Татьяна Коршунова - Екатерина Чубарова

– Рожь, пшеницу, горох посчитал.

– И уже отобрали на посев?

– Отобрали, барышня, да только слетье неурожайное – на продажу мало что уйдёт…

– Вы вот что сделайте. Все мешки, что на посев, погрузить надобно на подводы и отправить в Петербург. Долю, что сушится, разделить. Часть отдать крестьянам, чтобы хватило им. Остальное продать и деньги отвезти в Петербург…

– Никак случилось что, Екатерина Иванна? Зачем в Петербург?

Она прохаживалась от одного шкафа к другому.

– Я уезжаю сегодня или завтра утром, как только все дела устрою. Елизавета Андреевна уезжает со мною. Вы, должно быть, слышали, что французы идут на Москву. Если Москва им достанется, они пойдут разорять ближние губернии.

– Слыхал, барышня, как же, – вздохнул приказчик.

– Мне нужны книги по учёту урожая.

Ксенофонт Захарыч подбежал к столу, выдвинул нужный ящик и положил перед барышней стопки аккуратно сложенных документов в толстых корочках.

– Только, барышня, Екатерина Иванна, собрано ещё не всё.

– Так и быть, я разберусь пока с тем, что есть, – она перелистала страницы лежащей сверху книги. – Остальное вы сделаете сами, когда уберут лён, овёс, картофель… Сколько у нас нынче голов скота?

– Сто семьдесят… шесть… Да у меня же записано всё! – приказчик вновь полез в стол и достал ещё одну книгу. – Вот, барышня, извольте прочесть!

– Вот что, – узкая ладонь Екатерины накрыла затёртую книжную корку. – Весь скот забить, отдать крестьянам мяса сколько нужно, остальное продать…

– Как же так – забить? Да ведь морозы ещё не наступили! Как, куда мы мясо повезём? Кто его покупать будет? Соседи все разъехались… А в Бежецке, чай, свово добра у всех хватает!

– Не купят в Бежецке, везите в Валдай, на ярмарку.

– Не извольте гневаться, Екатерина Иванна! До Валдая дня два езды, а у нас ещё бабье лето – протухнет всё, покуда везём. А зимой чем крестьян кормить станем?

Она остановилась возле шкафа и оперлась на полку. Небо за окном смерклось. Шквалистый ветер пригнал ливень, и в стекло полетела дробь крупных каплей.

Постучали в дверь. Зашла Аглая Макаровна.

– Вы простите, Екатерина Ивановна, что мешаю вам, – сказала она певучим голоском, комкая кисти синей шали.

– Что вам угодно?

– Екатерина Ивановна, вы все вместе уезжаете в Углич. Если Елизавета готовится замуж и будет жить в доме жениха – стало быть, ей я теперь не нужна? Не позволите ли вы мне уехать? Я подыскала бы место гувернантки в Бежецке. Я понимаю, Екатерина Ивановна, что платят мне ваши родители, и без их согласия вы можете не отпустить меня…

– Не тревожьтесь, Аглая Макаровна, я знаю, сколько вам платят. Я отпущу вас. Я посчитаю ваше жалованье и выдам вам.

– Благодарю вас!

– Я могу дать вам лошадей и коляску.

Обрадованная Аглая Макаровна выпорхнула за дверь.

Екатерина села за стол, облокотясь, и потёрла виски. Голова гудела после долгой дороги. И от внезапной смены погоды. И от хаоса хозяйственных вопросов. Ей предстояло изучить все бумаги и рассчитать, какую долю куда отправить и по какой цене продать.

– Барышня, ещё такое дело, – заговорил приказчик. – Отколе нам столько подвод взять, чтобы отвезти в Петербург зерно, как вы изволили распорядиться?

Она потёрла усталые глаза:

– Отвезите тогда только хлеб. Чтоб ни зёрнышка французу проклятому не досталось…

– А не думаете ли вы, барышня, что придёт хранцуз, не найдёт у нас ничего съестного – обозлится вконец да и начнёт всё жечи?

– А раз так, то пусть наши люди их встречают хлебосольно и угощают протухлым мясом, чтоб они отравились! Приготовьте для них несколько порций – как раз на бабье лето пусть и забьют!

Приказчик засмеялся. Но Екатерине было не до веселья и не до шуток. Старые настенные часы с маятником показывали три часа пополудни. Управиться с делами до ночи она не успевала, а бросить свою землю, дом, своих людей не могла.

– С птицей будет проще. Как только услышите, что приближаются французы, велите крестьянам от моего имени птицу всю забить, и пусть разделят между собою, и яйца тоже. А если будет возможно, если успеете, то лучше отправьте часть тушек на коптильню, а после отвезите в Петербург. Впрочем, и с мясом вы можете поступить так же…

– Вы, барышня, написали бы лучше всё письменно: что, куда да сколько, да по какой цене, – приказчик снова подошёл к столу. – Вот – тут книга есть для подобных записей.

– Я непременно всё запишу. Давайте-ка мы с вами ещё разберёмся, как поступить со льном…

Они едва склонились над столом, как в дверь вбежала Ненила.

– Барышня! Катерина Иванна! Правда ли вы все едете отсюдова?

Приказчик, опираясь руками о стол, обернулся на солдатку. Ненила подбежала к Екатерине и упала ей в ноги:

– Прошу вас, барышня, ради Христа умоляю вас, возьмите и меня с собой! Я к Лизавете Андреемне привыкла, и она привыкла, как я ей служу. Ради Бога, барышня, не оставляйте меня здесь! Лизавета Андреемна одна меня жалеет! У меня здесь никого! Христом Богом молю, возьмите меня!

Екатерина поднимала-опускала тяжёлые веки. На сочувствие не находилось сил. Ненила утирала глаза уголком своего белого платка:

– С тев пор, как Миронушку мово убили, жить мене здесь не хочется. Только Лизавета Андреемна помогала мене. Кабы не она – не знаю, как жила б я дальше. Полюбила я Лизавету Андреемну. Знаю, барышня: я вольная. Да только некуда мене податься. Никого у меня здесь нету.

– А дочь твоя? – спросила Екатерина.

– Так я бы и Алёнушку с собою взяла, – Ненила заглядывала ей в глаза. – Она у меня тихая, плакать не будет, не помешает…

– Будь по-твоему – если пустят тебя Ивоницкие с младенцем, и если Елизавета Андреевна пожелает.

– Так я как горничная поеду! Отчего ж не пустят? Как Настасья ваша!

– Воля твоя.

– Барышня! Матушка! Благодетельница! Век не забуду! Молиться стану! – Ненила кинулась целовать ей руки.

***

Близилась полночь. Дождь не переставал лить в темноте за окном. Тишина кабинета полнилась ночными отголосками. На столе потрескивали три свечи в бронзовом подсвечнике. За окном во мраке затихшего сада шлёпали капли по осеннему пласту листвы. Бумажный шелест, деревянный стук костяшек счётов и скрип пера диким эхом раздавались в спящих стенах. Вопреки желанию спать, головной боли и тревоге от неясных сроков отъезда, Екатерина спокойно и терпеливо обдумывала способы сохранения своего имения, тщательно рассчитывала цифры, записывала итоги.

В кабинет заглянул Раффаеле. Она встрепенулась от дверного скрипа и подняла на него устало-сосредоточенные глаза. Его шейный платок подкалывала серебряная булавка, как и днём.

– Сеньор Раффаеле, отчего вы не спите? Разве Лиза не приказала приготовить вам комнату? Простите. Мне следовало больше времени уделить вам, как гостю, а я сбилась с ног, и весь день…