Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

– Пристегивали наручниками и били, как последние подлецы и трусы… – у Белова тряслось все.

– Сан Саныч! – строго остановил его Макаров. – Скажи про Николь.

Генерал опять выпил, не чокаясь. Макаров пригубил, Белов пить не стал.

– Захаров – честнейший человек, Иван Михайлович! Всю войну на морских караванах! Ранения, награды! Почему вы молчите?!

Макаров смотрел на Белова, как на последнего дурака. Заговорил сухо:

– Не ждал я от тебя такого, товарищ Белов. Захаров – это мой вопрос, а ты забыл, куда и зачем пришел! Как можно так себя вести, тебя принимает руководитель края…

– Ладно, Иван Михалыч, дело молодое, горячее, понять можно… – Генерал наполнил рюмки и поднял свою. – Бывает еще, чего греха таить. Давайте, за справедливость! Не я здесь командовал, но все равно – мои личные извинения за сотрудников, капитан!

Сан Саныч растерялся, зачем-то начал вставать, чтобы выпить стоя, но не встал, а быстро выпил и, стиснув зубы, опустил голову. Он видел глаза генерала, когда тот говорил о справедливости. Они не выражали ничего. Капитан Белов и старпом Захаров были ему не интересны.

Генерал с удовольствием ел цыпленка, вытирал салфеткой жир, Макаров закурил, а у Сан Саныча коньяк в горле застрял. О Николь говорить он не мог. Этот упитанный генерал был ему неприятен, у него, у Козина и Антипина было что-то одинаковое в лицах. Они были трусы, холуи, они были люди без чести… Сан Саныч встал неожиданно для себя:

– Извините меня, товарищ генерал, я… разрешите, я пойду? Мне очень стыдно, Иван Михалыч. Честное слово! Извините! – и он, едва не уронив стул, выбрался из-за стола.

– Идите-идите! Ничего не бойтесь! Я запрошу дело… как фамилия вашей невесты?

– Вернье… Николь.

– Цыганка, что ли? Ну ладно, скажите секретарю, разберемся! – генерал разорвал следующего цыпленка. – Завтра с утра приходите!

– Спасибо, извините меня еще раз. Я просто…

– Ну идите уже… я понял. Давай, Михалыч, вздрогнем по-старинному! У меня настроение сегодня! – генерал поднял рюмку.

К выходу Белова сопровождал офицер. Сан Саныч совсем ничего не чувствовал. Как будто сделали укол в голову, если бы его спустили вниз и заперли в знакомую камеру, он не сказал бы ни слова. Так даже и лучше было бы – он сейчас что-то сделал не так! Все испортил! Внутри все онемело – шел просить за Николь и не спросил!

На улице светило солнце и морозило. Он натянул поглубже фуражку, поднял воротник шинели, у него были дела в пароходстве, но он, боясь, что его найдет Макаров и придется с ним разговаривать, пошел в другую сторону. Он просто шел по улице, не зная, куда деться. В этом городе год назад у него было море приятелей, теперь же не было никого. Он брел, а ему назойливо мнилось, что он снова в лагере, где друзей не бывает.

От выпитого коньяка захотелось есть, он зашел в пельменную, где разливали и водку. Здесь они не раз сиживали с Мишкой Романовым.

Возвращался в общежитие вечером, мороз прижал за двадцать, и Белов здорово окоченел, но и протрезвел. Тревога вдруг охватила, показалось, не одыбает [148] Одыбать – прийти в себя. до завтра. Пошел в душ, побрился и лег в кровать. Уснуть опять не получалось. Николь, Фролыч, Макаров, перед всеми он был виноват по уши… Мишка Романов… он уже ничего не мог о них думать. Их образы вызывали только тяжесть в душе. Он не знал, как будет говорить с генералом.

На другой день Сан Саныч два часа просидел в приемной. Приходили люди, в основном штатские, в темных двубортных костюмах, в широких по моде брюках, прокурорские работники в черных кителях и с ромбами. И эти тоже все были чем-то схожи меж собой, Сан Саныч не мог понять. Вот еще один, в хорошем военном френче, без знаков различия, как знакомому, махнул секретарю и зашел. Что же в нем? – соображал Сан Саныч. Немолодой, бритый налысо, крепкие челюсти… брови темные и мохнатые. Какой-то он был никакой! Как будто у него не было выражения лица, не за что было зацепиться любопытству. И прежде вошедших и вышедших Сан Саныч не запомнил. Одно про них можно было сказать точно – это были начальники. Номенклатурные работники. Никто из них не взглянул, будто специально не заметил молодого речника с двумя маленькими звездочками на погонах.

Он вздрогнул и выронил фуражку из рук, когда его пригласил секретарь. Генерал был в штатском, не глядя на Белова кивнул, листая бумаги. Сан Саныч стоял. Генерал листал личное дело. Мое или Николь? – не понимал Сан Саныч. Он решил ни в чем сегодня не противоречить.

– Вот что я тебе скажу, капитан Белов, – генерал говорил весомо, он очень хотел показать, что недоволен. – Забыли эту барышню!

– Как забыли? У нас двое детей, я женюсь! – вылетела у Сан Саныча заготовленная фраза.

– А срок не хочешь?! Кто она тебе?! Ты что, совсем охренел?! – генерал захлопнул дело и пихнул его от себя. – Двое детей… Она – иностранка! Дурака из меня делаешь?! Все – забыл ее! – генерал хмурился сурово. – Работай! Мы вернем тебе честное имя. Это можно.

Он замолчал, рассматривая Белова. Тот стоял, опустив голову, и молчал.

– И я бы подумал… на твоем месте подумал бы о сотрудничестве с нами! – генерал ткнул пальцем в папку. – Скажу прямо – у меня лично ни один не посмел отказаться! В бараний рог скручу! – Он сдавил на столе пухлый кулак. – Будешь с нами работать – жить станешь, как человек! Это должно быть тебе понятно!

Сан Саныч все молчал, генерал принял это за покорность и заговорил по-свойски:

– Жениться… жениться все хотят! – он усмехнулся довольно. – Это не запрещено. Я сейчас с тобой закончу и поеду поджениться! Маленько! Чем французская манда лучше русской?!

Он всем телом, очень искренне затрясся над своей шуткой.

– Все! Свободен! Придешь в понедельник, оформим…

– Я не буду с вами сотрудничать! – Сан Саныч поднял голову, глаза потемнели от страшного волнения.

Он с ненавистью смотрел на генерала, тот опешил, машинально нажал кнопку на столе. Вошел секретарь. Вальяжное лицо генерала на глазах превращалось в харю высокостоящего хама:

– В самую жопу!!! – зашипел он злобно, хватая папку с личным делом. – Кобыле в трещину!!! Загнать! Загнать! Выполнять! – взбешенно завизжал хорошо упитанный человек, слюна летела изо рта, он швырнул папку на пол в сторону секретаря. – Куда Макар телят не гонял! Вон отсюда!!!

Белов опять сидел в той же пельменной, что и вчера, и даже в том же самом углу за колонной, где его никто не видел. Официантка принесла водки. Внутри все было выжжено случившимся и тоскливо гудело, ничего нельзя было поправить. Он вспоминал и вспоминал разговор и не видел своей вины. Он ничего и не успел сказать, любому другому он дал бы в морду за такие слова о Николь, а тут промолчал. Почему такая тварь решает судьбу моих детей? Сан Саныч потянулся налить, но остановился.