Алексей Белов-Скарятин - Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия

Здесь медленно катили взад-вперёд другие экипажи, заполненные розовыми младенцами в белых шляпках и накидках, и чопорно сидящими с прямой спиной представительными английскими нянями, и круглолицыми, круглоглазыми русскими горничными, держащими младенцев на коленях и слушающими нянь в почтительном молчании, бо́льшую часть времени не понимая, о чём те говорят.

"Вон там едет карета княгини такой-то, – благодушно говорила Нана, а потом добавляла с упрёком в голосе. – Можно подумать, она когда-нибудь купит своей крошке новую шляпку! Нет, всё та же … Возмутительно!" И Фанни покорно соглашалась, отвечая: "Да, действительно, Мизженигс".

И так поездка продолжалась до тех пор, пока не приходило время возвращаться домой, в детскую, к игрушкам, ужину и постели.

Бывало, что часов около пяти вечера, как раз когда Нана уютно наслаждалась одной из своих многочисленных чашек крепкого сладкого чая, раздавался стук в дверь, и появлялся лакей со словами: "У Её Сиятельства гости, и она желает, чтобы Малышку сей же час привели в гостиную".

Тихо ворча что-то себе под нос, Нана ставила чашку с чаем и отвечала на очень плохом русском: "Карашё, карашё" .

Затем она опять тщательно вымывала лицо и руки Малышки, и расчёсывала кудряшки, и одевала в мягкое белое шёлковое платье с красным поясом, и вешала на шею нитку красных кораллов, и завязывала красный бант на волосах, и обувала в красные детские туфли. А после, взяв за руку, вела по длинному коридору и через бальную залу в тускло освещённую, сильно надушенную гостиную. Перед дверью она всегда останавливалась, слегка пробегала пальцами по локонам Малышки, придавая им пушистый вид, и произносила строгим голосом, привлекая всеобщее внимание: "А вот и дитя, Мадам". И возвращалась одна в детскую.

Малышке весьма нравились подобные визиты, ведь её ласкали и восхищались, а также разрешали (что было всего замечательнее) скушать печенье, бисквит "дамский пальчик" и малюсенький кусочек конфеты, который она жевала чрезвычайно медленно, стараясь подольше продлить удовольствие, в то время как дамы многозначительно беседовали вполголоса, в основном по-французски, о её внешности, цвете волос, локонах, хороших манерах (по счастью, они никогда не видели её сражений с пенками ), врождённой любви к танцам и прочем.

"Мне кажется, она похожа на Вас", – говорила матери одна дама, на что другая тут же замечала, что кроха – просто копия своего отца. Так завязывался спор, продолжавшийся до тех пор, пока все от него не уставали, переходя к обсуждению других тем. Позже мать звонила в колокольчик и велела отвести Малышку обратно в детскую, где Нана уже ждала с очередным стаканом тёплого молока и плавающей в нём толстой жирной пенкой , по обыкновению ворча: "Неудивительно, что дитя не может наслаждаться нормальной едой, когда его постоянно пичкают в гостиной всеми этими сладостями …"

"Забавно и странно, что этот ребёнок терпеть не может (и Вам ни за что не догадаться чего) … бельевых пуговиц ", – сказала однажды Нана, обращаясь к фройляйн Шелл за чашкой чая. И была права – Малышка просто ненавидела их, и никто не мог отыскать истоки такой диковинной нелюбви, ни Доктор, гордившийся тем, что всегда и всему находил причины, ни Нана, имевшая готовое толкование для всех случаев жизни и неурядиц. Сколько бы они оба ни старались решить эту особую проблему, она неизменно оставалась острой с той самой поры, как Малышка начала явно выражать свои чувства расположения и неприязни.

"И, – продолжала Нана, недоумённо качая головой. – Хотите верьте, хотите нет, но одного вида крошечной бельевой пуговички достаточно, чтобы девочка побледнела, и ей стало плохо, а уж завидя наволочку с рядом пуговиц по одной из сторон, она начинает так ужасно кричать и плакать, что никак невозможно успокоить, пока не спрячешь от неё все пуговицы".

"Вундерлихь! 2 2 По-немецки "Чуднó!" – пробормотала фройляйн Шелл сочувственно. – И что же, ничего нельзя сделать?"

"Ровным счётом ничего, – грустно ответила Нана. – Мы уже перепробовали всякое … уговоры, нагоняи, угрозы, наказания, даже касторку" (величайшую панацею Наны от всех бед, болезней и капризов) "– и везде неудача. А на днях, когда эта негодная девчонка Ольга запихнула пуговицу ей за шиворот, и в другой раз, когда по моему недосмотру положила её на славную толстую пенку , я думала, что Малышка умрёт прямо там, на месте".

"Шрэклихь! 3 3 По-немецки "Ужас!" – ахнула фройляйн Шелл. – Я непременно накажу Ольгу за это! Но что же Вы решили насчёт Малышки?"

"Положительно ничего, но я сообщила Доктору, и он предложил: 'Снимите все пуговицы со всего в детской и замените их ленточками и шнурками' ".

И таким образом бельевые пуговицы канули в Лету. Но Малышка никогда не переставала их ненавидеть и даже теперь, годы и годы спустя, просто зеленеет, видя их, – и пенки тоже.

Вместе с тем она любила зонтики, чайнички и цветы – необычное сочетание, снова заставлявшее Нану раз за разом озадаченно качать головой. Зонтики и чайнички всех оттенков и размеров стояли в детской рядами, ведь каждый норовил подарить их Малышке, чтобы осчастливить её, – и цветы тоже. А летом в Троицком – старинном родовом имении – Доктор, терпеливо нося её взад-вперёд среди розовых кустов и клумб, время от времени получал такой приказ: "Тикафауа" 4 4 Испорченное английское "Pick a flower" – "Сорви цветок" . И когда он подчинялся, Малышка один раз снисходительно нюхала цветок и снова приказывала, но уже полюбившимся ей русским словом: "Бросить" . И такая игра под названием "тикафауа – бросить" шла до тех пор, пока однажды мать, к своему ужасу, не обнаружила, что Доктор рвал и выбрасывал её лучшие цветы.

"Что Вы делаете, Дока? – довольно строго отругала она его, так как очень гордилась своими цветами и постоянно о них заботилась. – Вы, должно быть, сошли с ума, раз губите мои самые красивые розы, потакая Малышке! Впредь, будьте добры, собирайте только полевые цветы: маргаритки, одуванчики и тому подобное – ну, Вы сами знаете, – а иначе я очень рассержусь". И Доктор с унылым видом покорился.

Он был уверен, что Малышка станет плакать, протестуя и требуя розы, лилии и прочие роскошные цветы, и его сердце страдало, ведь он, любя эту кроху всей душой, по её просьбе достал бы и луну с неба, коли смог бы дотянуться. Но, к его удивлению, она и вовсе, похоже, не заметила подмены, оставаясь так же довольна игрой с полевыми цветами, как и с прежними.

В то лето Малышка начала медленно, но неуклонно вступать в период обычного человеческого осознания жизни. Ушли чудесные сны о других мирах и неповторимая музыка, убаюкивавшая её; вместо этого она каждый вечер с восторгом слушала старые английские песенки и частушки, напеваемые Наной высоким надтреснутым голосом, и встречалась в своих снах с людьми, животными, цветами и игрушками, окружавшими её днём.