Анель Арчер - Долина Дюн – II. Часть 2

Кларисс была в бешенстве, узнав, что Уильям может оставить Иннис на долгие годы. Считала, что он мог отказаться, так как крепость постоянно нуждалась в защите. Мог отказаться, вместо того чтобы ковать новые шлемы и доспехи, нашивать кресты на одежду и проводить бесконечные тренировки. Уильям разделял гнев Кларисс, но сделать ничего не мог – за отказ участвовать в походе он мог запятнать своё имя позором не хуже дезертира. Также он знал, что Дональд Третий подбивает мятежников против английского короля, который держал целую армию на границе, зорко наблюдая за шотландцами.

Впервые за свои тридцать два года Уильям чувствовал себя в полной растерянности. Впервые перед ним маячили чужие земли, на которых даже не распространялась власть Святого Престола [10]. Земли, в которых удавалось побывать только редким паломникам, осилившим этот путь пешком, с посохом и верой в бога. Священник Инниса, отец Дэниэл, как-то признался, что если бы не возраст, то он был бы счастлив посетить Иерусалим. В его глазах светилась надежда, а в душе Уильяма – мрачная решимость довести дело до конца и вернуться домой.

Когда его оруженосец Жан помог снять доспехи, то он сам осмотрел кольчугу – проверял прочность звеньев и искал следы ржавчины. Его отряд расположился в гарнизоне, а со стороны кухни даже ночью кипела работа – под руководством командира Гийома д’Арка заполнялись провизией обозы, а уже в Нормандии они присоединятся к герцогским. После аудиенции у Вильгельма Руфуса многие рыцари казались воодушевлёнными, предвкушая несметные богатства и славу – до Англии уже давно доходили слухи о драгоценностях, золочёной утвари, специях, мягких коврах и богатых расписных тканях. Уильям понимал, что многие пойдут на всё ради богатства, чтобы окупить не только расходы на путешествие и войну, но и чтобы безбедно прожить остаток жизни. При дворе короля ходили самые немыслимые рассказы: об эмирах, невольничьих рынках, диких зверях и безрассудной ярости сельджукских воинов.

– Говорят, что они коварны, – Жан с важным видом делился сплетнями, пока чистил плащ. Его чёрные глаза горели в предвкушении предстоящего похода, а на щеках то и дело вспыхивал румянец. – Нападают бесшумно, как демоны! Мой дед слышал от своего соседа, что у сельджуков кривые кинжалы, которыми удобно вспарывать животы. И эти люди не признают ничью веру, кроме своей.

– Что ещё говорят? – Уильям пытался отвлечься от мыслей. Перед ним, озаряемая пламенем свечи, на столе лежала карта. На ней стрелками был прочерчен маршрут от Лондона в сторону Константинополя и Палестины. Только богу известно, сколько месяцев уйдёт на дорогу!

– Они добывают золото, – заговорщицки произнёс Жан и прищурил глаза. – Дед сказал, что оно настолько чистое, что любой алхимик умрёт от зависти! Берут его среди песков и меняют на воду и еду.

Уильям вспомнил, как королевский алхимик Анжильберт де Прюдо, который помог разобраться в деле с отравлением Кларисс сандараком [11], был сослан сыном Вильгельма Завоевателя во Францию. Руфус тогда заявил, что ни церковь, ни алхимики не должны ставить себя выше королевской власти. Для дегустации своих блюд он нанимал разных людей, чьи жизни ни во что не ставил.

Жан опустил голову и на его щеках вновь вспыхнул смущённый румянец. Парень явно страшился того, что его ждёт на Святой земле, но вместе с тем был полон энтузиазма и азарта. Никто доподлинно не знал, что там произойдёт. Среди воинов ходили разные байки – начиная от кровожадных диковинных животных и заканчивая неуловимыми убийцами, способными проникнуть в любую крепость, чтобы перерезать горло спящему. Также оруженосец рассказал о слухе, который давно ходит среди простых горожан – якобы там живут чёрные великаны, поедающие города: поэтому там жара, пустыни и глубокие пещеры, в которых они прячутся. Всё дело рук этих великанов! Уильям не нашёл никого, кто бы побывал в Иерусалиме и успел вернуться оттуда. С чем же на самом деле им придётся столкнуться ради того, чтобы отстоять Гроб Господень [12]?

– Возвращался ли хоть кто-то из Святой земли в последнее время? – Уильям поднял левую бровь.

– Нет, милорд, – Жан понизил голос. – Никто из паломников так и не появлялся в Лондоне. Может, по дороге нам кто-то встретится?

– Возможно. Роберт Нормандский почти год готовился к этому походу, – заметил Уильям. – Но до Инниса новости доходят ещё дольше. Я хочу написать письмо. Разыщи гонца и скажи, что на рассвете он отправится в Суффолк, к моему брату.

Жан поклонился и бросился исполнять поручение.

Уильям недолго думал над письмом: в нескольких строчках попросил Гилберта принять крепость Иннис под свою защиту на время его отсутствия – отправить туда хотя бы пятнадцать хорошо обученных воинов. Упомянул и о том, что здоровье отца вызывает тревогу. Дописав, поставил внизу свитка свою печать на воске с гербом дома де Клер, и, откинув шерстяной полог на кровати, лёг не раздеваясь.

Некоторое время Уильям лежал без сна. Ему всегда было спокойно спать в отцовском доме, однако, некая сила неумолимо тянула его в Нормандию – к месту, где он родился. Смутно помнил, как были счастливы родители, несмотря на то, что отец часто уезжал в Кан, где обосновался Вильгельм Завоеватель перед взятием Англии. Его старший сын Роберт выбрал Руан, поэтому перед походом обязательно нужно побывать в замке Орбек, ставшим Уильяму домом в первые годы жизни. Теперь же хотелось получить благословение и на родине, чтобы с чистым сердцем отправиться в путь.

На рассвете Уильям спустился в холл, чтобы передать свиток гонцу. Закутавшись в плащ (август 1096 года в Лондоне выдался сырым и прохладным – всё чаще моросил мелкий дождь), наблюдал, как к нему направляется человек его отца. Приняв письмо и получив необходимые указания, поклонился и вышел, оставив Уильяма в одиночестве среди тишины, нарушаемой свистом ветра в закоулках поместья. Он долго будет помнить опустевший холл, который постепенно заполняли робкие бледные лучи поднимающегося солнца, касаясь трёх гобеленов возле камина.

Роджер де Клер, тяжело опираясь на трость, медленно подошёл к Уильяму. Его лицо казалось опухшим, словно он не сомкнул глаз этой ночью. Волосы были взъерошены, а руки едва заметно дрожали. Лоб прорезали глубокие морщины. Отец был в просторной тёмно-синей сорочке, поверх которой был наброшен короткий шерстяной плащ. Некоторое время Уильям молча смотрел на графа прежде, чем тот обнял его. Дыхание отца было тяжёлым и прерывистым, словно он силился произнести хоть слово на прощание. Отстранившись, Уильям увидел, что глаза отца слезятся, а рот нервно подрагивает.

– Прощай, отец. – Уильям кивнул и отступил. – Дай бог, ещё свидимся.