов, вы это не хуже меня знаете. Я пытаюсь вам помочь! Предостеречь вас! Вам не надо ехать в Игарку… – на том конце трубки возникла пауза, потом Макаров продолжил. – Вам, мне сказали, сделали операцию, надеюсь, все в порядке. И надеюсь на ваше благоразумие. Я на днях приму еще какие-то решения, может, это вам поможет…

– Николай Михалыч, – взмолился Сан Саныч, – я вам за все благодарен! Я люблю мою работу и мой буксир, я жить без них не смогу, но сейчас я не могу! Тут моя жена… не жена, но… мы давно, уже два года любим друг друга!

– Ну-ну, держись, сынок, ты должен принять правильное решение, Мецайк за тебя приходил просить… – Макаров сказал это вполголоса, но вдруг снова заговорил громко и сухо: – Я надеюсь на ваше благоразумие. На ваш профессиональный долг! Желаю удачи!

Разговор закончился. Сан Саныч стоял с трубкой в руках и смотрел в окно. К пристани подводили длинную баржу, на палубе которой высились ящики с четкими иностранными надписями. Заключенные снимали крепеж. Мелкий холодный дождичек сыпал, временами превращаясь в липкие серенькие снежинки. Белов так рассчитывал на этот разговор, на помощь Макарова, больше ему и не на кого было рассчитывать, и теперь стоял, ничего не понимая… Мецайк за него ходил… там что-то делается. Про орден сказал… значит, Макаров все-таки добился награды? И еще сказал, что не надо ехать в Игарку…

Сан Саныч забыл о своей операции, дернулся резко повесить трубку и скорчился от боли – у него за эти дни дважды расходился шов. Замначальника Управления, присутствовавший при разговоре, поморщился сочувственно.

На следующий день его неожиданно вызвали в Красноярск, и Сан Саныч, после ночи раздумий, решил ехать. В Туруханск шел попутный катер. Николь тоже не спала, слушала его соображения, согласно кивала и прижималась к нему. Подгладила парадную форму, собрала еды в дорогу. Перекрестила православным крестом, потом еще раз, крестом наоборот. Католическим.

– Ну ладно, – шутливо нахмурился Сан Саныч. – Береги Катьку, и каждый день телеграммы чтобы давала! Каждый день! Я, как освобожусь, сразу обратно.

Она проводила его до пристани. По реке вовсю шла шуга, Николь тревожно смотрела на Енисей и была права, катер еле дотянул до Туруханска – на плесах уже вставал лед.

На другой день к вечеру он был в Красноярске, а утром в кабинете у Макарова.

– Здравия желаю, Иван Михалыч!

– Здорово! – Макаров крепко пожал его руку, посмотрел выразительно и приложил указательный палец к губам. – Я рад, что ты забрал свое заявление! – Он опять выразительно посмотрел. – Садись, серьезный разговор есть!

Они сели за большой стол.

– В Москве очень оценили твои эксперименты по методу толкания. Проверили на практике. В масштабах государства – колоссальный экономический эффект. Метод вводят в других пароходствах и теперь собирают совещание. Министерство потребовало отправить тебя к ним в командировку, подготовь чертежи, расчеты, будешь докладывать. Завтра и вылетай, документы на твое награждение вот-вот должны быть подписаны, так что можешь дважды орденоносцем вернуться. Вопросы есть?

Макаров был привычно собран, но непривычно сух и напряжен, и по этому напряжению Белов понял, что его вопрос никак еще не решен. Они вышли в приемную, где ожидало несколько человек. Все поднялись.

– Здравствуйте! – Макаров каждому подал руку. – Одну минуту… Ольга Семеновна, – обратился к секретарше – Макаров бросал курить, – дайте, пожалуйста, одну папиросу.

Они вышли в коридор к большому окну. Макаров закурил и заговорил негромко голосом прежнего Ивана Михайловича:

– Пока удалось отбить тебя, сынок, у них на тебя зуб серьезный… а может, и на меня, – он затянулся с удовольствием. – Уезжай скорее, поработай в министерстве, там у меня товарищ – замминистра, он поможет. – Он заговорил совсем тихо: – Дела на тебя пока нет, так что езжай спокойно.

Белов с удивлением поднял глаза.

– Из надежных источников информация… – Макаров затянулся и погасил папиросу в пепельницу. – Чем дольше в Москве просидишь, тем лучше, поезжай с Богом! На меня без нужды не выходи, телефон слушают, я сам все буду знать… – он думал о чем-то, поглядывая на Белова, подошел совсем близко: – Летом был отстранен и арестован Абакумов [135] Абакумов – министр госбезопасности СССР. , в августе министром назначен Игнатьев. Сейчас идет массовая чистка, берут руководящих работников МГБ, арестованы три заместителя Абакумова… вскрыты очень серьезные нарушения. Может, доберутся и до наших… Поэтому лучше подождать! – Иван Михалыч подал руку и направился в приемную.

Белов получил в бухгалтерии командировочные, пошел на почту и половину денег отправил Николь. Дал телеграмму:

«Лечу Москву командировку. Все хорошо. Возможна награда. Целую вас! Саша».

Хотел было сесть в ресторан, но передумал и, хоть было поздно, поехал к матери на кладбище. В сумерках добрался, едва нашел могилу. Она была прибрана. Совсем простенькая оградка с небольшим кустом рябины в углу, металлическая тумба памятника с фотографией. Кто-то из родственников… мамина сестра тетя Нина, наверное, ходит.

Сан Саныч задумался о матери, было у него когда-то какое-то детство, голодное, как и у всех, но он вспоминал о нем хорошо. Отец их бросил, и вместо него был дед. Потом началась война, речной техникум, с тринадцати лет на судах. С тех пор он от матери и отстал, не виделись толком – зимой учился на военном положении – их не отпускали в увольнительные, летом на реке. Посылал деньги, открытки к праздникам, продуктами иногда помогал, рыбу привозил, а она работала в своем колхозе. К сорок седьмому все разъехались, и она осталась одна. С фотографии на Белова смотрели спокойные мудрые глаза… Вспомнились ее руки, большие мужские руки, гладящие его голову, она вообще была крупная женщина. Не терпела вранья, вспоминал Сан Саныч, в их доме никогда не было лжи.