Евгений Петропавловский - Чингис-хан, божий пёс

– Сам Великий Тэнгри посылает нам случай отомстить татарам за смерть отца, – сказал Чингис-хан братьям. – Встретим их, как зверей на облавной охоте. Всё складывается благоприятно для нашего нападения, нельзя упускать такую возможность. А чтобы вернее разбить татар, позовём Тогорила. Надеюсь, он ещё не забыл, кто отравил его анду Есугея.

…Выслушав гонца, кераитский хан не колебался ни минуты:

– Передай сыну моему Чингис-хану, что я выступаю немедленно.

Так сказал он и тотчас вышел из юрты, чтобы распорядиться о сборах в поход.

***

Чингис-хан и Тогорил повели своих нукеров навстречу татарам вниз по долине реки Улджи. Устроив засаду, они разбили передовой отряд неприятеля, а затем, не давая татарам опомниться, взяли с налёта наскоро сооружённые ими укрепления в урочищах Хусуту-шитуен и Нарату-шитуен. Захваченных татарских нойонов казнили на месте. Многих пленённых нукеров тоже предали смерти, а тех, кого эта участь миновала, вместе с женщинами, детьми и домашними пожитками поделили между собой.

Тронулись в обратный путь, сопровождаемые отобранными у врагов лошадиными табунами, стадами коз и отарами овец. Все остались довольны изрядной добычей: перемётные сумы, болтавшиеся на боках у приземистых монгольских коней, были битком набиты награбленным добром.

– Если у одних людей накопилось много скарба и разных ценностей, но недостаточно сил, чтобы всё это удержать, а у других, наоборот, в избытке сил, однако никакими другими излишками они не обладают, то не стоит сомневаться, что рано или поздно первые всё потеряют, а вторые – обретут, – говорил Чингис-хану Тогорил, успевший изрядно набраться архи, пока нойоны производили делёж татарского имущества и скота. Он мерно покачивался в седле, периодически смахивая со лба капли пота; затем, спохватившись, снял с головы боевой шлем с султаном из посечённых конских волос и, приторочив его к луке седла, продолжил:

– Удача подобна женщине, она любит сильных и отвергает слабых. Хоть и говорят, что богатство начинается с мелочи, но нам-то известен и более короткий путь к достатку. Большие птицы не кормятся зёрнышками, хе-хе-хе.

Приблизительно так же думали и воины Чингис-хана, возвращаясь к родным кочевьям.

– На этот раз Вечное Синее Небо милостиво к нашему хану, – говорили одни. – А вместе с ним благосклонность небесного отца распространилась и на всех нас.

– До хана Чингиса мы жили скудно, – вторили другие. – Если ходишь в дырявых гутулах, какой прок в том, что свет обширен и богат разными благами? Но теперь-то и нам от этих благ перепало. Хорошо, что наш хан добычлив и не жаден: себе взял совсем немного олджи 50 50 Олджа – добыча, награбленная в походе. , почти всё нам оставил.

– Он из тех, кто медлит обещать, но спешит выполнить, – соглашались третьи. – У большого дерева большая тень – хорошо, если так будет всегда.

В одном из разгромленных татарских укреплений Чингис-хан снова подобрал ребёнка, оставленного родителями. Это был мальчик, одетый в подбитую соболем телогрейку штофной парчи, с золотыми кистями на шнурах. Когда Чингис вернулся домой и отдал его матери, Оэлун радостно всплеснула ладошами:

– Какой милый ребёнок! Сразу видно, что он, как и наш Кучу, сын благородных родителей.

Оэлун-эке приняла в свою семью и этого малыша, дав ему имя Шикикан-Хутуху. Ему предстояло вырасти и, выучившись письму, стать первым грамотеем среди приближённых Чингис-хана. Ибо до него монголы письменности не знали.

К слову, Шикикан-Хутуху был не последним приёмышем Оэлун: вскоре ей привезли ещё одного сироту, чжуркинца Бороула. Она и его с радостью взяла к себе в юрту.

Окружив заботой и лаской всех – теперь уже четверых – своих приёмных сыновей, стареющая Оэлун-эке воспитывала мальчуганов как родных. И все они, когда выросли, стали преданными нойонами Тэмуджина.

Разгромив татар, Чингис-хан торжествовал: он поквитался с проклятым племенем за убийство отца. Хотя доводилось ему слышать от стариков, что жажду мести, эту зудящую язву, невозможно утолить в полной мере, ибо сколь ни жестока окажется расправа над врагами, а время вспять не повернёшь и мёртвого не воскресишь. Однако сведя счёты за Есугея-багатура, молодой хан ощутил ни с чем не сравнимое пьянящее, будоражаще-злое удовлетворение: он к этому стремился – и добился своего, никто не сумел ему помешать! Пусть пока не все татарские роды удалось извести: слишком обширны земли, на которых раскинулись их улусы; ничего, придёт срок, и он доберётся до каждого, уничтожит вражью поросль до последнего зелёного побега.

Доволен был и Тогорил, поскольку кераитским воинам в этом походе досталась очень богатая олджа.

Да и Вангин-чинсян, предводитель цзиньского войска, чрезвычайно обрадовался тому, что случай помог ему разбить врагов империи чужими руками. Встретившись с неожиданно объявившимися союзниками, он принял участие в праздничном пиршестве, устроенном по случаю одержанной победы. А на следующий день, с важным видом раскачиваясь на коротких кривых ногах и склонив голову набок, зачитал грамоту, согласно которой Чингис-хану был пожалован титул джаутхури, а Тогорилу – титул вана. Легко расточать дары от имени императора; особенно когда они ничего не стоят.

После этого Вангин-чинсян увёл цзиньское войско восвояси.

Чингис-хан, уяснив, что «джаутхури» означает примерно то же, что нойон, поставленный во главе сотни воинов, отнёсся к дарованному ему титулу с пренебрежением. Зато ставший к старости тщеславным Тогорил с этого дня велел кераитам величать себя исключительно ван-ханом. Титул вана означал княжеское достоинство и давался властителям, дружественным цзиньскому императору.

– Будто двум верным собакам, бросили нам по косточке, – язвительно заметил Чингис по этому поводу сразу после отбытия Вангин-чинсяна. – Невелики милости, а главное, они ничего не стоят алтан-хану. Похоже, он не видит дальше собственного носа.

– Что ж, говорят ведь: кто не желает давать костей собакам, тот когда-нибудь отдаст своих овец волкам, – заметил Тогорил. – Алтан-хан считает нас ручными, и пусть его.

– Думает, наверное, что для нас его титулы – большой почёт.

– Для его подданных оно, может, так и есть. Да и для нас это всё же лучше, чем ничего.

– Ничего в руки не возьмёшь и на зуб не попробуешь. Собачьи почести волку без надобности.

Глаза новоиспечённого ван-хана сузились в благодушной усмешке: