Юрий Пешкилев - Тень князя

Усы и борода были аккуратно подстрижены и по краям немного выбриты по тогдашней моде. На нем был зеленый кафтан с высоким стоячим воротником-козырем. Дорожные бархатные перчатки он снял, и на пальцах его искрились большие перстни. Украшенный тускло сияющими драгоценными камнями и крупным жемчугом золотой пояс охватывал его узкую талию. Этот пояс был подороже любого из сел, которыми владел князь. На плечах его лежал длинный меховой плащ, опускающийся на круп жеребца. Узкие ножны меча, который мы ныне называем норманнским, были переплетены шелковыми нитями и прикреплены к поясу золотыми застежками. Широкие штаны темного-красного цвета были расшиты диковинными зверями и растениями. Довершали наряд князя красные дорожные сапоги из мягкой кожи, с закрепленными на них золотыми шпорами.

Слуги подтащили двоих на суд княжеский, ибо на Руси князь соединял в себе всю власть, в том числе и судебную.

– Сказывай, что украл? – Спокойно и строго спросил князь у щуплого татя.

– Не крал я, великий князь! – Заверещал тот.

– А ты, что скажешь? – Обратился Дмитрий к купцу.

– Вор он, – убежденно сказал тот. – Кошель у меня с серебром увел.

– Где же кошель этот?

– Его дружки-подельники унесли. Они здесь вместе народ грабят! Я честный купец, Некомант. И отец мой, и брат – все давно здесь торгуем.

Возникла и впрямь неразрешимая ситуация. Народ потихоньку собрался вокруг, тихо обсуждая, какое решение примет князь. «Знаем мы, какой Некомант честный. Половину добытка утаивает, на вторую гуляет…», – шутили в толпе. Кто-то уже даже начал биться об заклад, чью сторону примет князь. После недолгого раздумья, Дмитрий негромко произнес.

– Ежели нет кошеля, стало быть, и кражи не было. Надо бы отпустить.

– Помилуй, княже, – взмолился было купец, но его быстро осекли слуги.

Князь устал придерживать своего жеребца и ловко спешился, звякнув золотыми колокольцами на поясе. Радостный юноша уже потирал руки, как вдруг Дмитрий произнес.

– Отпущу тебя, ежели поклянешься мне.

– Поклянусь, княже, только отпусти! – Громко выкрикнул вор.

Народ замер. Даже всеобщий любимец, ярмарочный ручной мишка Потапыч перестал урчать…

– Клянись не воровать больше. Что в последний раз крадешь! – Пряча лукавость, сказал князь.

– Клянусь, княже! Вот Христом-богом клянусь! – Не заметив подвоха, произнес юноша.

Для убедительности он повернулся на маковку церкви. Широко крестясь, он громко запричитал.

– Всеми святыми клянусь, Богоматерью Владимирской, это в последний раз я украл кошель этот проклятущий.., – начал он торжественно, но вдруг толпа грохнула общим хохотом!

– Сам себя оговорил! Вот и дурень! Ай да князь! Ай да Соломон! – Смеялись в толпе, до слез, до хлопанья себя по ляжкам, до катания по земле.

– Ведите татя в холодную, – приказал князь под общее одобрение.

Неожиданно вор изменился в лице и сделал стремительный скачок вперед. Слуги не успели подхватить его, и он мгновенно оказался рядом с князем. В его руках блеснул длинный кинжал.

Но, до этого незаметно подошедший, и стоявший рядом седой мужчина в одежде воина отразил смертельный удар латной рукавицей. Кинжал звякнул, потеряв свою убийственную мощь. В то же мгновение разбойника повязали. Толпа заохала, заверещала. «Чуть князя не порешил!»

Лишь волнение улеглось, Дмитрий повернулся к своему спасителю.

– Воевода, спасибо тебе! Воистину Святой дух нашептал мне положиться на помощь твою! Если бы не ты, отправился сегодня я бы прямиком на небеса.

Княжеская свита сдержанно хвалила воителя, и похвалы эти он принимал с глубоким достоинством. Это был ближайший сподвижник и друг московского князя Дмитрий Михайлович Боброк, родом с земли Волынской. Ему шел уже сорок пятый год. Виски его посеребрила седина, но постоянные физические упражнения позволяли ему давать фору молодым. На лицо он был, скорее, некрасив, поскольку постоянные сражения и военные тяготы наложили на него шрамы и кирпичный загар. Кожа его приобрела ту грубоватую форму, которая ныне встречается только у людей, кто всю жизнь проводит в тяжких трудах на непосильной работе. Впрочем, в его ремесле грубость и свирепость лица считается скорее благом, чем несчастьем. Тем более, что недостатки его лица частично скрывались окладистой бородой.

Старый вояка и одет был по-военному: в кольчужной рубахе, кожаных наручах, рукавицах с кольчужной защитой. Защитный доспех представлял из себя причудливую смесь военных идей востока и запада. Шлем, который был прикреплен к седлу коня, имел происхождение с дальних рубежей Руси, напоминая шлемы ордынских воинов. А вот кольчуга, с напаянными на нее железными бляхами, называемыми калантырями, была сработана либо новгородскими, либо псковскими ремесленниками. А то и вовсе проделала долгий путь с земель, расположенных западнее. На боку в золоченых ножнах висел внушительного вида палаш арабской булатной закалки. Все эти мелочи, видимые лишь опытному взгляду, выдавали в нем гибкий ум истинного знатока военного дела.

Родившись далеко на западе, в землях, ныне принадлежащих литовскому князю, он, тем не менее, провел юность в Москве. Однако, вскоре после рождения нынешнего князя, спешно покинул столицу, найдя пристанище на своей родине. Двадцать лет он оттачивал свое военное искусство в сражениях с захватчиками с запада – рыцарями различных монашеских орденов, желающих мечом и крестом подчинить территории Литвы. Но неожиданная смерть старого тысяцкого, по какой-то еще неизвестной нам причине, заставила его вернуться на службу к московскому князю.

Дружина ловко разогнала народ с пути. И князь, и свита его, пришпорив скакунов, быстро поскакали к терему. Воровской кинжал булатной стали, украшенный каменьями, меж тем княжеские слуги подняли и увезли с собой. Этому непростому клинку еще предстоит сыграть свою роль в нашей истории…

Несостоявшегося убийцу поволокли с площади. Купца Некоманта, впрочем, тоже. Тот сопротивлялся и повторял только: «Меня-то за что?» На это стража наставительно поучала: «А не стой там, где не следует…» Обоих привели в дознавательную келью. Вор не сопротивлялся, в отличие от купца, который шумно протестовал, делал попытки вырваться, постоянно восклицал: «Да знаешь, кто я такой?» И вообще, вел себя так, словно это он, а не его собрат по несчастью, только что чуть не зарезал князя.

Впрочем, здесь его знали. Вскоре купчину выпустили из кельи на все четыре стороны. Хотя для этого ему пришлось оставить объемистый кошель, который он подарил добрым мастерам пыточных дел.

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — —

Среди разного переяславского люда, толкающегося на площади, и живо обсуждающего происшествие с князем, бродил человек с небольшой бородкой, которого в народе метко назвали бы горемыка. Взгляд его, просящий и заискивающий, заглядывал в лица людям. Он не знал, куда деть руки и то засовывал их в карманы мятых порток, то деловито чесал голову и ерошил волосы. Вероятно, он был не местный, потому что носил за плечами холщовый мешок и бесцельно бродил по площади, не зная, куда примкнуть себя. Он был молод, длинноволос, бедно одет.

Читать дальше