Наталья Навина - Последние Каролинги – 2

Один-единственный человек во всем королевстве, услышав, что десница Господня покарала канцлера Фулька, не обрадовался. Он, как и все, считал Фулька убийцей, но до поры предпочел бы видеть его живым. Это был Альбоин. Он слишком хорошо знал Эда, чтобы поверить, будто тот переуступит Богу право отомстить убийце жены и сына. К этому времени Нанус уже выследил шпиона Фулька в Лаоне – тот отправлял гонца, почти не скрываясь – и Гунтрамн сидел на цепи в подземелье Компендия. Правда, после первых допросов он подозревался только в связях с Фульком, но отрицал всякую причастность к убийству и знакомство с Ригунтой. Однако Альбоин был уверен, что тот вскоре перестанет запираться. Но все эти соображения меркли перед известием о возвращении Эда.

Гонец прибыл в середине зимы, мокрой, гнилой, бесснежной. Он сообщил, что король снял осаду со Сполето и споле краткого, но жестокого сражения повернул войско назад. Для Альбоина никаких распоряжений передано не было. Но он в них и не нуждался. Если Эд не стал воевать до последнего… если он отступает, не проиграв по-настоящему войну, это значит: у него одно желание – мстить.

А мстить – некому.

Гунтрамн? Он – мелкая сошка, его голова ничего не стоит. Ригунта – тварь еще более мелкая – сгинула бесследно. А значит, на кого обрушится вся ярость королевского гнева?

Он знал ответ. И ужас захлестнул его. И опять Альбоин не мог не вспоминать прошлое – и как он готовился к смерти. Тогда гроза пронеслась стороной. Но дважды такое чудно не повторяется. И потом… потом, тогда он был уверен, что ему не миновать казни за то только, что он непочтительно говорил с королем. Теперь же вина его был тысячекратно тяжелее. Ему были доверены жизни жены и сына короля… а он не уберег их. Накануне свядьбы Эд пообещал предать страшной смерти того, по вине которого может что-либо случиться с его невестой. Что же теперь сделает он, потеряв не только жену, но и единственного сына?

Альбоин слышал подобные истории. Виновных в нерадивости карали не менее безжалостно, чем самих убийц. Их подвергали тяжелейшим пыткам, и, если они не умирали при этом, иным отрубали руки и ноги, иных ослепляли, других ждали колесо или бичевание до смерти, или костер. Последнее время в Компендии и Лаоне не видели жестоких казней, потому что королева, единственная из всех людей, могла вступиться за осужденных и умилостивить сердце короля. Ее больше нет, и не будет ни защиты, ни милосердия.

Панический страх все больше затягивал Альбоина, лишая его способности соображать и действовать. Он мог бы скрыться, бежать в Бургундию или Аллеманию. Но Альбоин боялся не только мячений, он боялся позора. А бегство означало не только позорную трусость, но также косвенное признание соучастия в убийстве. Несмотря ни на что, Альбоин оставался рыцарем, слугой своего сюзерена. И христианином. Не сомневаясь в том, что Эд уничтожит его самого, он также был уверен, что расправа короля не падет на головы его близких. Старшие сыновья Альбоина уже несли военную службу, младшие, по смерти матери, были отправлены на воспитание к ее родным. А сам он… что ж, он достаточно пожил на свете.

И призвал тогда Альбоин Гонвальда, своего оруженосца, и спросил его:

– Скажи, Гонвальд, был ли я все годы твоей службы тебе хорошим господином?

– Истинно так.

– Было ли между нами согласие во всем?

– Да, господин.

– Чинил ли я тебе какие-нибудь несправедливые обиды и поношения?

– Нет, господин.

– Тогда поклянись своим оружием, а также именем Христовым, что исполнишь то, что я прикажу тебе.

И Гонвальд поклялся в том, что его хозяин от него требовал, и поцеловал также крест, который носил на шее, в знак своей верности.

– Слушай меня, Гонвальд. Бог запрещает нам посягать на собственную жизнь, а я послушен Богу. Не допусти, чтоб меня постигли позор и мучения. Достань свой меч и убей меня!

Авель находился в монастыре, когда до него дошла весть, что в Компендий прибыл Альберик Верринский, наряженный вести следствие об убийствах. Он прискакал, далеко обогнав возвращающееся войско, не заехал даже к себе в Веррин, и, как говорили, споро принялся за дело. Приор тут же приказал седлать крепкого лошака, накинул плащ и без промедлений въехал а замок. Альберик был именно тем человеком из ближайшего оуркжения короля, с которым приор мог переговорить о том, что случилось, и узнать, что может ожидать их впоследствии.

По прибытии Авеля сразу же проводили к сеньеру Верринскому, который занял в замке покои ушедшего Альбоина. Альберик сердечно обнял старого сотоварища и усадил его напротив себя. Вид у бывшего тутора школы святого Эриберта был умученный. Он отрастил клочковатую бороду, волосы его были взъерошены, веки воспалены, и он сильно спал с лица.

– Здравствуй, брат. Или тебя теперь нужно называть «отец», хоть ты и младше меня?

Даже такому тугодуму, как Авель, ясно было, что подобное приветствие – лишь уловка, с помощью которой Альберик пытается отогнать тяжкие мысли.

– Скажи мне, как было… там? – спросил приор.

Альберик тоже понял, что Авеля интересует вовсе не ход боевых действий. Он ответил не сразу:

– Плохо, брат. Когда мы узнали… долго боялись ему говорить. С неделю или больше. Сам знаешь… – Альберик неопределенно повел рукой. Но Авель действительно знал. – Потом вызвался Коннал-ирландец. Понадеялся, что монаха он, может быть, и не убьет. – Опять последовало долгое молчание. Авель не сводил с Альберика напряженного взгляда. Тот не выдержал и взорвался. – Ты ждешь от меня подробностей? Так не буду я говорить об этом! Не хочу, и все!

– А Коннал? – тихо спросил Авель, хорошо знавший отчаянного ирландца.

– Что Коннал? Нету Коннала.

– Он все же убил его…

– Нет, Коннал позже погиб, при отступлении. Нам еще много пришлось биться. Потому что едва ли не в тот же щень к владетелю Сполето подошло свежее подкрепление из Леополиса, есть такая крепость возле Рима, и нам оставалось только драться! Господи всемилостивый, что был за бой! Они пытались взять нас в клещи, эти лангобарды, называющие себя римлянами… Помнишь осаду Парижа? Теперь мы сами оказались на месте данов. Разница была в том, что мы все же разорвали эти клещи, и, хотя Сполето и не пал, не было перевеса ни на той, ни на другой стороне. Но король приказал отступать. Он сохранил армию – это все. А на обратном пути нам в спину ударили люди графа Прованского. Вот тогда-то Коннал и погиб. Я тебе чествно скажу – он сам на это нарывался. Может, он решил, что лучше умереть от меча, чем… – он облизнул пересохшие губы, – …от проклятия.

Поскольку Авель сохранял молчание, Альберик снова вскинулся.

– Ну, что ты хочешь от меня узнать? Полетят ли головы в Компендии? Будут ли казни? А я знаю?