Олег Иралин - Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Как думаешь, осилят огузов наши кыпчаки?

Советник пожал плечами и внимательнее вгляделся в разыгравшуюся перед ними драму. Всё поле сражения окуталось клубами пыли. Если в самом центре его шла интенсивная рубка, то по краям всё чаще наблюдались короткие стычки с продолжительной перестрелкой между ними. Обе стороны отлично владели луками, и успешно использовали своё умение.

– Смотри, государь! – наконец произнёс Вахтанг. – На правом фланге сельджуков всё больше, и с тыла подходит свежее подкрепление. Мало кыпчаков перед ними, не устоять им перед решительной атакой.

Действительно, противник, накопив силы на правом фланге, имел здесь явное преимущество перед обескровленными отрядами кыпчаков, что тонкой лентой растянулись перед ним. Но сельджукские всадники не торопились переходить в наступление. Грузины вгляделись, и вскоре стало очевидно, что враг, используя образовавшийся выступ, готовит удар во фланг продвинувшимся в центр кыпчакским ударным отрядам. Обстановка накалялась с каждой минутой, и Давид потемнел лицом.

– Гонец от хана! – послышался крик от подножия холма, оттуда, где скопились в ожидании команд азнаурские отряды.

На холме, на взмыленном гнедом коне, показался всадник. Кыпчак подскакал к оживившейся знати и во всеуслышание, надрывая горло, передал послание Тугоркана.

– Пора, царь! – прокричал он. – Верховный хан ждёт, когда отправишь ты тех воинов, что под рукой неверных тебе азнауров! Сейчас самое время!

Действительно, время назрело, и это понимал не только фактический командующий. Правый фланг выдавался в том месте, где накануне намечен был предательский переход изменивших царю отрядов. Хан торопил, и приходилось придерживаться договорённости. Давид кивнул своему советнику, и тот поскакал, торопясь отдать приказание, а царь знаком подозвал ожидавшего неподалёку Балдуина Иерусалимского.

– Как только поскачут наши, выступай со своими рыцарями вслед, – сказал он. – Остановишься на намеченном рубеже и жди, как договаривались.

– Посмотри вперёд, Давид! – хмуро возразил Балдуин. – Если твоим всадникам удастся увлечь за собой эту массу, то моим двум сотням придётся противостоять тясячам! Не правильнее ли будет заступить им путь вместе, ведь под твоей рукой здесь пятнадцать тысяч!

– Отбрось сомнения, храбрый Болдуин! – произнёс царь. – Твоя задача – вместе с моими витязями выманить огузов на себя. Там, в низине, что вон за той рощей, притаился резерв Тугоркана. Как только оторвутся преследователи от своих, кыпчаки ударят во фланг, а там вступлю в дело и я! Ты же, как только увязнут сельджуки в схватке с кыпчаками, отступай обратно, ведь сейчас твои рыцари – самая верная моя опора!

Вскоре дальний край скопившихся у холма грузинских тысяч пришёл в движение, и несколько сотен принуждённых к атаке всадников гурьбой поскакали к месту битвы. Вслед неспешным шагом выдвинулась рыцарская конница, за ними последовали все две тысячи оруженосцев и вооружённых слуг. Грузинские всадники наконец достигли места схватки, кыпчакские лучники расступились, и сотни копий пронзили грудь не ожидавшим подвоха мусульманам. Как и предвидел Тугоркан, месть за предательство настолько овладела сердцами тюркютов, что они, воспылав гневом, уже не слышали команд своих начальников. Воины легко опрокинули грузинских витязей вспять и погнали прочь. Теперь все отряды, подготовленные для удара во фланг основных кыпчакских сил, оказались вовлечены в преследование. Тщетно эмир Хилла пытался остановить их, надрывая осипшее горло и приказывая горнистам трубить отступление: разъярённые воины не слушали его. Когда же пред их очами предстали выстроенные в боевой порядок западные рыцари, по несущейся лаве воинов пронёсся боевой клич. И вот, когда их копья почти касались спин удиравших грузин, когда уже рукой подать до опустивших забрала рыцарей, справа ударила выстроенная в боевой порядок конница Тугоркана. В сотне метрах от рыцарских шеренг завязалась жестокая сеча, но они не спешили вступать в бой. Нет, верный рыцарской чести Балдуин Иерусалимский не стал бежать вдогонку не сбавляющим ход давидовским витязям, но и не устремился вперёд, торопясь на помощь выручившим его союзникам: его крестоносцы не сделали ни шага. Они просто сидели на крепких конях, сжимая в руках тяжёлые щиты, и смотрели.

Четыре резервные тысячи, ведомые Тугорканом, смяли беспорядочную толпу сельджуков, успев выбить из сёдел их треть, но увязли, столкнувшись с остервенелым сопротивлением последних, а через малое время уже вели бой, со всех сторон окружённые напирающей массой бесстрашных воинов. Несмотря на понесённые потери, враги продолжали превосходить в несколько крат, но царь Давид всё не отдавал приказа. Пятнадцать тысяч всадников оставались на месте, словно не видя бедственного положения гибнущих в неравном бою кыпчаков.

– Почему мы не атакуем, дядя? – спросил Вахтанга племянник, едва удерживая на месте застоявшегося скакуна.

Он сильнее натянул поводья и наконец заставил своего коня успокоиться. Дядя окинул взглядом бьющиеся совсем рядом тысячи и ответил, усмехаясь:

– Рано атаковать, Реваз! Давид хороший стратег, доверься ему!

Юноша тяжело вздохнул и устремил взгляд на сражающихся.

– Как я желаю сражаться там, а не стоять здесь в ожидании, когда решится исход битвы! – воскликнул он.

– Зачем торопишься, мальчик мой! – назидательно заметил старый воитель – Горячность – плохой помощник!

– Как мне не горячиться, дядя! – возмущённо крикнул юноша. – Прошла неделя после того, как мой благословенный отец погиб в битве, а я, владея верными воинами, так и не отомстил до сих пор, не убил ни одного врага, не имея возможности действовать из-за проклятой нерешительности Давида!

– Отомстишь! Обязательно отомстишь, мой витязь! – спокойным тоном ответствовал мудрый Вахтанг. – Когда поступит приказ, ударим на этих безбожных варваров и изрубим столько, что и небо покраснеет от их крови!

– Когда он поступит, этот приказ! – возразил Реваз. – Да и что за радость мстить, рубя бегущих! Наша Родина стонет под копытами вражеских коней, а мы спокойно смотрим, как сражаются вступившиеся за нас наёмники! Хватит ждать, дядя, я веду в бой своих воинов, не медля и минуты!

– Остановись, глупец! – прокричал Вахтанг уже вдогонку скачущему к своей дружине Ревазу, но тот только пришпорил коня.

Азнаур, поняв, что ему не воспрепятствовать порыву племянника, бросился к выжидавшему на прежнем месте царю, но едва он приблизился к нему, как услышал топот копыт. Восемь сотен всадников мчались на врага, полные решимости принять смерть, но сохранить честь. Они, с юным Ревазом во главе, достигли спешно выстроившихся перед ними сельджуков и под ливнем выпущенных ими стрел ударили в копья, идя на помощь отважно сражающимся кыпчакам. Те пробились к ним встречным броском и под ударами сабель развернулись, выстроившись в боевой порядок, готовые снова атаковать. Сеча продолжилась, но теперь сельджуки не рисковали окружать объединённый отряд, опасаясь повторного удара со стороны давидовского войска. Реваз, в иссечённом саблями шлеме, выстроил остатки своих витязей на кыпчакском фланге. Он искал глазами Тугоркана, но не мог его найти в общей массе воинов. Видимо, тот, против традиции, давно уже рубился в первых рядах. Несмотря на понесённые потери, сельджуки здесь всё ещё имели преимущество и не намеревались отдавать инициативу в руки своих степных собратьев. Они, пользуясь короткой передышкой, перегруппировались и снова двинулись в наступление, но уже не той беспорядочной массой, как прежде. Пронзительно заверещали сигнальные рожки, и по рядам всадникам разнёсся боевой клич. Туча стрел вознеслась в воздух и просыпалась густым дождём, осыпая оба войска, и тысячи воинов сшиблись в новой схватке. Сельджуки без особого труда опрокинули грузинские сотни, но те, всё ещё оказывая сопротивление, удерживали хотя и сильно просевший, но так и не смятый фланг. Кошевой соседнего кыпчакского отряда, видя отчаянное положение своих союзников, под жестоким натиском врага сумел вывести из боя одну из довольно поредевших сотен и бросить её на выручку. Отряд кыпчаков потеснил насевших на грузин сельджуков, тем самым убрав угрозу охвата с фланга. Реваз рубился среди своих и кыпчаков на израненном коне, сжимая в руке скользкий от крови меч. Он не знал, чья это кровь – его или чужая. Сражаясь, юный витязь успел достать троих, но его доспехи тоже испытали мощь сельджукских сабель и боевых топоров. Внезапно конь под ним рухнул на колени и пронзительно заржал. Очередная стрела впилась ему в шею, глубоко войдя в плоть, и молодой азнаур вылетел из седла. Упав на скользкую траву, он тут же вскочил на ноги, боясь быть растоптанным, и едва увернулся от топора пронёсшегося совсем рядом всадника.