Александр Дорофеев - Повести нового света

Потявкивали, как шавки, тяжёлоклювые туканы. Дынные деревца папайи еле выдерживали тяжесть оранжевых продолговатых плодов.

Чёрная обезьянка, точно монах в капюшоне, длиннорукая и длиннохвостая, спрыгнула с ветки морского винограда и, проковыляв по песку, присела в трёх метрах. Она вытягивала губы, издавая звук, подобный флейте, и добродушно вглядывалась, пытаясь разобраться, кто это тут валяется. То ли два крокодила в штанах, то ли гигантские черепахи без панцирей, собравшиеся отложить яйца в горячий песок…

А Гереро с Агилой и сами бы сейчас не ответили, кто они такие, откуда, зачем и как их звать. Они и правда стали, как дети. Напугав обезьяну, вскочили и, подпрыгивая, размахивая руками, гогоча, пустились наперегонки по берегу.

Можно было подумать, что спятили. Или вытворяют какой-то дикий колдовской обряд. Хотя они просто-напросто поняли, что чудом остались живы. А где жить, – на какой земле, на каком свете – не всё ли равно!

Агила исчез за скалой с водопадом, а Гереро вдруг остановился, ощутив на себе чей-то взгляд.

Под едва заметным дуновением с моря шевелились ветви подростковых пальм, и в их зыбкой тени кто-то скрывался.

Кажется, птицы.

Но вот вся стая вспорхнула разом, и сердце у Гереро ёкнуло, – это люди с перьями на головах!

Он приложил руки к груди и поклонился, а, подняв глаза, увидел, что окружён.

Люди были невысокими, но крепкими – в коротких, будто куриные крылья, накидках, в набедренных повязках, с копьями и щитами.

Гереро не заметил ни враждебности, ни угрозы в их смуглых лицах. Они глядели, как опытные охотники, – бесстрастно. Поймали, кого хотели, и точно знают, что с ним делать.

Гереро решил, что им не помешают хоть какие-то сомнения, – пусть задумаются, насколько правильны их замыслы.

– Чья эта земля? – спросил он, взмахнув руками. – Как называется?

– Кии – у – таан, – пропел петухом один из воинов в особенно пышных перьях. Остальные же придвинулись, нацеливаясь копьями.

Гереро попытался улыбнуться каждому в отдельности, словно друзьям, которые чего-то напутали, но сейчас обязательно разберутся и признают в нём старого приятеля.

– Как? Юкатан? Ах, Юкатан! – хлопнул он себя по затылку, вроде бы удивляясь, как это позабыл такое простое название.

– Ки – у – тан! – назидательно повторил предводитель, кивнув перьями.

И человек пять сразу набросились на Гереро.

– Юкатан! – орал он, отбиваясь изо всех сил.

Подоспели ещё десять. Скрутили и связали так, что стало тяжело дышать, почти невозможно, уткнувшись носом в песок.

Над ним склонился предводитель и ещё раз тихо сказал:

– Ки – у – тан! – будто оправдывался.

– Я тебя не понимаю! – хрипел, отплёвываясь, Гереро, – Я тебя не понимаю!

И, как ни странно, попал, наконец, в точку – неожиданно верно перевёл слова с языка майя на испанский.

Колючее божество

Агила видел всё, затаившись в расщелине у водопада. На какое-то время воины удалились, оставив одного Гереро.

Агила мог бы развязать его, однако не двинулся с места, будто прирос к скале.

«Это засада, – думал он. – Точно, засада, чтобы выманить меня!»

Дождавшись, когда Гереро повели на юг, он помчался на север.

Несколько дней брёл по берегу моря. Густые заросли деревьев и кустарников, тянувшиеся слева, пугали его. Оттуда доносились странные голоса, вскрики, шорохи. И всё же приходилось сворачивать в лес, чтобы отыскать какие-нибудь дикие фрукты.

На ночь он устраивался поближе к воде, зарываясь в прогретый солнцем песок, иначе от комаров и москитов не было спасения.

Пятым или шестым утром очнулся раскопанным. Над ним склонились полуголые черноволосые люди с заострёнными палками. Рядом лежал диковинный зверёк в чешуйчатом панцире с проломленной головой.

Агила и не думал сопротивляться. Сознание его как-то затмилось, и он начал болтать без умолку, рассказывая обо всех родственниках, о детстве в Малаге, о королевском дворе, так что, когда прервался на миг, индейцы сбились с шага и настороженно замерли.

Его привели в небольшую деревню, где ничего не радовало глаз, – убогие хижины, укрытые пальмовыми листьями, каменный столб посреди площади и здоровенный разлапистый пыльный кактус, напоминавший сидящего мужика.

«Наверное, их божество! – решил Агила и на всякий случай низко ему поклонился. – Уж коли придётся здесь пожить, почему бы не стать жрецом?! Неплохая должность для человека развитого, угодившего по воле случая к варварам».

Он хотел объясниться – мол, вы, ребята, ещё не понимаете, какое счастье привалило!

– В этой голове, – гладил себя по макушке, – Куча полезных знаний! И всё достанется вам! Всё вам!

Но, вероятно, было в его облике что-то жалкое и суетливое. Туземцы глядели на него, пересмеиваясь, как на шута горохового.

– Я научу вас строить большие дома и ветряные мельницы, – размахивал руками Агила.

Однако никого не убедил. Возможно, не понимая слов, местные жители видели его насквозь и догадывались, что он сроду ничего не построил. Их вождь-касике, грубо прервав, определил Агилу простым работником на кукурузные поля.

В тот же день ему выдали палку-копалку и показали, как проделывать лунки в земле, сколько зёрен бросать и, наконец, как ловчее присыпать ямку движением голой пятки.

Чего-чего, а такого он не ожидал – работать батраком у полудикого народа! Уж лучше бы его съели! Нет, в нём ещё не умер Орёл! И он в ярости сломал об колено палку-копалку.

Тогда его схватили и привели на деревенскую площадь. Под заунывный гул больших деревянных барабанов содрали штаны, что само по себе было унизительно. Но барабаны загудели громче, и Агила опомниться не успел, как был посажен на неимоверно колючие колени кактуса, которому ещё утром кланялся.

– Паганос! – орал он, извиваясь.– Язычники! Идолопоклонники! Людоеды!

Но, просидев минут пять в объятиях сурового божества, утих. После наказания ему вручили новую палку и погнали на поле. Копая ямки, он глотал слёзы и думал-думал:

«Как могут они помыкать крещёным человеком, у которого один великий Бог!? Нет-нет, со временем всё будет наоборот! Отольются им мучения христианина!»

О, зоркий глаз был у Агилы, поистине орлиный, – видел на много лет вперёд…

Маис и птицы

Первым словом из языка майя, которое он твёрдо усвоил, было «мильпа» – кукурузное поле. Оно, впрочем, состояло из двух. «Мильи», то есть сажать, сеять. И «па» – в. Так что, можно сказать, Агила узнал разом три слова. А больше ему и не требовалось, поскольку он только и делал, что работал на мильпе.

Когда солнце поднималось точно из-за каменного столба, торчащего посреди деревенской площади, – пора было начинать вырубку деревьев в тропическом лесу, иначе говоря, в сельве. С утра до вечера он махал каменным топором, освобождая место для посадки маиса-кукурузы.