Татьяна Коршунова - Екатерина Чубарова

– Милостивый государь! Вчера вы говорили иначе и обещали, что ждать мне не придётся! Извольте объясниться!

– У меня нет свободной четверни.

– Не стыдно ли вам обманывать? Я еду одна, к раненому офицеру! Родители мои далеко и опекать меня в пути не могут! У меня подорожная. А вы хотите взыскать с меня плату больше положенной! Если вы хотите поживиться за мой счёт, дайте мне курьерскую тройку!

– Курьерских тоже нет, – смотритель звякнул чашкой о блюдце.

– Какой же упряжкой приехал господин после меня? – Екатерина прищурила глаза.

– Пятёркой.

– Пятёркой! Я приехала четвернёй, и у вас имелись вчера две курьерские тройки. У вас десять лошадей! А вы говорите: нет.

– Ловко посчитали, госпожа Чубарова! Но лошадей я вам отпустить не могу.

– Я сама пойду в конюшню – и посмотрю. Потрудитесь приготовить жалобную книгу!

Она отворила тяжёлую дверь – и в передней комнате у лестницы столкнулась с высокой фигурой в тёмно-коричневом каррике 30 30 Мужское двубортное пальто с двумя или тремя воротниками-пелеринами, покрывающими плечи. .

– Сеньор Раффаеле… Зачем вы здесь?

– Мог ли я позволить вам ехать одной, когда узнал о ваших намерениях?

Екатерина отступила на шаг и прислонилась спиной к двери смотрителевой квартиры.

– Вы проделали этот путь, чтобы остановить меня…

– Я не вправе останавливать вас, – герцог приложил руку к груди. – Поверьте мне, я рад, что доехал до вас. Я буду вас сопровождать.

Его глаза чёрным жемчугом блестели в темноте комнаты.

– Но… Как же вы, сеньор Раффаеле… Как же вы… Ведь я отказала вам…

– Ваш отказ не помешает мне быть вашим другом.

– Вы отправитесь со мной – в Москву? В военный лагерь?

– Куда вы желаете.

Он приехал в Бронницы, когда просыпалась заря. Узнал, что Екатерина остановилась на ночь, – положил смотрителю на стол ассигнацию, попросил задержать госпожу Чубарову и не отпускать ей лошадей.

***

Привычно зазвенел дорожный колокольчик. Четвёрка понеслась по Московскому тракту.

Под сиденьем прятался маленький дорожный сундучок герцога, а в ногах – белый голубь в клетке нарушал однообразие дорожных стуков тихим воркованием.

– Я намереваюсь заехать в наше имение, – сказала Екатерина. – Оттуда мы поедем на своих лошадях. В Московской губернии почтовых нам может не достаться.

Раффаеле улыбнулся: как легко произнесла она слово «мы».

– Вы не боялись ехать ночью?

– Правду сказать, было страшно – в первую ночь. Теперь же мне кажется, что я проеду и даже пройду пешком, если понадобится, и ночью, и бездорожьем – одна. А позвольте мне теперь вас спросить, сеньор Раффаеле.

– Спросите.

– Для чего вы взяли клетку с голубем?

– Я знаю, каково путешествовать в опасные времена, Каттерина. Почтовый голубь может быть полезен, поверьте мне.

– А где его парочка?

– Я оставил её Биатриче.

Екатерина, склонив голову, заглядывала в маленькие голубиные глазки. Тёплые розовые лапки топтали ей пальцы, просунутые в клетку.

– Вы понимаете, что ждёт вас в Москве? – спросил Раффаеле.

– Я не хочу думать. Мне нужно быть там.

В компании время потекло быстрее – путь от станции до станции сократился. О чём только не говорили они, пока карета мчалась мимо густо-зелёных сосен и елей, мимо берёз и осин с радостно-яркими сентябрьскими кронами! Раффаеле рассказывал Екатерине о Неаполе, о пенных волнах залива, омывающих Молочные горы, об усыпанном апельсинами саде за окнами его виллы, о руинах Амфитеатра Помпеи под тенью пиний. А Екатерина делилась с ним воспоминаниями о Бежецкой земле, о берёзовой роще и зеркальном её отражении в глади пруда, о детских играх с крепостными девочками, об учебе Александра в кадетском корпусе и безумном их приключении в Духов день 1807 года.

Дорога бежала и бежала. Всё дальше оставался Петербург с гранитными набережными, великолепными дворцами и особняками, с переменчивым небом и северным солнцем. Всё ближе становилась Москва…

Навстречу попадались вереницы экипажей. На станциях приходилось часами ожидать лошадей. В сторону Москвы ехали только почтовые кареты и фельдъегери.

К ночи добрались до Валдая.

Хозяин постоялой избы перешёптывался у окна с дочкой – дородной круглолицей девкой, когда барышня и герцог ужинали вместе за одним столом:

– Как думаешь, кто они друг другу?

– Супружники. Нет?

– А комнаты-то разные взяли.

Шушуканье их долетало до ушей Екатерины. Она смотрела на Раффаеле и с досадой комкала салфетку.

– Жаль, что мы с вами не похожи и не сойдём за родственников! – она бросила недоеденную кулебяку. – Доброй ночи вам!

Он простился с нею одним поклоном – без нежностей. Подозвал девку, попросил подать ячменных зёрен для голубя.

Наутро они отправились на станцию. Поднялись по ступеням в тёплый бревенчатый дом, и Раффаеле отворил дверь – пропустить Екатерину.

На столе кипел самовар – труба гудела, выпуская клубы горячего дыма. Отставной генерал… Сергей Степанович мешал ложкой чай, подпирая кулаком сдобренную сединой голову.

Екатерина спряталась за плечо Раффаеле:

– Там Ильины! Семья Александра! Я не могу показаться им. Они не должны видеть меня с вами.

Евдокия Николаевна обнимала шалью дремлющую Веру. Восьмилетний Костя спал на лавке под отцовской шинелью – головой на коленях сестры.

– Но вы можете узнать вести от них, – Раффаеле приподнял ярко-чёрные полоски бровей.

– Дверь, господа, затворите! Избу остудите! – крикнул голос смотрителя. Екатерина убрала ногу с порога.

– Прошу вас, займите их, а я подойду к смотрителю. За вами они меня не заметят. Постарайтесь узнать, куда они едут и есть ли новости об Александре.

Раффаеле прошёл в дом.

– Могу ли я ждать за вашим столом?

– Ради Бога, – ответил Сергей Степанович.

Герцог подвинул стул и сел напротив генеральши и детей, закрыв собою смотрителя. Вера застенчиво хлопала сонными глазами, Евдокия Николаевна улыбалась. Костя, как мёртвый, не поднимал кудрявой головы с Вериных колен.

Екатерина пробралась к смотрителю, закрываясь полями шляпки.

– Вы путешествуете по России в такие опасные времена, господин герцог? – послышался за её спиной голос Евдокии Николаевны.

– Я еду на войну, – ответил Раффаеле.

Генерал окинул ироничным взглядом его тёмно-коричневый каррик с тройной пелериной, белые панталоны, заправленные в сапоги с каблуками, касторовую 31 31 из бобрового фетра. шляпу в руках с «квакерской» пряжкой, подбитую изнутри белым шёлком.

– Хотите примкнуть к ополчению? – спросила Евдокия Николаевна.

– Да. К о-поль-ченью.

Веру насмешил иностранный выговор герцога. Она улыбалась, поглядывая на матушку.