Олег Красин - Солнечный ветер. Книга вторая. Младший брат

– Я хочу выпить! Мы должны сейчас же пойти в таверну вдвоем, если этого идиота Гемина унесло как щепку в водовороте. Нашел время заниматься пустяками, когда тут решаются важные государственные дела. Пойдем! Надень дорожный плащ, чтобы нас никто не узнал или узнало, как можно меньше бездельников и бродяг. Сегодня не до славы. Я не хочу быть узнанным, мне просто надо напиться.

И они пошли по злачным местам большого города, хорошо известным обоим.

– Высшее наслаждение для нас заключается в том, чтобы отвергать сами насаждения, ибо они – коварные чудовища с нежными щупальцами. Если же мы их принимаем, то лишь в малых количествах, только чтобы удовлетворить свои скромные потребности.

Так говорил киник Зенон из Мегары, представ перед Луцием Вером и Агаклитом. Оба лежали после бурного ночного возлияния на полу какого-то захудалого кабака до конца не протрезвевшие. Зенон стоял перед ними в простом грубом плаще с посохом в руке и котомкой за плечами.

– А ты кто такой? – сипло спросил Агаклит. Удивительным образом его голос от выпитого сделался ниже, превратившись в баритон.

– Я Зенон Мегарский.

– Киник? Ступай своей дорогой, – презрительно бросил Агаклит.

Зенон решительно шагнул вперед, твердо взяв посох в руку, словно хотел огреть им наглого собеседника. Плащ распахнулся и Луций заметил, что на теле Зенона нет ничего, даже набедренной повязки. Из раскрывшегося отверстия дерзко выглядывало мужское естество.

– Тебе что, философия разрешает нарушать приличия? – полюбопытствовал Вер. – Смотри, Агаклит, а фаллос у него внушительных размеров. Такой бы тебе не помешал.

– Я киник. Мы отвергаем мораль больного общества, – гордо произнес Зенон. – Один из основателей нашей школы, Диоген Синопский, мог заниматься онанизмом на площади перед народом, а Кратет со своей женой Гиппархией совершали прилюдно то, что обычно делают мужчина и женщина по ночам.

– Думаю, что эпикурейцы на такое не способны, – ухмыльнулся Луций. – Надо их бросить и переметнуться к киникам. Один такой пес 22, звали его Диогнет, уже обучал моего брата вашим премудростям давным-давно. Он тоже проповедовал красоту наготы, мне Марк рассказывал. Знаешь ли ты, Агаклит, – Луций толкнул в бок отпущенника, – у киников даже жены общие. Я прав, Зенон из Мегары?

– Опять же не в смысле наслаждения, ведь мы довольствуемся малым, таково наше правило. Мы спим только с теми женщинами, которые добровольно склоняются к нам и после будут благодарны. Именно в этом смысле жены общие, как и сыновья.

– Значит, если я склоню жену брата Фаустину жить со мной, то Марк не будет возмущаться?

– В этом мире все согласовано с разумом Природы.

– Да вы киники просто безумцы! – удивленно произнес Луций Вер. Возникший разговор вызвал у него неподдельный интерес. Он встал, присел за стол и сказал Агаклиту: – Пускай дадут еще вина и мяса, я хочу есть. И Зенона пусть покормят.

– Мы не безумцы, – меж тем возразил киник, – мы безумствующие Сократы!

Видя, что его собираются накормить, он тоже уселся за стол, положив под ноги котомку и посох, чтобы какой-нибудь бездельник, ошивающийся в кабаке, их не прихватил ненароком.

– Однако от подаяний вы не отказываетесь? Гордость киника вам не мешает?

Луций внимательно разглядывал Зенона. Маленький, тщедушный старичок. Что ему нужно в этом мире, для чего он прожил жизнь, которая клонилась к закату? Чтобы бродить неприкаянно по городам империи и проповедовать нищету?

– Как говаривал наш учитель Диоген: «Я – Диоген-собака. Тем, кто мне подает, я виляю хвостом, тех, кто отказывает, облаиваю, а прочих – кусаю».

– Послушай, но разве не правильнее стремиться к достатку, обеспечить себя и свое потомство богатством? Деньги дают нам свободу и независимость. Они дают возможность заниматься тем, чем хочешь, я не говорю о ежедневных наслаждениях, хотя и предаюсь им. Откуда эти навязчивые идеи о бедности, о том, что бедным хорошо живется?

Помятая, не выспавшаяся служанка, занимавшаяся помимо обслуживания посетителей таверны еще и проституцией в ночное время, принесла вино и прожаренное мясо ягненка. Луций начал жадно, торопливо есть, отрывая большие куски, плохо прожевывая их. Зенон, напротив, брал маленькие кусочки мяса, запивал вином. Во рту его было немного зубов, отчего приходилось тщательнее жевать. Пристроившийся рядом Агаклит не принимал участия в разговоре, он насыщал брюхо; философия киников была ему неинтересна и даже наоборот, противна.

– Мы считаем, – продолжил вещать Зенон, – что боги дали людям все необходимое для жизни, а добиваться богатства можно лишь обманом, грабежом и насилием. Богатство – это источник человеческих бед. Его же можно рассматривать и как основу деспотизма.

– А я вот не понимаю, – наконец встрял в разговор Агаклит, ковыряясь зубочисткой во рту, – вы, философы сплошь все умные и все такие бедные. Для чего тогда нужна ваша философия, если ее нельзя сожрать на обед, вроде этого ягненка?

– Ну, ты здесь сильно приврал! – ответил Луций вместо Зенона. – Мой брат Марк изучал философию, однако он не беден. Да и я учился у известных мудрецов… – Он самодовольно рассмеялся.

– Философия нужна для разговора самим с собой, – ответил Зенон, воинственно поглядев на собеседника. – Так учил нас Антисфен 23.

Он икнул и громко издал неприличный звук, даже не обратив на это внимания.

– Вижу вас киников ничто не смущает, – одобрительно заметил Луций, которому понравились повадки старика. – Кстати, я хотел бы опростать свое брюхо, где наши носилки, Агаклит? Давай отправимся во дворец.

– Мы пришли пешком, – ответил тот, отодвигаясь от Зенона и морща нос от дошедшего до него неприятного зловония.

– Я могу провести тебя цезарь в общественный туалет, – заметил киник.

– Ты знаешь кто я?

– Давно догадался. Рим полон разговорами о твоих необузданных удовольствиях и шумных вечерних развлечениях.

– Да, я далек от вас, от киников, – согласился Вер.

Общественный туалет, куда привел их Зенон, находился неподалеку. Пришлось пройти вдоль нескольких инсул и, не доходя до перекрестка, свернуть во двор. Туда указывала стрелка на стене дома с надписью: «Общий туалет». На входе сидел привратник. Агаклит расплатился за всех медными ассами, поскольку налог на посещение уборных ввел еще император Веспасиан, заметив, что деньги не пахнут.

Они вошли в небольшую комнату, вдоль стены которой протянулось длинная мраморная скамья с узким продолговатым отверстием по центру. На ней могло бы уместиться сразу с десяток человек, но сейчас, ранним утром, тут было пусто. Все трое, подняв одежду, присели вблизи друг друга на камень и Луций задом ощутил его холод.