Сергей Шаповалов - Русский город Севастополь

– Простите, я не играл, – не понял, к чему клонит главнокомандующий.

– Какой вы правильный, – добродушно усмехнулся Меньшиков и дружески похлопал Павла по плечу.

– Поведайте, что за беда с вами приключилась в училище? В ваше дежурство кто-то ушёл самовольно ночью из казармы, да ещё подрался?

– Ах, вы об этом. – Павел опустил глаза.

– Так, это вы были виноваты?

– Отчасти – я, – признался Павел. – Недоглядел.

– Вы знали, что они ушли, или без вашего ведома все произошло? – попросил уточнить Меньшиков.

– Так точно, не знал.

– Зачем взяли вину на себя? Стоило ли выгораживать тех, кто вас же и подставил?

– Но, они – мои товарищи. Тем более, это я недоглядел, – повторил Павел.

– А может, вы не боялись наказания, зная, что отец за вас вступится? – хитро прищурив правый глаз, спросил Меньшиков.

– Что вы такое говорите, ваша светлость? – возмутился Павел. – Папенька узнал позже всех.

– А если бы вас решили отчислить?

– Меня и хотели отчислить. Я уже готовился идти в солдаты. Но нарушители сами во всем сознались.

– И что, пошли бы в рядовые? Никого не сдали бы? Разрушили свою карьеру? Годы обучения – коту под хвост, и все из-за каких-то шалопаев? Сдали бы негодяев – и дело с концом!

– Да как можно товарищей сдать? – с негодованием воскликнул Павел. – Мне бы честь не позволила. Лучше – в солдаты. Отслужил бы честно и добился офицерского чина. Но к чему этот допрос, ваша светлость?

– Простите, – смягчил тон Меньшиков. Задумчиво прошёлся по кабинету. Новые сапоги нежно поскрипывали. Вновь остановился возле Павла. Очень тихо сказал:

– Хочу вам дать важное задание, прапорщик Кречен.

– Я готов! – ожил Павел.

– Слышал, вы хорошо говорите на местном языке, даже лучше чем я, – спросил Меньшиков по-турецки.

– Выговор немного другой, но могу общаться, – согласился Павел.

– Видите ли, прапорщик Кречен, мне нужны надёжные люди, которым я могу доверять, как самому себе. От этого очень, очень многое зависит. Я хорошо знаю вашего отца. Вы – мой крестник. Я хочу полностью положиться на вас. Вы неглупый, смелый и честный. А главное – здесь вас мало кто знает.

– Я в вашем распоряжении. – Павел вытянулся, при этом щёлкнув каблуками.

– Только тихо! – Меньшиков прижал указательный палец к губам. – Никто не должен вас видеть, никто не должен знать, куда вы направились. Запоминайте хорошенько, что я вам прикажу, и ничего не перепутайте.

– Готов, ваша светлость.

– Скачите в Евпаторию. Разыщите коменданта, майора Броницкого. Передайте приказ: гарнизон и карантинная стража немедленно должна покинуть город. Никаких перестрелок, никаких поджогов. Пусть направляются к Симферополю. Затем – живо в таможню, передайте, чтобы уничтожили таможенные журналы. Проверьте! Чиновники на таможне трусливые: все бросят и сбегут.

– Слушаюсь!

– И самое основное! – Меньшиков понизил голос почти до шёпота. – Вот здесь, – он взял со стола серый конверт, – приказ городничему Костюкову. Письмо не должно попасть в чужие руки. Проследите, чтобы Костюков тотчас уничтожил его по прочтению.

– Есть!

– Я не зря вас спросил о местном языке. Среди татар Евпатории бродят бунтарские настроения. Вас могут схватить. Сможете вывернуться? Прикинуться шпионом Омер-паши или ещё что-нибудь придумать? Лицо у вас смуглое, и черты острые – в бабушку пошли.

– Смогу, – без тени сомнения ответил Павел.

– Мне нравится ваша уверенность. И простите меня за этот нелепый допрос с училищем….

– Так вы меня проверяли?

– С Богом, крестник, – сказал Меньшиков, ничего более не объясняя.

***

Павел влетел в Евпаторию сквозь арку ворот в высокой квадратной башне. На дровяном рынке пусто и тихо. Торжище будто вымерло. Все двери в домах наглухо закрыты. Извилистой улочкой он спустился к величественной мечети Джума-Джами. За мечетью шли каменные дома европейского вида, все одноэтажные с высокими окнами. Единственное двухэтажное строение – портовая управа. На песчаной набережной только чайки, да несколько перевёрнутых вверх килем рыбацких баркасов. На море у горизонта темным роем виднелся вражеский флот. От него отделился пароход и держал курс в порт Евпатории, извергая из труб черные клубы дыма. Возле портовой управы стояли две телеги, на которые спешно грузили ящики и мешки.

Павел соскочил с коня, взбежал по лестнице к парадным дверям. В холле столкнулся с комендантом, майором Броницким. Передал ему приказ покинуть город. Здесь же нашёл городничего Костюкова. Он выслушал Павла. Вскрыл конверт с посланием главнокомандующего и прочитал приказ. Глаза его округлились от удивления:

– Вы в своём уме, молодой человек? Вы знаете, что здесь написано?

– Не могу знать. Я только выполняю поручение.

– Князь приказывает отдать врагу хлеб.

– Приказ, – твёрдо напомнил Павел.

– Нет, я так не могу, – отрицательно покачал головой Костюков. – Да вы знаете, сколько хлеба на складе? И все это отдать?

– Прошу вас, сделайте, как приказывает главнокомандующий, – настаивал Павел.

– Хотя бы объясните толком!

– Не могу!

– Уж не знаю, что задумал светлейший, – зло произнёс городничий. – Хорошо. Будет исполнено.

– Письмо сожгите немедленно, – напомнил Павел.

– Нет, постойте, а если меня потом обвинят в предательстве? – испугался Костюков. – Чем мне оправдываться? Тем, что поступил приказ сдать хлеб врагу?

– Я ручаюсь, – заверил его Павел. – Никто не посмеет вас обвинить в предательстве! Вы же не будете бросать тень на князя? Кто вам поверит?

– А чего стоит ваше поручительство? Извините, но я вас не знаю, – упрямился городничий.

– Хорошо, сделайте вид, что хотите уничтожить хлеб. Испортите какую-то часть, устройте небольшой пожар, облейте мешки морской водой…..

– Исполню, – с тяжёлым сердцем согласился городничий и сжёг письмо главнокомандующего, подпалив его от свечи.

– Подскажите, где таможня? – попросил Павел.

– Таможня там, дальше. Журналы должны были вывести ещё вчера, но вы проверьте. Инспектор Яшников один остался, остальные все уехали. Он, вообще, любитель поддать хорошенько. Вы поспешите, пока инспектор в зюзю не накушался. Обычно Яшников на службе как стёклышко, но тут всё начальство уже в Симферополе, – ему раздолье….

Павел прошёлся по кабинетам таможенной управы. Везде царила пустота. Все шкафы, тумбы столов и сейфы стояли с распахнутыми дверцами. Чувствовалась: чиновники в спешке, покидали свои рабочие места. Но ни одной бумажки нигде не валялось. Только ломаные карандаши, использованные перья, забытые чернильницы, мятая бюварная бумага в кляксах.

Павел заглянул в последний кабинет, где наткнулся на живого таможенного инспектора. За небольшим конторским столом сидел круглый румяный усач с блестящей лысиной. Густые начинающие седеть усы переходили в рыжие баки. Ворот сюртука инспектора таможенной службы не застёгивался на розовой пухлой шее, а сам сюртук не мог сдержать выпирающего живота. Глазки осоловелые, но блестели не хуже алмазов. Его слегка покачивало, – да это и понятно: на столе среди бумаг, словно сторожевая башня, возвышалась бутыль, наполовину опорожненная. Тут же стакан и тарелочка с фруктами. Запах в кабинете стоял, будто в винном погребе.