Олег Иралин - Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– И что, все они заняты в работорговле?

– Конечно, нет! – рассмеялся дядя. – Для этого их слишком много! Есть разные – от нищих до пресытившихся жизнью богачей, от сапожника до купца.

Скрипнула дверь, и в комнату заглянул всё тот же слуга. Он сообщил, что Самуил уже освободился и ждёт. Они, ведомые им, прошли тем же коридором, поднялись по широкой лестнице на второй этаж и вошли в небольшую комнату с ещё одной дверью напротив. Они снова остались вдвоём, но ждать пришлось недолго. Дверь открылась, и вошёл высокий, поджарый мужчина со свисающими от висков косичками и посеребрённой сединами бородой. Соломон поклонился, и юноша поспешил последовать его примеру. Самуил ответил коротким кивком и остановил внимательный взгляд на незнакомце.

– Это Натан, мой единственный племянник! – сообщил Соломон начальнику. – Милостью Господа нашего Яхве он выжил, и теперь, если позволите, я приобщу его к нашему благому делу.

Самуил после недолгой паузы согласился, не видя причин отказывать в просьбе лучшему своему помощнику, и сразу перешёл к делу.

– Помнится, ты обрабатывал Никифора, чиновника из торговой палаты? – спросил он. – Этот гой сейчас важный сановник, надо напомнить ему о его возросшем долге. Отдавать ему, при его запросах, нечем, но соглашайся на списание процентов при условии, что обеспечит нам приоритет в продаже пряностей. В последнее время нам очень досаждают персы. Они наполнили рынки своими дешёвыми товарами и тем теснят нас, заставляя свернуть свою деятельность в этом направлении. Пусть приложит старания к тому, чтобы их лишили полноценного доступа к рынкам и потеснили заодно греческих купцов. Наша задача – добиться передачи всей торговли с правом взимания пошлин в руки Генуи и Венеции, с полным разорением местных ремесленников и крестьян. Вот тогда можно напрямую диктовать свою волю этим гоям, не опасаясь никаких досадных случайностей!

– У меня тесные отношения и с другими полезными людьми, не только с ним, – заметил Соломон. – Может быть, есть смысл надавить и на них?

– Не только ты имеешь на них влияние, Соломон! – ответил ему Самуил. – С ними прекрасно справятся и другие, но к Никифору имеешь подход только ты. Добьёшься успеха с ним, немедля возвращайся на Русь. Сейчас ты со своими талантами нужнее там. Князья снова вместо обоюдных сражений один за другим заключают мир с половцами, и если найдётся среди них сильный, то сможет, собрав Русь в единый кулак, при дружбе со Степью возродить величие древних Славии и Русколани. А тогда… Впрочем, не тебе, Соломон, рассказывать о наших интересах. Необходимо срочно разрушить не только созданные союзы, но и саму память о них! Нам нужны слабые осколки от прежней Руси, множество княжеств, беспрестанно воюющих друг с другом и соседями, и в этом наши интересы сходны с рыцарством, что собирают силы, ища приобретений в восточных землях.

– Мне наладить отношения с ними? – уточнил задачу Соломон.

– Нет, об этом позабочусь я. Там есть свои сложности, требующие немедленного разрешения. Ашкеназы, коих мы допустили в Европу, всё менее поддаются нашему влиянию. Мало того что они возомнили себя евреями, равными нам, они ещё преступают данный нам Закон – всё чаще общаются с гоями и перенимают их обычаи, заводя среди них друзей! Ты слышал, Соломон! Гои в друзьях избранного Господом народа! Больше всего в этом разврате преуспели ашкеназы, живущие среди германцев. Что ж, они сами выбрали себе судьбу! Пусть те же германцы и возвращают это стадо под нашу руку!

Самуил остановился, не желая говорить лишнего при новичке, и произнёс:

– Пожалуй, я задержался. Есть ещё неоконченное дело.

Он шагнул к двери, но, открыв её, обернулся:

– Мы одного отступника судим. Таких редко встретишь. Наверное, вам полезно будет на него взглянуть!

Гости поспешили за Самуилом и оказались в помещении, размерами своими сравнимыми с залой. На возвышении у стены стоял длинный, покрытый красной скатертью стол, за которым восседали четыре убелённых сединами старца. Перед ними, с двумя молодцами за спиной, едва держался на ногах такой же старик, только изрядно избитый. Грязные лохмотья, когда-то бывшие вполне приличной одеждой, свидетельствовали о длительном пребывании их хозяина в заточении, а разбитые губы, синяки и ссадины на истощённом лице и руках – о неустанном внимании тюремщиков. Самуил прошёл к столу и уселся во главе его, дав знак Соломону. Тот, оставив племянника у окна, тут же присоединился к заседающим судьям.

– Значит, ты, Исайя, отрицаешь Закон Господа нашего? – раздался резкий, заметно погрубевший голос Самуила.

Узник молчал, очевидно, собираясь с мыслями, но тишину снова нарушил крик другого старца:

– Отвечай, сын гиены и пса, отвечай председателю Сената!

Один из стражников толкнул пленника так, что тот, не удержавшись, рухнул на пол, но его тотчас подняли на ноги, ставя перед лицом сенаторов. Старик воззрился на своих судей подслеповатыми глазами, стараясь рассмотреть каждого, и разлепил посиневшие губы.

– Никогда не преступал я законов Бога, – прохрипел он. – Только те, что навязаны Врагом человечества и народа моего!

– Что? Называть Господа врагом?! До какой ещё мерзости ты способен упасть, впадая в безумие? – вскричал тот же сенатор.

– Позвольте? – вкрадчивым голосом спросил один из судей и, дождавшись кивка, уже совсем другим, обвинительным тоном спросил громогласно: – Как смеешь ты, глупец, разделять народ Израиля, избранный, и человечество! Разве не знаешь, что одно заменяет другое?

Исайя откашлялся, сплёвывая сочащуюся горлом кровь, и с прежней натугой ответил:

– Да, ты прав, Миха, народ наш избран, избран при попущении Бога.

Он снова откашлялся и повысил сиплый голос:

– Но избран, поборов слабости свои и страх, низвергнуть ложь и те беззакония, что порождаете вы и стоящие над вами! Дорогой ценой обходится народу моему его избранность! Травите его грехом и заставляете грех этот сеять вокруг, озлобляя народы. Знаю, добившись своего, бросите народ мой под копыта чужих коней и, на том извлекая выгоду, скажете: «Не наши они и не были никогда таковыми!»

– И это слова того, кому доверили мы учить, кого провозгласили в наставники и ввели в общество наше! – воскликнул Миха, воздев руки к потолку.

– Я вижу, нашему Исайе слава своего тёзки глаза затмила! – сказал, усмехаясь, Самуил. – Что, переполняет злоба к народу Израилеву? Ведь сказано у пророка твоего: «Ужас и яма, и петля для тебя, житель земли!».

Слушая речь председателя, узник скривил окровавленные губы в натянутой улыбке.

– Не Исайи это слова, приписаны по смерти его в эпоху «Второго храма», в слепленных вами «Второ и Третьеисайях». Не зря называл он хозяев ваших князьями содомскими, превративших иудеев в народ грешный, обременённый беззакониями, племя злодеев, сынов погибели! И ещё сказано им о вас: «Хульники, вы говорите: мы заключили союз со смертью, и с преисподней сделали договор; когда всепоражающий бич будет проходить, он не дойдёт до нас, – потому что ложь сделали мы убежищем для себя, и обманом прикроем себя. Градом истребится убежище лжи, и воды потопят место укрывательства! И союз ваш со смертью разрушится, и договор ваш с преисподней не устоит! Когда пойдёт всепоражающий бич, вы будете попраны!»