Тамара Ла - В плену времени – 2. Повести

Однажды Ясон спросил, зачем ей нужно служение Великой Матери. Поутру вернувшись с ночных обрядов, Медея лежала, раскинув руки и ноги, отдыхая. Она протянула перед собой обнаженные руки и, знакомым ему жестом поглаживала их ладонями от локтей к запястьям. Засмеялась легким свободным смехом – смесь силы и грусти в этом смехе – а затем уверенно сказала:

– Это дает мне силу.

– А страх перед смертью?

– Сила сминает страх.

– Разве ты не знаешь страха смерти? Разве Богиня лишает менад страха смерти?

Медея снова засмеялась. Она смеялась редко, и легкий смех ее отличается от низкого и твердого тона голоса.

– Я не вижу перед собой смерти! Мать всего лишь возьмет меня к себе обратно, чтобы, когда нужно, опять послать в мир.

Смерть для нее – очень простое понятие: Богиня дает жизнь, дает и отдых от жизни.

Ясон понял, почему горожане испытывают перед Медеей страх. Ее жилище – рядом с Богиней на вершине мира, – там, куда большинство людей не осмеливается подняться. Поэтому жила в Медее неукротимая сила, подчиняющая себе окружающих, направляющая их взгляды и поступки в ту сторону, куда смотрит и идет она.

Страх и почтение – неотрывные друг от друга! – растекались вокруг нее волнами.

– Колдунья, менада, – говорили и шептались в Иолке. Относились к ней с тем почтением, которое всегда готово развернуться в мстительное глумление, чтобы вновь трусливо сжаться при ответном властном окрике и виде поднятой для удара палки.

Экстатический восторг ночных освобождений! Женщины, бегущие в леса, чтобы освободиться от бремени обыденной жизни, растерзать в клочья попадающихся им на пути животных и людей, предаться неистовым до упаду пляскам. На них нисходило безумие, освященное покровительством и близостью Богини. Они утоляли свою жажду чужой смерти. Они бесились, выпуская на волю подавленные желания, чтобы потом им можно было легче жить обычной повседневной жизнью.

А у мужчин были свои кровопролитные занятия: война и охота. Они убивали друг друга в разных стычках и войнах. Кто больше поубивал своих врагов, того именовали героем, слава деяний которого переживет все будущие времена.

Свирепая и буйная сила Жизни гнала мужчин вновь и вновь убивать друг друга и всё живое. Кровопролитие считалось самым естественным делом, наиболее угодным богам. Что при этом чувствовали женщины, рожавшие и растившие детей, а потом видящие их убитыми, мужчины, конечно, в рассмотрение не принимали.

Медея не замечала мужских богов, уверенная, что они всего лишь слуги Великой Богини и, значит, и ее, Медеи. Богам и мужчинам далеко до женской жестокости и женского милосердия. Женщины беспощаднее мужчин, потому что они лучше знают, что такое жизнь и смерть.

В весеннее полнолуние был растерзан в лесу родственник царя Пелия. Сразу появились рассказы, что менады – среди них и Медея – через девушку, которой молодой красавец клялся в любви, заманили его в лес, и там на юношу вмиг налетел задыхающийся в пляске с бубнами женский хоровод. Женщины с неодолимой силой набросились на него, рвали руками во все стороны; впиваясь зубами, выгрызали клочья мяса; они терзали и рвали его, пока не разъяли на куски кровоточащего мяса; тогда они схватили останки и, потрясая ими, бросились плясать на поляне. Хриплые крики безумия рвались с их губ.

Царь Пелий и знатные горожане не могли наказать женщин, освященных близостью к Богине, и сделали вид, что поверили, что юношу растерзали дикие звери.

На следующий год после этого Пелий умер, и новый царь Иолка – Адраст, сын Пелия – был рад придраться к участию Медеи в расправе над его родичем. Он всегда косо смотрел на Ясона за то, что тот недостаточно активно поддерживал его притязания на власть и ныне, став царем, решил изгнать его с женой и детьми из города: их ждет немедленная казнь, если их увидят в Иолке при свете следующего дня.

Ночью они собрались и ушли, взяв с собой трех рабов. Друзья Ясона пообещали собрать остальные вещи и прислать в Орхомен – там жил приятель Ясона, связанный с ним клятвенными узами гостеприимства. Опечаленные и встревоженные друзья проводили их за пределы города. Старший сын шел, держась за руку отца, второго сына нес раб-нянька, Медея, величественно закутанная в складки темно-малинового плаща, держала на руках трехлетнего малыша.

Ночь они провели в рыбачьей хижине на берег моря, а с рассветом наняли повозку с мулами и через Фермопилы пустились в шестидневное путешествие в Беотию.

Приятель с почетом принял Ясона и его семью.

На другой день после приезда в Орхомен Медея, глядя на спящих детей, сказала:

– Нас посетила беда, а для наших детей – она еще большая.

– Они слишком малы, чтобы сознавать изгнание, – возразили Ясон и хозяин дома.

Но Медея не согласна: маленькие дети падают и ушибаются, быстро забывают эти ушибы, но зато вспоминают их, став взрослыми.

Она накинула темный плащ поверх светло-малинового хитона и с младшим сыном на руках пошла в храм Богини Семелы, чтобы принести жертву и обет. С золотым блеском в глазах предстала перед жрицами. Дочь Солнца и Земли, Служительница Богини стояла перед ними.

Жрицы слышали про приморскую провидицу Диту, к тому же Адрастея через посланца заранее известила их о приезде Медеи. Они приняли ее в свой круг, и вскоре наравне со всеми Медея участвовала в летнем празднике Семелы-Земли.

С раннего вечера собрались они на лесной поляне. Неистовое напряжение всех сил ждало их. Освобождение через бешенство танца, через ослепительный вихрь опустошающего экстаза.

Беснующиеся женщины вонзали ногти и зубы в разорванных младенцев, козлят и ягнят, и их рты были забиты мясом и кровью. Сознание Медеи металось, будто волна, кидающаяся на скалу, словно корабль, несущийся в бурном море.

Божественное исступление раздирало ее на клочки – так тяжелый молот вдребезги разносит сухую кость. Мучительные судороги освобождения. И вот, раскрылись все пределы, мир стал головокружительно беспределен – она растеклась водой, распростерлась небом, размазалась землей, она стала всем, соединенная с Богиней.

На утренней заре пришла в себя: лежала в густых травах на склоне горы. Впереди за равниной и гладью озера наливалось разгорающимся утренним светом небо… Из-за края горизонта брызнули первые лучи… С каждым мгновением ослепительное светило поднималось все выше; золотой поток света заливал мир, небо, воду, землю. У подножия горы, на невидимой отсюда дороге, заскрипели повозки крестьян, везущих овощи на продажу в город, послышался отдаленный шум на улицах Орхомена, но все эти звуки не могли исказить торжественную красоту начала дня – его великолепную чистоту и свежесть.

Медея заложила руки за голову, скрестила ноги; она чувствовала солнечную ласку на своем оголенном, сильном, отдыхающе раскинувшемся теле, ощущала надежную твердую сухость земли, свежесть и упругость стеблей трав. Ее взгляд свободно уносился в прозрачную вышину небес и любовался окружающей ее красотой, хотя она и знала: бездонная бездна окружает обыкновенный мир, озаряемый сияющим солнцем, с землей, полной зелени и голубых потоков вод.