Марина Смелянская - Странствующий оруженосец

Ани оказалась весьма искушенной в любовных играх, и Мишель едва волочил ноги, возвращаясь домой в млечно-белом предутреннем тумане, который оседал на лице противной холодной влагой. Он с удовольствием остался бы спать в душистом сене, уткнувшись в ароматный разрез платья на груди Ани, но она боялась младшей сестры, которая приметила, как старшая уходила из дома и не преминула бы наябедничать строгому отцу. Поэтому ей нужно было вернуться до света, чтобы с раннего утра, как ни в чем не бывало, заняться хозяйством, и пусть эта мелюзга попробует что-нибудь доказать. Разумеется, на следующую ночь было назначено очередное свидание, и разрумянившаяся девица, поцеловав Мишеля в щечку, покинула его. Разговоры о младших сестрах и суровом отце напомнили ему о собственном младшем брате, который запросто мог тоже выследить его, и об отце, который уже как-то высказал ему в довольно бесцеремонных выражениях свое мнение относительно его любовных похождений. Полежав немного, покусывая травинку, Мишель со вздохом оделся, спрыгнул с сеновала и поплелся к замку.

Выбравшись из-под цепких веток шиповника, Мишель стянул плащ и с силой встряхнул его.

– Ну, и где же ты шлялся? – голос отца прогремел в тишине так внезапно и громко, что Мишель, сильно вздрогнув, выронил из рук плащ. Барон Александр был полностью одет, видно, он так и не ложился, задумав подстеречь сына.

– Вышел… воздухом подышать… – проговорил Мишель, сглотнув сухой колючий комок в горле.

– В соседнюю деревню! Так я тебе и поверил, негодяй! – с этими словами барон, будучи выше и сильнее сына, без труда справился с его невольным сопротивлением и, крепко держа за ворот, так, что Мишель и головы повернуть не мог, повел в башню. На лестнице, ведущей из нижнего зала донжона на второй этаж, Мишель споткнулся, грохнув коленями о деревянные ступеньки, но барон только встряхнул его, как щенка, не останавливаясь, и Мишелю пришлось, стиснув зубы, шагать рядом с ним, превозмогая слабость в немеющих от острой боли ногах.

Барон втолкнул Мишеля в свой кабинет и отпустил.

– Стой здесь и слушай, что я тебе буду говорить, – сказал он, и Мишель, все еще не оправившись от испуга, покорно остался стоять посреди комнаты, глядя прямо перед собой. Конечно же, отец отчитывал его и раньше, бесчисленное количество раз, но никогда Мишель не видел его в такой ярости. Барон, прихрамывая, отошел к столу, заваленному скрученными пергаментными свитками и перьями с вымазанными в чернилах концами, скрестил руки на груди и заговорил:

– Я долго закрывал глаза на твое наглое поведение, но всему есть предел. Ко мне пришел отец Дамиан из Сен-Рикье и сообщил, что некоторые девицы признались ему во грехе прелюбодеяния. Дело-то, конечно, житейское, но преподобный отец, решившись на нарушение тайны исповеди, сказал мне, с кем они грешили…

– Ну, и с кем же? – проговорил под нос Мишель. Ему, наконец, стал ясен истинный повод нынешнего «нравоучения», он осмелел и вознамерился держать оборону до конца.

– Что? – барон Александр быстро шагнул к нему. – Что ты там еще бормочешь, бездельник?

– Интересуюсь, с кем нынче грешат деревенские девицы, – хмыкнул Мишель, бросив короткий взгляд на отца и тут же отвернувшись в сторону.

Барон сжал кулаки, с трудом удержавшись, чтобы не треснуть сына по ухмыляющейся физиономии.

– С тобой, будто ты не знаешь, негодяй! – барон Александр разжал ладони и стиснул их еще сильнее, да так, что побелели костяшки пальцев. – Мал еще зубы на отца скалить!

– Беру пример со старших, – тихо сказал Мишель. Он прекрасно понимал, что вступать в перебранку с отцом, когда он по-настоящему разозлен, все равно, что дразнить дикого льва, но дух противоречия пересилил страх. К тому же, за дверью слышался шорох и сопение: Эдмон был уже тут как тут.

– Что-о? – барон Александр недоуменно посмотрел на Мишеля. – С каких еще старших?

– А с тех, чьи сынки от грешных крестьянок в сокольничих ходят и…

Мишель собирался закончить еще более едкой фразой, но не успел. Одна за другой, три хлестких пощечины обожгли его щеки, после третьей Мишель повалился на пол, закрыв лицо обеими руками. Первый раз в жизни отец ударил его по лицу.

Барон Александр сразу же догадался, кем вздумал попрекать его строптивый сынок. А имелся в виду сокольничий Эмери – сын барона Александра от кухонной прислужницы, появившийся на свет незадолго до того, как пришла в Фармер баронесса Юлиана.

Возня за дверью притихла, не шевелился и Мишель, будто пощечины выбили из него дух. Между пальцев, плотно прижатых к лицу, просочилась тонкая струйка крови и поползла по дощатому полу между сухих соломинок.

– Не тебе совать нос в мои дела! – бросил барон Александр. – Сопляк еще, чтобы осуждать меня! Я в твоем возрасте и третьей части из твоих грешков наворотить не успел! Так что молчи и слушай! Теперь твоя свобода кончится, шага, не спросившись у меня, сделать не посмеешь. А еще лучше – убирайся совсем из замка, с глаз моих долой! Не хочу краснеть перед соседями из-за твоих выходок. У всех старшие сыновья при деле, кто фьефом управляет уже, кто в оруженосцах у сеньоров служит, но никто из них не шляется с деревенской шпаной по лесам и не кроет, как жеребец, всех встречных девиц! Господи, за какие грехи мне такой позор? … Да ты просто недостоин быть сыном покойной матери своей баронессы Юлианы! Счастье, что ушла она в Царствие Небесное и не видит, в какое отребье превратился ее первенец, любимый сын, надежда и опора рода!

Едва прозвучала оброненная дрогнувшим голосом последняя фраза, неподвижно лежавший на полу Мишель неожиданно вскочил и, брызнув из носа кровью, кинулся с кулаками на отца.

– Ты виноват, что она умерла! – он ударил барона Александра в широкую грудь.

Немного испугавшийся отец подхватил Мишеля, отстраняя от себя, однако он продолжал размахивать руками, зажмурив глаза:

– Ты и твой любимчик Эдмон! Не нужны вы мне, никто! Без вас проживу!

Барон де Фармер, растерянный и мгновенно позабывший весь свой гнев, опустил разрыдавшегося Мишеля на пол. Никогда он еще не видел его таким, даже на похоронах матери, а тут… Черт знает, что! Надо позвать Жака. Распахнув двери, барон Александр едва не зашиб прильнувшего к щели между дверными створками Эдмона, ухватил его за ухо и увел в детскую, дав для убедительности подзатыльник. Возвращаясь назад, барон встретил Жака, осторожно идущего по коридору с лампадой в руке. Разбуженный криками, слуга не на шутку перепугался и поспешил наверх, разнимать поссорившихся господ. Он давно уже опасался подобного, наблюдая, как Мишель сбегает по ночам из дома, а барон молча терпит это, накапливая злость. Хозяин привел слугу в свой кабинет и молча указал на Мишеля. Жак, шепча под нос неразборчивые причитания, помог Мишелю подняться, отвел в его горницу. Там Мишель злобно выкрутился из его рук, захлопнул дверь перед самым носом слуги, бросился на ложе и пролежал неподвижно оставшуюся ночь и утро.