Тамара Ла - Пятнадцатое воплощение. Исторический роман

Таллат неподвижно светлела в ароматном сумраке храмовой комнаты, будто дивная лилия на ладони Бога. Несколько лет проведя в храмах Вавилона и Барсиппы, она чувствовала взаимопроникновение себя и Знания, царящего в храмах древней земли, раскинувшейся между горами Востока и пустыней Запада, между горами Севера и южным Морем Восхода. С каждым шагом Таллат восходила на все более высокую ступень и воспринимала это как должное, не удивляясь, – так белоснежный цветок растет и тянется только к Солнцу.

Она с рождения избрана и приближена к себе Богами, и гордая этим, на все внехрамовое взирала свысока. С детства внушили: ты – знатнее и прекраснее всех. Выше нее – только небо. Она принимала Знание и Поклонение, как принадлежащие ей по праву.

Отец Таллат – Марисар, сын Синнесия, родом из одной из самых знатных семей Вавилона. Мать – Зелина – персианка знатного рода Зарангов, родственного Ахеменидам.

Марисар был большим другом семьи Дария, сына Арсама. В Персеполе в доме Дария он впервые увидел Зелину. Они полюбили друг друга чуть ли не с первого взгляда. Оба – благородные, красивые. Но для того, чтобы быть вместе, им пришлось пойти наперекор их родителям и родственникам.

Марисар умер во время персидского посольства в Индию —умер во время праздника Жасмина. Зелина сумела вернуться в Вавилон вместе с дочкой и с прахом любимого мужа в урне. Но смерть любимого человека и скорбный долгий путь домой истощили ее силы, и вскоре она умерла. Великая любовь ее и Марисара развеялась, как дым.

Памятью об их любви осталась четырехлетняя девочка. Зелина и Араманта из рода Ахеменидов с детства были подругами, и поэтому Араманта взяла к себе маленькую Таллат, с любовью воспитывала ее вместе со своими дочками. Ее мать Сизигамбис тоже относилась к дочери Зелины, как к своей внучке.

Таллат жила в семье Ахеменидов до десяти лет, когда оракул храма Набу в Вавилоне велел ее родственникам признать дочь Марисара, как законнорождённую. И Таллат, как избранная Богами, стала чаще жить в Вавилоне.

Пройдя первое посвящение, она получила титулы «Дочь Неба» и «Звезда Зари».

Через месяц в Стране Ариев (Персия), с тем же сознанием исключительного совершенства своей души и тела, Таллат предстала перед своей персидской «матерью» – Арамантой, сестрой Дария, нового Царя Царей. Затем пошла навестить Сизигамбис.

Пасаргада – город-крепость в долине реки Пульвар у подножия гор Загра. Это город Ахеменидов, казна, родина Кира Великого, здесь – его дворец, его гробница. Вокруг дворца с царской роскошью насаженные раскинулись сады. Среди густой зелени для полдневного отдыха высились красивые расписные павильоны – прямоугольные беседки с крышами, подпертыми колоннами.

Сизигамбис сидела среди деревьев и цветов, под алым, расшитым золотом, тенистым навесом. Вокруг – лилии, яблони, лимоны, сирень. Темнокожая рабыня с золотым обручем на волосах, медленными, плавными движениями обвевала мать Царя опахалом.

Светлое лицо Сизигамбис еще более осветляла седина в длинных косах светло-льняного цвета, ниспадавших из-под прозрачного головного покрывала. Умные голубые глаза смотрели на стоявшую перед ней прекрасную юную девушку.

После смерти родителей Таллат воспитывалась в семье Сизигамбис наравне с ее внучками и детьми других родственниц. Сизигамбис любила дочь вавилонского вельможи, как родную, во всем потакала ей и не препятствовала, когда Таллат подолгу стала проводить время в храмах Вавилона.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, как люди любующиеся друг другом, наслаждающиеся величием положения Старшей и величием красоты Младшей. Сизигамбис произнесла с оттенком легкой укоризны:

– Ты не приехала в Персеполь на праздник Нового Года.

– Мне предстояло посвящение.

– Ты прошла его?

– Да.

Таллат очень стройная. Черные и блестящие, как шелк, косы. Алмазы глаз – ясные и прохладные в летний жар, и ослепительно белая кожа. Ее тело и ум выточены, как хрусталь в горных ручьях.

Она сказала, что вскоре поедет в город Сарды вместе с госпожой Ариенис: та, вместе с детьми погостив в Пасаргаде, теперь возвращается к своему мужу – сатрапу Лидии.

– Я вернусь в Персию еще до Праздника Возвращения Света, Царица.

– Езжай, дочь моя, если желаешь. Боги Персии и Вавилона благословят твой путь. Хотя я могла бы спросить, – с легкой усмешкой добавила Сизигамбис, – почему ты хочешь ехать в такую даль – на западный край нашего царства.

После двух месяцев ритуальной аскезы Таллат чувствовала свою особенную проясненность, недоступную всем другим совершенную чистоту. Она словно находилась на недосягаемой высоте над всеми и сквозь весь окружающий мир смотрела на нечто прекрасно сверкающее вдали. Но вдруг она опустилась на колени и по-детски прижалась к ногам Сизигамбис.

– Царица, жрецы совет жрецов дает мне поручение, и я не могу от него отказаться!

Руки Матери Царя ласково легли на ее голову.

– Не печалься и не беспокойся, я понимаю твое положение. Все мы имеем в земной жизни обязанности, порой несовместимые с нашими желаниями.

Мимо них по дорожке, вымощенной красным и белым камнем, прошествовала знатная женщина в сопровождении свиты разодетых служанок. Все они низкими поклонами приветствовали Мать Царя. Сизигамбис и юная вавилонянка, любуясь друг другом, не обратили на них внимание.

Белоснежные белые лилии разливали благоухание своего сладкого аромата. По аллеям прохаживались павлины и влюбленно распускали красочное великолепие хвостов. Лучи жаркого солнца блестели на жесткой листве кустов. Между пышными кронами деревьев ярко голубело горячее небо Персии и виднелись синие цепи гор, а над ними прекрасной белизной сияли заснеженные вершины Загроса.

На обратном пути в Вавилон Таллат миновала Персиду, затем прекрасный город Сузы – позади остались его стены и холмы, увенчанные крепостью, храмами и дворцами.

В полдень на второй день выезда из Суз небольшой караван Таллат растянулся пестрой лентой по широкой «царской» дороге – издали видны на ней яркие одежды и цветные чепраки коней. Вдоль дороги величественно высились огромные, с широкими кронами ореховые деревья.

Караван обогнал стремительно скачущий на темно-караковом коне всадник в светло-красной одежде.

Мардиец – начальник охраны каравана – откинул покрывало с головы, обнажив узкое горбоносое лицо; концом плети указал ехавшему рядом евнуху Балишану на спешащего вскачь всадника.

– Вон как мчится, и жара ему не помеха!

Слушая быстро удаляющийся топот копыт, мардиец прищурился, оглядел поросший лесом отрог холма справа возле дороги, оглянулся на двух вооруженных охранников позади себя, ехавших, покачиваясь на конях и прикрывших глаза от дремоты. Посмотрел на пустынную до дальнего поворота дорогу позади. Глянул вверх: в жарком небе высоко парили две большие птицы – грифы. Обесцвеченные временем, но зоркие, пронзительно-светлые глаза начальника охраны зорко обвели весь этот словно тающий в солнечном мареве пейзаж, и вновь он прикрыл жестким плащом лицо – будто скрыл, пряча, клинок в ножны.