Александр Бубенников - Грозы царь – Иван Грозный

Опять так все это было созвучно душе Ивана тринадцатилетнего, его тогдашним умонастроениям: в юности все силы души, весь задор душевный направляются на неизвестное будущее, известность настоящего не бодрит и не пьянит – этим все сказано… А воздух будущего пьянит и завораживает, потому все мысли и чувства отданы не нынешнему настоящему, каким бы хорошим и устроенным оно ни было, а новому, неизвестному будущему, к которому обращены все надежды несбывшиеся юности…

Как парил в доверительных разговорах с другом Федором юный Иван-государь, какие живые и обворожительные формы принимали надежды и мечты сладкие – в них мало было от опыта прошедшего и настоящего, но безумно много от воображаемых возможностей личного человеческого счастья, процветания и счастья всей Отчизны… И самое главное, не было никаких оснований не видеть ущербности, несбыточности надежд юности, потому что все надежды и мечты этого вдохновенного пьянящего возраста просто обязаны сбыться…

Иван как-то не выдержал и задумчиво спросил Федора:

– Почему ты меня ни о чем не просишь?

Федор рассмеялся и ответил:

– А ты – почему меня?..

Иван на секунду замешкался, но все же нашелся:

– Но ведь я все же государь?..

– Но ведь еще не царь! – парировал Федор.

– А царя просил бы о чем?..

– Вот когда будешь царем, Иван, тогда и видно будет… – сверкнул глазами Федор и сменил тему разговора.

Слава Богу, им всегда было о чем говорить… И снова отрок Иван возносился в фантазиях о будущности все выше и выше, постигая всю необъятность мечтаний и мыслей о возможностях воплощения юношеских надежд… Еще бы, как бы мозг государев не был занят текущими мыслями о попранных правах, дерзко нарушаемых боярами, мечты и надежды о будущем так или иначе касались средств борьбы – как дать окончательное освящение правам царским, возвысить их до совершенной недосягаемости грызущихся за власть боярских партий…

Один только раз кольнуло сердце Иваново недоброе предчувствие: «Возможно, Федор и не просит меня сейчас ни о чем, потому что хочет наверстать все упущенное ныне в «царское» время…» Ивану стало неловко за собственные подозрения насчет единственного близкого друга – «Вот и я увидел какую-то корысть там, где ее нет и в принципе… Сколько еще воды утечет, когда мне будет дано венчаться на царство… А я уже дал волю не только своим мечтам и надеждам, но и подозрениям своим… Как это низко – подозревать друга в его будущих грехах…»

Ивану не давала покоя эта его мысль о своих нелепых подозрениях в греховных намерениях друга использовать его царство в каких-то своих корыстных устремлениях. Иван не мог терпеть больше и решительно вознамерился разобраться в своих сомнениях и позициях друга. Он сам нашел Федора и, когда они остались наедине, порывисто обнял его за плечи, приблизил его лицо к своему и, глядя тому прямо в глаза, промолвил не своим голосом:

– Знаешь, Федор, почему мы так быстро сошлись с тобой?.. – У Ивана перехватило дыхание, но он все же справился с ним. – Отчего я люблю тебя больше всех других, наверное, даже больше родного брата?.. Я обязан тебе это сказать… Нас связывает не только удивительное созвучие душ, но и редчайшее человеческое качество – откровенность… Я всегда был предельно откровенен с тобой… У тебя не было причин сказать о моей не откровенности… Я считал, что и ты со мной так же откровенен, как я с тобой… Но я хочу быть уверен в тебе, как в себе…

– Ты меня хочешь о чем-то спросить – спрашивай… – Сказал посерьезневший Федор с кроткими грустными глазами. – Ты, государь, должен быть во мне уверен, как в себе… Я догадываюсь, о чем ты меня хочешь спросить… Впрочем, догадки – догадками… Знай, Иван, только одно, я всегда говорю искренне, без всякого лукавства – так никому не говорю, кроме тебя, потому что, как никто ценю нашу дружбу…

– Но… – Иван старался как можно четче и уверенней подобрать слова, чтобы не обидеть друга. – Самые важные и сокровенные мысли, в которых мы боимся даже признаться друг другу, в которых даже стыдно признаться самому себе, – это невысказанные мысли… Но если мучит душу именно от недосказанного, может твой друг, Федор, просить тебя об одном одолжении…

– Конечно, какие там могут быть одолжения?.. Спрашивай, и я, как на духу отвечу тебе – своему другу, своему государю…

– Ну, что ж, Федор, наверное, это будет первым испытанием нашей дружбы…

– Пусть будет первым испытанием… – промолвил тихо Федор Воронцов. – Спрашивай, государь…

– И спрошу, Федор…

– Спрашивай, Иван…

– Иногда мне так хотелось, чтобы мой друг о чем-то попросил меня, но страх был – друг с какой-то корыстью хочет использовать государя, а это уже равносильно смерти дружбы бескорыстной… – Выдохнул Иван одним духом. – …А я вот о чем задумался и о чем спросить хочу моего друга… Может быть, сейчас ты, Федор, ни о чем меня не просишь с дальней перспективой – захочешь наверстать все упущенное ныне уже тогда, когда я царем стану… Ведь не сможет же царь отказать просьбе друга – как, Федор?.. Ответь…

Ивану чувствовал неловкость за вопрос и испытание своего единственного друга – но отступать было уже некуда…

– Нет никакой моей корысти сейчас, и не будет никакой корысти в будущем… – тихо промолвил Федор. – Но я бы солгал и тебе, и себе, если бы сейчас пообещал тебе, Иван, что, после венчания твоего на царство ни о чем бы тебя не попросил… Жизнь – она ведь штука странная… Нельзя давать обещания, что ни о чем не попросишь царя, причем царя-друга…

Иван стоял столбом, пораженный бесхитростной искренностью друга… А он еще его вздумал в чем-то подозревать, вот, испытание другу выдумал… На глазах Ивана навернулись слезы при старых мыслях: «Вот и я дал волю подозрениям своим… Как это низко – подозревать друга в его будущих грехах…»

Федор побледнел. Проглотив соленый ком, с такими же слезами на глазах спросил глухим прерывистым голосом:

– Я что-то не то, не так сказал?.. Ты хотел услышать нечто другое?.. Но ведь ты не заподозришь меня в лукавстве?..

Иван нежно обнял друга и поцеловал его в щеку… Сказал таким же глухим голосом, глотая слезы:

– Ну, что ты, что ты… Какое там лукавство… Какая там корысть может быть в дружбе… Прости меня, Федор…

Они стояли, обнявшись, и плакали… Каждый думал о своем и общем: нельзя подвергать дружбу испытаниями, тем более такими, которые придумывает не великая выдумщица жизнь, а на которые собственная коварная человеческая мысль в дурной подозрительной голове изощряется…

После встреч и бесед с другом Федором Воронцовым юный государь любил поздним вечером погрузиться в чтение. При свечах он склонялся над житиями святых, сочинениями Иоанна Златоуста, киевскими летописями Нестора, Сильвестра, подготовленными по его просьбе наставником владыкой Макарием. Библейские пророчества в его мыслях переплетались с древнерусскими летописными легендами. Иван высоко ценил помощь владыки-наставника в Законе Божьем, в церковных таинствах, а также истории земли Русской…