Андрей Шаповалов - Предсказание на меди

Настя, закрыв ворота, закусила до боли губу, чтобы не разрыдаться в голос. Прислонилась лбом к холодным доскам забора и смотрела в маленькую, одной ей известную щелку между досками, как уходит Егор. Слезы тихо катились из глаз, туманя зрение. Она видела, как он прошел мимо кобылы и тяжело шагал по улице, низко склонив голову. Слышала, как фыркает призывно лошадь, бьет копытом и мотает головой, звеня бубенцами. Настя не очень понимала, что с ней? Почему смотреть на этого неуклюжего мужика ей так горько и радостно одновременно? Почему не может она оторвать глаз от щели, пока его видно? Егор вернулся, поравнялся с санями, долгим тоскливым взглядом посмотрел на ворота, снял шапку, оттер ладонью лицо, как будто отгонял какой-то морок, присел, а скорее упал на сани сбоку, тихо что-то произнес. Лошадь медленно тронулась. Настя постояла еще немного, пока в щель было видно удаляющиеся сани, смахнула со щеки последнюю не высохшую слезу, резко повернулась и пошла в дом.

Тетя Марфа сидела на сундуке у окна, закутавшись в теплую шаль и тяжело привалившись к стене. Было видно, что она, несмотря на тяжелую хворь, уже давно сидит у этого окна, а ведь до этого четыре дня не вставала и еще с утра даже голову твердо держать не могла, когда Настя ее из ложки кормила. Она точно все видела и все поняла. Сейчас Насте было все равно.

– Настя, – слабо позвала она хрипло, – пойди сюда, сядь, что скажу… – Она замолчала, не мигая глядя на Настю, и сипло, с хрипом дыша. Настя покорно подошла и молча села рядом.

– Виновата я перед тобой, – внезапно начала свекровь.

От удивления Настя даже дернулась.

– Да, виновата… Ты меня не перебивай, и так говорить трудно… Слушай… Я прощения просить не буду… Хоть и надо, да не ты меня должна прощать, бог милостив, он простит, если на то воля его будет, а не простит, так и твое прощение мне уже ни к чему. Чувствую я, уж недолго мне осталось.

Она глубоко вздохнула, переводя дух, помолчала, затем продолжила уже тверже:

– Одно знаю, что виновата перед тобой… виновата, что не было сил мужу противиться… виновата, что во всем тебя винила… что ребенка твоего вытравила и тебя чуть на тот свет не отправила… Всю жизнь виновата… и пред сыном своим единственным… жила всю жизнь в страхе и унижении, а сейчас вот… смерть уж кажется так близка, что страх-то и кончился… Если меня не станет, изведет тебя Федор, да и не только тебя, он из-за своей похоти и злобы сына родного не пожалеет… Уже не пожалел… Ты всего не знаешь… да и ладно… Только дальше хуже может быть… уж ты поверь. Бежать тебе надо. Бежать, пока можешь… Я же сейчас на тебя, да на этого мужика, Егорку, смотрела… Все видела, как он с тебя глаз не сводит… Он хороший мужик… Надежный, я его давно знаю. Даже если и не влюбился он в тебя с первого взгляда, к нему всегда обратиться можно… Он поможет… Не думай, что у него морда порезана, да сам с виду свирепый… Он – душа добрая, честная, да неприкаянная, тоже горя на своем веку хлебнул… Знает жизнь со всеми горестями, как есть… – она вновь замолчала, собираясь с силами или просто размышляя. Дыхание вновь стало сиплым, из горла при каждом вздохе выходил храп, как у мужика во сне. Настя жадно слушала, что тетка говорит про Егора, и от этого ей становилось теплее и радостнее. Только вот к чему все это?

– Ты сейчас одевайся, – продолжила свекровь, – да беги за ним… Он на рынке должен быть… или еще где… спросишь… найдешь. Он ведь на отработку приехал, сегодня точно в заводе ночевать останется… Разыщи его… Расскажи все… Если не все, то что сама захочешь… Да помощи попроси. Пусть увезет тебя подальше и спрячет. А там уж, как сами решите… Только сегодня нужно, прямо сейчас, а то Федор вернется, поздно будет… Ну… давай… Шевелись, не сиди, – тетка Марфа чуть подтолкнула Настю костлявой рукой в колено. – Шаль мою надень, да полушубок… Бежать-то вам далеко да долго придется…

Словно очнувшись, Настя вскочила и заметалась по комнате. Такого поворота она никак не ожидала. Сейчас мысли неслись вскачь: как его догнать, что взять с собой, как же Марфа, а если хозяин… Нет, о хозяине думать не стала. Лучше об Егоре. Что он решит? Как ему рассказать, да и как его разыскать-то на заводе, в котором она почти и не бывала. Настя накинула на голову пуховую шаль, влезла в широкий Марфин полушубок, сунула ноги в валенки, схватила рукавицы и уже у двери обернулась. Она хотела поблагодарить свекровь, но наткнулась на ее обычный ледяной взгляд.

– Повезло, тебе, девка, сегодня… – хрипло каркнула та, – за всю жизнь твою повезло, что он приехал… Давай, беги… не возвращайся… ни за что не возвращайся. Настя повернулась и выскочила за дверь.

По улице она бежала что есть мочи, глубоко вдыхая морозный еще, весенний воздух. Не бежала, летела вдоль больших домов с широкими воротами, вдоль мерзлого заводского пруда, скользила на вытертой до блеска ледяной колее, накатанной санями, выравнивалась и опять летела, не глядя по сторонам, а только вперед, в слабой надежде увидеть фигуру Егора, сутуло примостившегося на краю саней, ту, что, она видела через щель в заборе, ту, которая, казалось, навсегда отпечаталась в ее памяти. Только одна мысль стучала тяжелой кровью в висках: «Вот он разворот… Судьба повернулась нежданно… Сейчас начнется такая новая, такая белая, ничем не замутненная жизнь». Насте казалось, что не пустынная улица разбегается у нее испод ног, а новая дорога судьбы, предсказанная старой алтайской шаманкой.

Настя выскочила за поворот и остановилась. Направо уходила плотина, чуть поодаль перегороженная высокой заводской оградой, а налево расстилалась перед ней огромная площадь, заставленная санями, прилавками, заваленная баулами и мешками, кишевшая народом, который галдел, торговался, горланил, расхваливая товар, пьяно рыгал и весело гомонил на разные голоса. Настя так давно не была на воскресном рынке, что от этого людского изобилия опешила и потерялась. Она резко остановилась. Грудь ее от долгого непривычного бега резко вздымалась, в горле першило, ноги дрожали. На мгновенье ей показалось, что силы вовсе оставили ее, к тому же в этой пестрой толпе она никогда не найдет единственного нужного ей человека. Она глубоко вздохнула и попыталась сосредоточиться, внимательно вглядываясь в шевелящуюся людскую массу. Постепенно толпа стала распадаться на отдельные фигуры и кучки людей, а сам рынок из беспорядочного скопления лотков и прилавков сузился до двух широких рыночных проходов. Она выбрала ближайший и рванулась вдоль него, внимательно осматривая мужские фигуры и заглядывая в лица. Сейчас ей казалось, что мужики все одеты одинаково и все похожи на Егора: короткие полушубки, волчьи или бараньи шапки, тертые валенки – все, или почти все, были одеты как он. Настя вновь остановилась и попыталась восстановить его образ таким, каким видела его во дворе: высокий – выше многих, стройный, в серой волчьей шапке, со шрамом через лицо. Нет. Шрам сейчас не годится. Что еще? Кушак. На нем был тканый в три оборота кушак с необычной зеленой нитью в середине. Такой в любой толпе разглядишь. Она его сразу отметила. Этот кушак и стала высматривать Настя, отмечая на бегу теперь только высоких и статных мужиков в серых волчьих шапках. Постепенно ее взгляд прояснялся, а бег замедлился. Она уже не металась между рядами, как заполошная, заглядывая в лица, а быстро шла по центру прохода, разглядывая фигуры, глаза и спины высоких парней или мужиков. Егора нигде не было. Спрашивать о нем она боялась. За время своего заточения в свекровом дворе она так отвыкла от людей, что даже не знала, как к ним обратиться. Да и кого спрашивать? Егора? Она ведь даже его фамилию не запомнила, хотя он ей сказал… Или высокого мужика со шрамом? Что ответить на встречные вопросы? Как вообще можно в такой толпе что-то спросить и понять. Ближе к концу ряда ее охватило отчаяние. Уже практически впав в панику, она достигла угла площади и выскочила на поперечную улицу. Нужно было повернуть налево и идти назад вдоль второго ряда, также вглядываясь во всех встречных мужиков, но что-то глубоко внутри толкало ее дальше, вглубь пустынной улицы, поднимающейся в гору. Она сделала несколько неуверенных шагов, внутреннее ощущение, что она на верном пути, нарастало. Настя сначала засеменила торопливо, а потом вновь побежала. Впереди, прямо посередь дороги, валялось что-то тряпичное, пестрое, и в этой куче Настя безошибочно разглядела знакомую зеленую нить. Рванулась вперед быстрее, но усталые ноги не хотели ускоряться, скользили на неровной горке, дыхание сбивалось, в висках стучало. Она упрямо переставляла негнущиеся ноги, не отводя глаз от яркой зелени нити. Она не видела ничего вокруг, только эту нить, которая постепенно росла, сплетаясь в сложный узор, который вился в середине потерянного пояса.