Юрий Пешкилев - Тень князя

Сытые приятели разлеглись на мешках с соломой, и долго болтали, рассказывая о своих жизненных похождениях.

– Видал, как князь в город сегодня приехал? – Неожиданно спросил Митяй.

– Близко не видал.

– Сто человек одной дружины, да с ним полсотни бояр! Все на конях да жеребцах, и слуги верхом. Все одеты, как князья, а сам князь так одет, как ты и не видывал никогда. Золота на нем, как грязи за баней! – Начал рассказывать старичок.

– Вот бы можно было так разбогатеть! – Мечтательно проговорил Михаил.

– Конечно можно, и я знаю, как, – ответил на это Митяй.

– Говори больше, знаешь! А что тогда ты сам такой небогатый?

– А с чего ты взял, что я небогатый?

– Живёшь бедно, заплата на заплате.

– Ты не болтай зря, а лучше погляди!

Поднявшись с кровати, Митяй таинственным жестом позвал Михаила, и подвел к сундуку. Затем торжественно открыл его. На дне оказались несколько мешков. Поочередно хозяин избы вытаскивал их сундука и раскрывал перед Михаилом. В них оказались очень разнообразные и сложные тонкие железные палочки.

– Что это такое, железочки какие-то? – Спросил Михаил, озадаченно крутя их в руках.

– А это, дружок мой, необычные железочки! Ими можно любой хитрый замок открыть.

– Замок? Это что за чудо такое?

Митяй добродушно рассмеялся.

– Эх ты, простота! А еще кузнецов сын. Замки – это железные запоры. Издавна народ наш добра особого не имел. Ничего не запирал. А ныне появилось на Руси много серебра да злата, вот и везут из земель немецких для них запоры. Богатеи на такие замки всё и запирают, а палочками этими я их вскрываю. Тонкие нужны пальцы для этого, чуткие, чтобы любой щелчок услышать могли. Вижу я, персты у тебя подходящие! Хочешь науку мою перенять? Большим мастером станешь, в нашей ватаге важное место займёшь.

– За такое по голове не погладят!

– Ты, дружок, разбогатеть хочешь? Пробовал уже гусляром заработать? Что получил?

– Ничего…

– Вот то-то и оно! – Со значением произнес Митяй. – Богатства только умыкнуть можно. А честным трудом только горб себе заработаешь.

– И все же ты небогато живешь.

– Бедно я живу, чтобы бы завистливых взоров избежать. Не дай Бог, позарится кто на добро мое, порешить могут. А так – что с меня взять, кроме соломы, да рубахи нательный, заплатной?

– Так ты до конца жизни хочешь бедно жить? – Спросил Михаил.

– Нет, Мишенька, когда дождусь медведя своего, так и заживу, как боярин.

– Какого ещё медведя?

– Промеж нас, в ватаге, медведем зовётся сундук большой, который сложно открыть, но в нём богатств столько, что на десять жизней хватит. Будешь ты моим учеником, вместе вскроем медведя своего, и заживем богато. Согласен?

– Конечно, согласен, – отозвался Михаил. – Другой-то дороги до богатства и не вижу.

– А и нет другого пути Миша, ведь всё люди знатные прибрали – простого человека и не пустят к себе. Вспоминаю я князя… Пояс у него – весь из золота, и каждый камень на нем – ценой в сельцо. А он его запросто так носит, чтобы штаны не спадали. А шапка таких мехов, что за одну шкурку пять таких изб дают. По Сеньке, как говорится, и шапка. При такой шапке сразу ума прибавляется. Видал я, как сегодня князь судил вора на площади. Умно судил, ведь говорят – «тот умён, кто богато наряжен». А уж князь наряжен богаче всех на Руси.

А между тем в высоком тереме привечали Великого Князя Московского Дмитрия Ивановича. Дорога не была далекой – от Москвы до Переяславля всего-то сотня верст. Но в баньке князя попарили. А к вечеру собрали пир.

На вечернюю трапезу гости собирались заранее. Кто поглупее, приезжали тогда, когда и стол еще не накрыли. Они рассаживались за лавки в большой горнице, как в стародавние времена, когда и князь, и боярин сидели черезполосно. Но времена всеобщего равенства прошли, и в моду стала входить жесткая иерархия.

Гости, чья мудрость позволяла учуять веяние времени, приходили позднее. Они не торопились садиться на почетные места из опасения, что придет гость знатнее и князь потребует уступить. Сколько же позора придется вынести! Зато сколько почета, когда князь попросит сесть поближе.

Постепенно лавки, расставленные перед огромным длинным столом в виде буквы «Т», заполнялись широкобородыми боярами в лучших нарядах: дорогих шубах, расшитых кафтанах, с перстнями на пальцах. Вошедшие широко крестились, и кланялись на иконы в золотых окладах.

Свет от сотен сальных свечей и масляных ламп, которые только входили в обиход на Руси, создавал причудливые тени на стенах, украшенных оружием, доспехами и гобеленами, привезенными из Священной Римской империи. Обстановка в обширной горнице воссоздавала убранство европейских замков, поскольку переяславский князь, Дмитрий Ольгердович, уважал западный стиль жизни. Он приходился старому литовскому правителю родным сыном, но, тем не менее, был одним из самых преданных Дмитрию друзей. Стараниями Переяславского князя в старый русский град непринужденно вплеталась культура европейских народов.

Высокие ставни с разноцветными стёклами были плотно притворены, чтобы не впускать ночную стужу. В огромном камине жарко пылал огонь. В новой горнице пахло свежеструганными досками и ароматным маслом.

Пир разгорался. Дворовые бесшумно скользили вдоль стен, подливая напитки гостям и заменяя потухшие свечи. Рассаживаясь, шептались собравшиеся.

– Князь нового воеводу привел! – Таинственно сообщали они друг другу.

– Это ж кого?

– Боброк-Волынский, из Литвы, – шелестело новое знатное имя.

– Какой же это новый воевода? Помню, с нами был, когда Рязань брали.

– Так теперь он главный воевода, во всем Великому князю советчик.

– А тысяцкий что же? – Переводили тему другие.

– Нет больше тысяцкого, упокой душу Василия Васильевича. Славный был воевода! С ним я в огонь и воду пошел бы.

– Сказывают, сын его, Иван, тысяцким станет.

– Как же, они с Дмитрием лаются, не будет меж ними мира.

– Полаются и перестанут. Не было такого, чтобы на Москве тысяцкого не было. Меж вечем и князем завсегда тысяцкий должен стоять. А то больно много власти у князя, – горячились сторонники старого уклада.

– Тише ты, тише. Речи такие для своей горницы оставь. Здесь всюду уши! – Предупреждали со всех сторон, бросая осторожные взгляды на сына покойного тысяцкого.

Иван Васильевич Вельяминов на пиру был мрачен и разглядывал гостей быстрыми, сверкающими кинжальными взглядами. Он почти ничего не ел из предложенных слугами легких закусок, предваряющих основные яства, а только насупленно тянул мед из своего кубка. Для праздничного пира Иван сменил дорожную одежду, в которой приехал из Москвы в свите князя, на ярко-алую рубаху. Штаны были заправлены в блестящие сапоги из искусно выделанной кожи. Черные непослушные волосы его были тщательно расчесаны гребнем, усы и борода аккуратно подстрижены. Он недавно разменял пятый десяток лет, так что был мужчиной в самом расцвете жизненных сил. На Москве он уже двадцать лет слыл первым красавцем и женолюбом, поскольку его черные очи и кудри очаровали не одно девичье сердце. Но ни одна из девушек еще не смогла подвести его к свадебному алтарю.