Евгений Петропавловский - Чингис-хан, божий пёс

В сопровождении десятка турхаутов к нему подъехал Таргутай Кирилтух. Тучный, обливающийся потом, с просвечивающим сквозь кожу узором багровых жилок на отвислых щеках, он выглядел настолько усталым, что казалось, вот-вот вывалится из седла.

– Место гиблое, ничего у нас не получится, – голос Таргутая звучал одышливо, как после быстрого бега. – Порою там, где умный нашёл бы погибель, глупцу удаётся одержать победу.

– Победу одержали не они, а мы! – вскричал Джамуха запальчиво и сжал рукоять меча так, что побелели пальцы. – Ведь это они забились в щель между скалами и сидят там, страшась высунуться наружу! И не выберутся из своего укрытия до тех пор, пока мы не покинем урочище!

Таргутай Кирилтух наморщил лоб, пытаясь оценить соотношение сил и свои возможности. Слишком много тайджиутов полегло в битве. Более высокую цену платить за победу он был не готов; и вообще – как бы в этом гибельном месте самому не сложить головы ненароком. Нет, ничего уже не хотелось Таргутаю, только поскорее убраться восвояси.

– Ну да, это верно, они забились в щель и не высунутся, пока мы не уйдём, – сказал он после непродолжительной паузы. – Однако и нам до них вряд ли удастся добраться: хитрецов укрыли объятия несокрушимого камня. Как говорится, узел невелик, да больно крепко затянут. Может, в другой раз больше повезёт не им, а нам с тобой, но сегодня благосклонность Вечного Неба иссякла.

– Плохой шаман всегда оправдывается, пеняя на бубен, – пренебрежительно скривив губы, бросил ему в ответ Джамуха.

Таргутай Кирилтух насупился, но промолчал, не решившись ответить на оскорбление: совсем неподходящее было время, да и силы слишком неравны, чтобы ссориться с обозлённым ханом джаджиратов. А тот, казалось, позабыл о его присутствии – отвернулся и, приложив ладонь козырьком к выбившимся из-под шлема волосам, долго вглядывался в тёмный провал Дзеренова ущелья, над которым вездесущие стервятники уже кружили, прицеливались к обильной добыче. Затем процедил едва слышно, обращаясь к самому себе:

– В смекалке анде не откажешь. Будь у меня и десять туменов – всё равно положил бы их у входа в эту дыру. Может, он от меня того и ждал? Ну нет, я не настолько прост, чтобы снова и снова посылать своих нукеров на верную смерть.

После этого по его распоряжению перед входом в Дзереново ущелье – так, чтобы осаждённым всё было видно, но стрелы оттуда не долетали – установили семьдесят больших котлов. Наносив воды из Онона, под ними развели огонь. И всех пленных сварили в этих котлах. Один лишь Чахаан-Ува – бывший соратник Джамухи, переметнувшийся к Чингис-хану – избежал этой участи.

– Отрубите ему голову, – приказал Джамуха. – Говорят, предатель умирает ещё при жизни – ну что ж, сейчас мы посмотрим, как Чахаан-Ува умрёт второй раз… И привяжите его голову к хвосту моего коня, там ей самое место.

…Когда всё было кончено, он велел своим нукерам собираться в обратный путь:

– За брата я отомстил. Если же анде этого мало, пусть сам придёт ко мне искать свою смерть. Но теперь-то он, конечно, побоится. Ничего, я никуда не тороплюсь, всё равно мы с ним ещё встретимся. Сколько лиса ни убегает, конец её – на шапке охотника.

Джаджираты ушли к родным нутугам. А урууды и мангуды, потрясённые жестокостью Джамухи, ночью отстали от его войска – и явились к Чингис-хану.

***

…Наблюдая, как усталые нукеры – осторожно, чтобы не развалилась сваренная человеческая плоть – сносят трупы своих товарищей к общей могиле, Хасар попинал носком гутула примятый куст багульника и, вздохнув, проговорил с мрачной уверенностью на лице:

– Теперь не станет нам покоя, где бы мы ни кочевали, в какие бы норы ни прятались. Доколе жив Джамуха, мы всегда будем находиться под угрозой.

– Ты прав, – согласился Чингис-хан. – Ядовитая трава никогда не вянет. Отныне Джамуха наш смертельный враг: или мы его, или он нас.

Его поразила и обескуражила сцена расправы, свидетелем которой он только что стал. Тем не менее произошедшее не заставило его пасть духом. Всё, что он успел пережить и почувствовать за прошедшие годы, давно убило бы слабого человека; однако Чингис-хан, выстояв под натиском невзгод, только закалил характер, и теперь его волю не могли сломить ни сегодняшнее поражение в бою, ни внезапная жестокость обозлённого анды.

– Дадим покой нашим мертвецам, – распорядился он, когда последний покойник лёг поверх груды своих бездыханных собратьев.

И нукеры в скорбном молчании принялись засыпать землёй обширную братскую могилу.

Нет, Чингис-хан не пал духом. Напротив, теперь он более, чем прежде, был готов к схватке не на жизнь, а на смерть – не только с Джамухой и враждебным джаджиратским улусом, но и с целым миром, в котором место под солнцем никому не достаётся без боя.

– Надо улучить момент, когда Джамуха не будет ждать нашего нападения, – предложил Хасар. – Если застигнем его врасплох, дело может сладиться куда лучше, чем сегодня. А стоит нам спасовать, так он нас самих сживёт со свету и наш улус не замедлит присоединить к своему.

– Нет, пока наших сил недостаточно, чтобы справиться с андой, – возразил Чингис-хан. – Джаджиратов слишком много, и они хорошие воины. С такой силой хочешь не хочешь придётся считаться.

– А если ты позовёшь на подмогу Тогорила? Он ведь обещал всегда помогать тебе как названному сыну.

– Ван-хан не захочет, чтобы я воевал с Джамухой. Попытается примирить нас. Будет уговаривать, станет напоминать о побратимстве. А я мира с этим вероломным мангусом больше не желаю. Сделав зло, пусть не ждёт добра.

– Да уж он-то, верно, и не ждёт. И тоже мира с нами не пожелает. Будет скалиться издалека и выбирать сторону, с которой ловчее укусить.

– Вот видишь, Хасар, нам обоим это ясно. Значит, нет смысла обращаться к Тогорилу. Ничего, у всякого дела свой черёд. Повременим, пока в наших сердцах уляжется гнев, потому что в гневе и прямое становится кривым. А с Джамухой встретимся не раньше, чем настанет подходящая пора для мести. Если он до того сам не иссохнет от снедающей его ненависти, обязательно встретимся. Как ты сказал, улучим момент, когда он не будет нас ждать. И когда у джаджиратов расстроится союз с теми, кто его пока ещё поддерживает. Наши недруги станут намного слабее, если окажутся разобщены, а мы посмотрим, с кого из них спрашивать сначала, а с кого – после.

Чингис-хан сказал это и в сердцах сплюнул на истоптанную траву. Кто после нескольких шагов начнёт жалеть, что пошёл в гору, тот не поднимется и на маленький холм; в деле мести нельзя останавливаться на полпути, он понимал это. И уж если вражда выросла из родства или побратимства, то нет на свете мести более лютой.

Впрочем, вскоре ему пришлось обратиться к Тогорилу по совсем другому, не менее важному поводу. Он узнал, что алтан-хан 48 48 Алтан-хан – так монголы называли китайского императора. , правитель империи Цзинь 49 49 Цзинь – государство в северной половине Китая, которым в описываемый период правила чужеземная династия завоевателей – чжурчжэней. , направил большое войско против татар – и те, спасаясь, отступают всем улусом вверх по реке Улдже вместе со своим скотом и домашним скарбом.