Алексей Белов-Скарятин - Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия

Животные, куклы, домики – всё мирно спало в мягком красном свете лампады, и постепенно Малышку тоже стало смаривать. Вначале Мадонна, прежде строгая, вдруг нежно улыбнулась, точно так же, как улыбалась мать, приходя пожелать спокойной ночи; вслед за этим замерцала лампада, заставив задрожать веки Малышки; и наконец, когда она, отпустив перекладину, села посреди манежа, ей почудился голос старой Наны, нашёптывающий ежевечернее:

"Марк и Матфей, Иоанн и Лука,

Благословите кроватку для сна …

Как у кроватки четыре угла,

Четверо ангелов есть у меня:

Два, чтоб молиться, один – охранять,

Один, чтоб кошмарные сны отгонять".

В следующий миг голова девочки коснулась подушки, и она крепко заснула.

Раннее утреннее солнце просачивалось сквозь щели меж тяжёлых тёмно-синих штор, рисуя на потолке движущиеся световые узоры. В углу, за ярко расписанной японской бумажной ширмой, в ванне с ледяной водой плескалась Нана, по обыкновению смешно фыркая подобно дельфину, когда вода попадала ей в нос. Комната была ещё очень холодна, но Фанни, детская горничная, уже развела в старой голландской печи огонь, и та громко потрескивала, начиная посылать приятные маленькие волны тепла в направлении манеж-кроватки.

"Давай-ка, Пташка, вставай!" – сказала, выходя из-за ширмы, Нана, выглядевшая опрятно и свежо в изящном голубом фланелевом утреннем платье и с мокрыми волосами, аккуратно разделёнными посередине пробором. У неё было семь фланелевых платьев разных цветов – по одному на каждое утро недели, и прежде чем узнать названия дней недели: понедельник, вторник, среда, четверг и так далее, – Малышка выучилась различать их так: "День розового фланелевого платья Наны", "День голубого фланелевого платья Наны", дни красного, зелёного, коричневого, пурпурного и сиреневого платьев Наны. Все семь платьев были сшиты совершенно одинаково – с крупным плиссё, широкими рукавами и одной и той же шёлковой вышивкой на воротничках и манжетах. Нана привезла эти платья из Англии, покупая по одному в год семь лет подряд, и носила их только по утрам, круглый год.

"Ну же, давай вставай, Пташка", – повторила она, вытаскивая сонную Малышку из манежа и ставя на пол перед крошечным умывальным столиком с миниатюрными тазиками и кувшинчиками, украшенными знакомыми картинками и детскими стишками. И хотя было ужасно неприятно от того, что безжалостные руки Наны начинают её мыть и скрести, но всё же забавно увидеть вновь и Шалтая-Болтая, сидящего на стене, – на дне самого большого тазика, и Мэри с её Маленьким Ягнёнком – на лицевой стороне самого большого кувшинчика, и Старую Матушку Хаббард – на крышке мыльницы.

"А ну-ка, небу'смешной 1 1 Быстро произносимое "Не будь смешной!" и не ёрзай так", – строго произнесла Нана, надевая жёсткое накрахмаленное белое батистовое платье через голову Малышки и привычным мастерским движением расчёсывая ей кудряшки. Каждое утро происходил один и тот же ритуал. Сначала, во время умывания и одевания, Малышка должна была произнести свою обычную молитву (повторяя её за Наной настолько торжественно, насколько возможно):

"Боже, спаси и сохрани

Папу, Маму,

Мэри, Ольгу, Мики, Малышку,

Нану и всех остальных.

Сделай меня паинькой.

Пошли нам здоровья – Аминь".

После чего следовал непременный стакан горячего молока, в котором почти всегда сверху плавала плёночка, называемая по-русски пенкой .

"Ах ты, непослушное дитя! Это же лучшая часть молока, и все её обожают", – восклицала Нана в возмущении, пока Малышка, давясь, отплёвываясь и совершенно некультурно запихивая в рот свои пухленькие пальчики, пыталась как можно скорее вытащить пенку .

"Я не могу понять, Мизженигс, почему Вы не процеживаете молоко", – упрекал Нану Доктор всякий раз, когда присутствовал при столь неподобающем поведении Малышки.

Но Нана только пожимала плечами и отвечала, что пенки полезны для детей, и девочка должна научиться любить их, "как делают все добрые христиане".

Это неизменно оказывалось убедительнейшим аргументом, и Доктор, качая головой и глядя на Малышку сочувственно и огорчённо, переставал вмешиваться и спешил покинуть комнату.

После завтрака, пока Нана читала Библию, неизменно стоя со склонённой головой, Малышка занималась с игрушками в детской. У неё всегда находилась там куча дел! Во-первых, требовалось раздвинуть занавески в Кукольном Доме, а кукол вытащить из постелей, вымыть, одеть и рассадить, как полагается, за их столиком для завтрака, где, естественно, никогда не подавали молока с пенками , а только наичернейший воображаемый чай и наикрепчайший воображаемый кофе. Пока куклы с удовольствием ели, приходило время раскрыть ставни в Лавке Зеленщика и убрать кисейный платок с полок Аптеки. После чего обязательно слегка протереть пыль и привести в порядок и постели, и овощи, и бутылочки с коробочками, где хранились лекарства.

Затем наставала очередь механического медведя, чей густой коричневый мех приходилось вычёсывать специальной щёткой и гребнем, что, по всей видимости, доставляло ему удовольствие, ведь он частенько начинал петь, танцевать и кланяться во все стороны, хотя его ещё никто не заводил (но кто-то, разумеется, очень сильно тряс при чистке и расчёсывании).

Нельзя было забыть и про лошадку-качалку, дав ей немного "сена", то есть чего угодно, лишь бы могло пролезть в её узкое горло. Внутри она была полой, но уже весьма наполненной всевозможными необычными предметами, которые Малышке удалось "скормить" ей: катушками ниток, напёрстками, бусинами, карандашами … – каких только удивительных вещей она не съела, не чувствуя себя, должно быть, от этого хуже, хотя и слегка потрескивая и позвякивая при раскачивании.

Зоопарк тоже требовал внимания, ведь Малышка обязана была помогать животным рычать как можно громче. Но Нана терпеть не могла эту игру и никогда не позволяла ей затягиваться надолго.

После утреннего визита в комнату матери, полуденного сна и обеда, во время которого снова появлялся стакан молока с пенкой , вызывая повторение известного печального сюжета, Малышку ежедневно вывозили покататься в ландо в сопровождении Наны и детской горничной Фанни. Они ехали трусцой по Невскому проспекту, так как Нана, не одобряя быстрой езды, постоянно кричала кучеру Родиону, чтоб тот был осторожней и, ради всего святого, не мчался с такой ужасной скоростью.

В то время как Нана наблюдала за прохожими, разгуливающими по панели, и окидывала беглым взглядом попутные яркие магазинчики, Малышка, сидя на коленях у Фанни, просто глазела в окно. Они тряслись вниз по Невскому и Большой Морской, мимо Зимнего дворца, пока наконец не выбирались на знаменитые гранитные набережные, окаймляющие Неву.