Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Год назад я был человек, полный сил и желаний. Я любил свою Родину, готов был сутками и сутками работать на нее. Зачем они меня топчут? Эти сытые люди в погонах! Почему они ведут себя так? Я перестал любить свою команду и работу, я ничего не хочу, стыжусь своих товарищей… Сан Саныч сидел, обхватив голову руками. Я люблю честную женщину… но не имею на это права! Они не могут объяснить почему, не считают нужным. Они могут только топтать все чистое… любовь, детей, женщин! Зачем они таскают Николь по Красноярскому краю?!

Он вспомнил угрозу генерала, он боялся, но и не верил, что они куда-то отправят Николь с грудным ребенком. Она в декретном отпуске… Этого не могло быть. Просто пугал. Сан Саныч подумал вернуться и извиниться перед генералом, даже встал и надел шинель, но, постояв, не смог придумать, за что должен извиниться. Он боялся и ненавидел этого раскормленного барина.

Рюмка стояла наполненная, а он все не выпивал, мысли тягуче и тошно вращались в голове.

– Сашка, ты?!

Сан Саныч поднял мутную голову, перед ним с тарелкой пельменей стоял Валентин Романов.

– Дядя Валя!

Они обнялись. Валентин приехал узнать о Мишке, от него опять ничего не было.

– В мае получили последнее письмо, он в придурках сейчас – инженером на шахте. Какой-то механизм им придумал… – Валентин посчитал, аккуратно загибая пальцы. – Теперь семь месяцев прошло и никаких вестей. Подал заявление, неделю уже живу…

Он замолчал, взялся за рюмку. Посмотрел мрачно мимо стола и, качнув головой, выпил. Не закусывал, все смотрел куда-то сквозь пол, потом заговорил, нахмурившись:

– Плохие у меня предчувствия, Сан Саныч. Либо они его угробили, либо в штрафниках где-то, без переписки. Письмо это последнее… очень уж он успокаивал, что все у него хорошо. – Валентин вздохнул и стал разливать.

Выпили еще. Закурили.

– Я иногда думаю, если бы морды не побил тем уполномоченным, что нас раскулачивать приехали… – он замолчал, прищурился, вспоминая, расслабился лицом: – Все равно достали бы! Уж, видно, крест такой. Нам наша власть, как стихийная бедствия – никуда от нее не деться!

Валентин с грустной отцовской лаской смотрел на Сан Саныча.

– Что? Хлебнул следствия? У меня они тоже зубья лишние нашли, – он ощерился, обнажая прорехи во рту.

– Расскажи, дядь Валь, про жену Горчакова, – неожиданно спросил Сан Саныч. – Она у тебя на острове жила…

– Ася-то?! Какая женщина, Сашка!

И Валентин рассказал их историю. Про Севу тоже. Сан Саныч слушал, курил и вспоминал Асю. Думал про «неистребимое человеческое начало», о котором говорил Илья-пророк.

У них остыли и слиплись пельмени, и они заказали новые. И еще водки.

– Ну а про своих-то что молчишь?

Тут уже Сан Саныч рассказал. И про сегодняшний разговор с генералом.

– Ты, Сашка, умный, а не очень! – кряхтел с досады Романов. – Ну кто же с ними спорит? Стой, башкой тряси, сам свое думай! Ему же ничего не стоило отдать ее тебе! Да и тебя освободить мог! Эх, молодость! Мандой он ее назвал! Это ты лагеря как следует не понюхал!

– Понюхал!

– Ну-ну… фраернулся – одно слово!

– Что я должен был? Ноги ему целовать?! Ты не все знаешь… – Сан Саныч набрал воздуху и отвел взгляд. – Они меня сексотом [149] Сексот – секретный сотрудник. хотели сделать. Еще в Игарке – обещали развод с моей Зинкой. Я подписал бумагу, а потом пошел и отказался. Это все в моем деле есть! Генерал увидел и давай орать. Будешь, говорит, с нами работать, все у тебя будет!

– Да-а-а, это они умеют! Им надо, чтобы все были такими же падлами, как они. Так уж люди устроены… – Валентин поморщился в досаде. – Загонят они ее, Саня. На детей им насрать. Ты бы видел, как они, суки, людей раскулачивали!

– Может, не тронут, этот Подгозин товарищ нашего Макарова, пойду к нему завтра, извинюсь…

– Не поможет. Он теперь обязательно напоганит. Ты же против их порядков прешь!

Замолчали. Получалось, что… плохо все получалось.

– Почему люди так себя ведут, дядь Валь?

– Да какие они люди, Саня…

На другой день Белов позвонил в приемную Макарова, но тот его не принял. Он пришел к зданию МГБ и долго бродил рядом. Так и не осмелился войти и попросить о встрече. На общее собрание пароходства Белов не пошел.

Перед отлетом в Игарку на всякий случай заглянул в отдел кадров, узнать об отпуске, который не отгулял еще за прошлый год. Отпуск, как осужденному, был ему не положен.

В Игарке вовсю уже стояла зима, снегу хорошо навалило, и на улицах опять появились заключенные с широкими фанерными лопатами, националы на оленях, запряженных в легкие нарты, а у дворов – высокие кучи тонкого «макаронника», отходы с лесозаводов, их развозили бесплатно. Мужики, ребятишки, а чаще бабы лучковыми пилами пилили эти обрезки под размер печек, и те без устали жрали и жрали сырое топливо, коптя и без того серое игарское небо.

Надвигалась полярная ночь, в десять утра еще были сумерки, в четыре начинало темнеть, а в полпятого запускались дизельные генераторы и в домах загорались лампочки.

Сан Саныч прилетел в самом поганом настроении. Впереди были семь месяцев зимы без Николь и детей. В караванке ждали верные, навечно приписанные к Игарке Померанцев и Климов. И еще толстое письмо от Николь.

Сан Саныч ушел в свою комнату, вскрыл конверт. В письме были фотографии. Катька красоточка, живая, с кокетством в глазках – у Сан Саныча сердце поплыло от нежности, Саша – просто мальчик-толстячок, тоже в нарядном… Сан Саныч ухватил себя за лицо и замер, пытаясь понять, что это и есть его сын. Мальчик был немного похож на Николь. На третьей карточке они были все вместе. Сан Саныч смотрел на них, не отрываясь, и чувствовал, что ему никогда не оправдаться перед Николь.

«Здравствуй, мой ненаглядный!

Сегодня пишу письмо от себя, малыши спят без задних ног. Нагулялись, накупались в одном корыте… Катя так забавно ухаживает за братом, это невероятно, но в ней уже есть что-то материнское. Я иногда с ревностью на нее смотрю. Но, может быть, просто копирует меня. Твои переводы сделали чудо – моя хозяйка, Матвеевна, стала иначе ко мне относиться. Раньше она помогала, но прямо говорила, что прогадала, пустив меня на квартиру. Теперь же мы частенько пьем с ней настоящий чай, который я покупаю на твои деньги.

Она несчастная, запуганная тетка, всю жизнь в нужде. Раскулачили из-за красавицы дочери (муж погиб в Первую мировую, и раскулачивать вообще было нечего!), какой-то местный “ативист”, как она говорит, брал ее дочь замуж, а она вышла за другого. Так все трое и уехали в Сибирь за “пособничество кулакам”. Из Полтавской губернии в Сопкаргу… Самая, впрочем, обычная история. Дочку с зятем отправили куда-то еще дальше на зимний сетной лов, и Матвеевна потеряла их следы. Ей просто сказали, что они умерли. И она покорно это приняла и не знает, где умерли, почему, и не видела их могил.