Олег Иралин - Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Видишь, чего ты добился, глупый гой! Ведь сам же когда-то был купцом и знаешь, что значит вложить в дело всё состояние своё! А теперь, из-за упорства твоего, я и вся семья моя будем нищенствовать, познав нужду! Ты этого хотел, жалкий раб, уча других противиться мне?!

Глядя на распятого, Натан спросил своего дядю:

– Разве он поступает по закону?

Тот, поняв его по-своему, ответил, презрительно сощурившись:

– Конечно, нет! Ибо сказано: гоев истребляй мало-помалу, не можешь истребить их скоро. Но идём же, не следует нам задерживаться, тратя время на глупое зрелище!

– Но что же будет дальше? – снова спросил Натан, когда они уже перешли на другую улицу.

– Ничего хорошего. Зная Алексея Комнина, скажу, что он не оставит эту глупость без последствий. Считай, что на месте руса уже прибит тот недоумок, что беснуется рядом. И, может быть, не один, а в компании с эпархом, который, по слабости ума своего, допустил это.

– Но не обернётся ли месть императора против остальных евреев?

– Возможно! – бросил венецианец безразличным тоном.

– Тогда не лучше ли помешать?

– Пусть этим занимаются представители Генуи, – усмехнулся Соломон, – здесь их территория воздействия! К тому же нам объявляться не с руки, нет необходимости заявлять о себе прежде, чем приступим к делам своим в Руси!

– Но чего нам опасаться? – не уставал сыпать вопросами юноша. – Разве Таврида – Русь?

– Вспомни, как называется море, по которому плыли мы? – отвечал дядя. – Русским. Таврида, как и прилегающие степи, всегда относились к Руси. Сейчас она потеряла её, но осталось влияние. Каждое событие или слово, сказанное здесь, становятся известным на Руси. Впрочем, и в Константинополе тоже. Не пройдёт и суток, как о содеянном сегодня станет известно императору.

– Донесут русские купцы?

– Им нет дела до своих пленных сородичей, да и портить отношения с работорговцами, не стоящими на их пути, они не захотят.

– Значит, караимы?

– Ты не по годам смышлён, мой мальчик! – похвалил племянника Соломон. – Но хватит об этом, у нас достаточно и других забот, помимо проблем, решать которые придётся генуэзцам!

Они подошли к перекрёстку и у самого поворота столкнулись с группой мужчин в округлых шлемах, кожаных доспехах и мечами у пояса. Оба застыли, давая тем возможность обойти их, но громко хохочущие воины и не думали сворачивать с пути. От резкого толчка Натан шлёпнулся оземь, а его дядю отбросили к стене, повторно толкнув плечом, проходя.

– Кто это? – спросил, поднимаясь, Натан, когда гурьба воинов отошла дальше.

Соломон бросил взгляд вслед обидчикам и сказал, стараясь произносить слова как можно спокойнее:

– Рыцари с Запада. Гордыни много, но перед низшими, а перед сеньорами раболепствуют. На выходе – один гонор. В бою же, побеждённые, сразу умоляют о пощаде.

– Все воины так?

– Нет, на востоке, на Руси, куда направляемся, при поражении молча бегут, пока не заарканят или полоснут саблей.

– Но кто-то сопротивляется?

– Степняки! – отвечал Соломон. – Те бросаются навстречу врагу, пытаясь вцепиться в глотку. Нельзя допускать объединения вторых с третьими!

Солнце с каждым днём набирало силу, пригревая почти по-летнему. Распустилась молодая листва, и степи покрылись сочными красками. В эту пору, когда пробуждённая жизнь входит в полную силу, в половецких кочевьях готовились к войне. В этот раз к набегу готовились не славные сыны степей, а русичи. Ханам поступили тревожные вести о сборе в поход воинов князя Милослава и ряда других дружин. Ожидаемые силы были не столь уж и значительны, и в прежние времена вызвали бы только усмешку кочевников: добыча сама торопится в аркан! Но сейчас ханам не до веселья. Степь осталась без воинов. Накануне, по возвращении из набега на киевлян, Тугоркан и Боняк собрали ханов на Совет. Они пришли с кошевыми, и вернувшиеся из похода ханы заявили, что несправедливо, когда за преданных сородичей мстят только две орды. Разве забыт Закон Степи, гласящий, что предательство есть самое страшное преступление, за которое подлежит смерти весь род? Но теперь, несмотря на предпринятые усилия, не только русские роды, а и сами виновники – Святополк с Владимиром – ещё живы, и души Итларя и Кытана взывают с небес о справедливости! Так почему тогда степному Закону следуют лишь они, а не все кыпчакские роды, что кочуют в донской степи? Им отвечали, что Закон Степи по обычаю надлежит исполнять родичам преданных, но Кытан с Итларем с ними не в родстве! Что с погубленными Святополком и Владимиром вежами погибли все, кому надлежало мстить, а значит, поднимать воинов просто некому и незачем. К тому же, никто из других русских князей не поддержал тех предателей, и начинать большую войну нет никакого смысла! Разгорелся жаркий спор, и Тугоркан с Боняком ушли в гневе, уведя через день свои орды к Железным Вратам, за которыми грузинский царь взывал к помощи. Его тесть, хан Атрак, уже откликнулся на призыв и со своей ордой сражался, сдерживая теснящих грузин врагов. Отважные ханы ушли, не только уведя своих доблестных воинов, но и всех, поспешивших к ним примкнуть, степных батыров, не пожелавших прятать стрелы в колчанах.

И вот теперь, перед лицом опасности, защитить кочевья стало некому. Ханы собрались снова. Они долго совещались, решая, как вернуть воинов. Да, здесь остались семьи тех, кто ушёл с ордами гордых воителей, но сейчас там, за каменным хребтом, они находились в действующем войске, а по законам войны покидать его считалось бесчестьем. К тому же сейчас требовалась помощь ханов, признанных всем народом, способных возглавить объединённое кыпчакское войско, а таковых, кроме Тугоркана и Боняка, просто не было. К исходу дня на Совет вызвали воина, недавно сбежавшего из русского плена. Он вошёл в просторную юрту и молча поклонился восседающим на хорезмийских коврах ханам.

– Это Кубар, предводитель коша тугаринской орды! – представил его один из ханов.

Кубар успел уже позабыть о своём относительно коротком и совсем не обременительном плене. Оправившись от ран, он, по обоюдной договорённости с Белояром, покинул его родню, как только стаял снег. Но, вернувшись в родное кочевье, кошевой уже не застал его в прежнем виде. Его встретило холодное молчание вдов и упрёки стариков. «Зачем, выручая орду своей атакой, не уберёг ты воинов своих вежей? – говорили они, не сводя строгих глаз. – Теперь нет нам того уважения, что было в минувшее время на общих сходах, и на летовку скота достаются нам худшие пастбища. Ведь нет больше многих батыров, что стояли за честь рода! Полегли они в русской земле, а теперь спасённые ими не бросят и обглоданной кости, презирая нас за беспомощность!» Но помимо упрёков тяготило и то, что дальний родич его, выбранный на Круге новым кошевым, не только не торопился уступать своё место негаданно вернувшемуся предшественнику, но более того – не хотел видеть его в коше, подозревая в нём соперника своей власти. Кубар не стал осуждать ни его, ни так быстро охладевших к нему сородичей. На второй же день он оседлал коня и подался в другую орду, ища счастья в ней. Его, помня как хорошего воина, приняли, и, хотя никакой командной должности не предоставили, новоявленному изгою вполне хватило и этого. Сейчас, пройдя к самому очагу, он в молчании остановился, давая возможность ханам рассмотреть себя в свете жаркого пламени.