Евгений Саржин - У истоков пирамид

– Сокол – лишь образ, который он принимает, спускаясь в наш мир, – жрец говорил сухо и четко, слова нанизывались одно на другое, как просверленные камешки в ожерелье, – то же, как выглядит он, когда правит небесной ладьей, не может увидеть ни один человек.

– Но тогда…., – девушка осеклась, не договорив, Седжи посмотрел на неё, и выражение его лица неуловимо смягчилось.

– Ты ведь только девочка из селения рыбоедов, – сказал он, словно обращаясь сам к себе, – или была такой, пока Нехбет не остановила на тебе свой выбор. Но когда-то и я просыпался, не зная, откуда берется тот свет, что меня будит.

Он помолчал, девушка не решалась заговорить первой.

– Я родился в Аппи, небольшом селении за много дней вверх по Реке, – теперь он говорил размеренно, спокойно – в нашем роду умели лечить раны и укусы, и мы знали, когда надо бросать в ил зерно. Но однажды это случилось, когда мне было не больше лет, чем тебе. Я лежал на лугу, и рядом паслись наши козы, и духи полудня уже начали шептать мне свои слова в уши. И вдруг, хотя мои глаза были закрыты, я увидел, как темнеет все вокруг. Не было ни единой тучи. Но, среди ясного неба вдруг появилось что-то и…, – по лицу жреца пробежала судорога, – и небесный огонь начал гаснуть. Казалось, что-то крало его у нас. Словно чьи-то невидимые зубы вгрызались в него. Я лежал и не мог пошевелиться, но слышал, как кричат от страха люди в селении. И сумрак окутал мир, и вдруг я увидел это. Ладья, плывущая в земли предков, и сокол, летящий рядом с ней. И словно от ячменного напитка, зашумело у меня в ушах, и земля поплыла, но я все же ясно слышал голос, который произнес «Гор». И я помнил это имя, когда пришел в себя, и увидел, что небесный огонь снова светит ярко. С тех пор я знаю, кто плывет в небе. И знаю, что он выбрал меня.

– Но Небет…, – начала Ренехбет, но Седжи снова вперил в неё свои острые и темные, как обсидиан, глаза, и она запнулась.

– Нехбет, – сказал он, сделав ударение на слове, произнесенном, как принято было говорить в Нехе, – та, что простирает крыло над женщинами. Коршун – лишь то, как она является нам, потому что никто не знает, как выглядят духи. Кровь, что течет из женщины раз в луну – её ка, и крик, что издает родившийся ребенок, или женщина, когда мужчина в ней – её голос.

В её селении все это объясняли немного иначе.

– Это Сокол сказал Гор-Кха идти с булавой на Ме-Нари? – вдруг глухо спросила она, и замерла, испугавшись своей смелости.

– Сокол послал силу булаве твоего мужчины, он выбрал его, как Нехбет выбрала тебя, – Седжи опять говорил сухим, как обточенные ветром на холме камешки, голосом, – твой отец должен был признать его силу. Он не захотел. Но, если признаешь ты, Нехе будет твоим.

Первый день в Нехе был еще слишком ярок в памяти – враждебные взгляды, яростный рев толпы, встречавшей Гор-Кха и тягучий, делающий кровь желтой, страх.

Она повернулась и посмотрела вверх. Коровий череп, насаженный на шест, желтовато отсвечивал на солнце. Нехе будет её?

– Мы начнем обряд освящения ладьи в полдень, – сказал Седжи.

– Сколько детей было у твоего отца? – спросил Гор-Кха, и отбросил льняное покрывало с ног.

– Четверо. Я, две сестры и Пхати, – ответила Ренехбет, наоборот, подтягивая покрывало так, чтобы оно скрывало голую грудь, – а, еще один умер младенцем, до моего рождения.

– Хорошо. Нехбет дала свою силу твоему цветку. И мне нужен будет сын, сын Сокола, который понесет его булаву дальше.

– Но разве…, – Ренехбет хотела спросить что-то, но осеклась, и Гор-Кха пристально посмотрел на неё. Она осмелела, сравнивая с той девочкой, которая, дрожа, стояла на берегу у Ме-Нари, и все же избегала встречаться глазами с мужем. Хотя ночь прекратила приносить ей боль, а цветок у неё между ног сам хотел его влаги – он чувствовал это. Но все равно…

– Мой сын – тот из них, кто выдержит испытание, станет уари, – сказал он, мягче, чем хотел, – наш сын. Разве в Ме-Нари было не так?

– Есть роды, которые управляют селением с давних времен, – проговорила Ренехбет, – из них мой род Сома – самый древний. Но кто станет уари, люди решают на празднике Родителя, после принесения жертв.

– Когда Мепи вбил первые шесты в песок, люди Нехе принесли клятву ему и его роду, и эта булава, – он показал рукой, – переходила к одному из рода, кто проходил обряд.

Он не счел нужным уточнять, что его отец сломал этот обычай, и объявил уари своего единственного сына.

– А что это за обряд? – спросила Ренехбет, но Гор-Кха вместо ответа встал и потянулся. Сегодня надо поговорить с Седжи – теперь уже точно надо, но как начать разговор?

Мужчина сделал несколько шагов в рассеянном свете, падавшем через отверстие в крыше, взял со столика глиняную чашу и сделал несколько глотков, поставил её на место. Интересно, принесла ли Мерхет свежее птичье мясо для завтрака? Он уже собирался обернуть вокруг пояса юбку-накидку, когда по-прежнему лежавшая в кровати Ренехбет заговорила опять:

– У многих шери в Нехе есть свои гаша. Кто они? Почему Мерхет делает то, что ты ей говоришь?

– Потому что она – отданная, и я взял её перед главным джедом Нехе, отдав её родичам, сколько надо, – ответил Гор-Кха, поднимая с колоды льняную накидку и обвязывая её вокруг бедер.

– Но ты…, – девушка запнулась, – если её цветок уже созрел, если ей нужен мужчина, ты…

– Я найду ей мужчину, когда это будет нужно, – Гор-Кха посмотрел на жену, – почему ты спрашиваешь?

– Я не раз говорила с ней в эти дни. Она слушает меня, ест со мной, ходит со мной по селению, но, мне кажется, она не имеет того, что хочет. И… кажется, она боится меня.

– Мерхет? – Гор-Кха улыбнулся, покачал головой, – она просто девочка из рода, который все еще поклоняется духам камней и деревьев. Она будет со мной, пока я не найду ей мужчину, кого-нибудь из медеша. Она родит ему крепких детей, которые тоже склонятся однажды в святилище Сокола.

– Хорошо, – Ренехбет не стала спорить, тоже поднялась, покрывало упало на пол, и девушка поднялась, встряхнув спутавшимися во время сна волосами:

– Мы поедим здесь или встретим небесный огонь у Реки?

Он шел по селению и думал, как изменилось Нехе со времен его отца. Когда Каихо принял булаву уари и впервые провозгласил, что следующим будет именно его сын, Нехе представляло собой несколько маленьких поселков, где жили разные роды, уари и медеша, мало общавшиеся друг с другом. Отец расчистил площадку в середине селения и велел проводить там игры и местные торжища. При нем же достроили святилище Нехбет. Внезапная смерть отца сделала его уари, когда ему было примерно столько же лет, сколько Ренехбет. А потом…

– Пусть Сокол прославит твою булаву в этот день, как и следующие! Я искал тебя! – нельзя задумываться, позволяя подходить к себе незамеченному.