Николай Омелин - Разбойничья Слуда. Книга 2. Озеро

«Ну вот, как всегда. Только у него что-то сурьезное спросишь, как он сразу на бок, – подумал Митька, и пошел к бабке, чтобы сказать, что та утром на назём 7 7 Помещение в хлеву, куда убирался навоз от скота ходила и вилами в хлеву ворота подперла».

1915 год

Небольшой костерок, устроенный за выскорью 8 8 Небольшое углубление на земле, оставленное от вывороченного с корнем дерева. , казалось, вот-вот потухнет. Густой сизый дым, идущий от него, то полностью накрывал еле тлеющие поленья, то отступал под порывом ветра.

– Вот, зараза, – стоя на коленях у костра и подкладывая бересты, ворчал здоровенный мужик в зимней, одетой не по сезону, шапке. – Задавливат 9 9 Тушит, гасит (местное) , что хошь делай!

Не дождавшись, когда пламя пробьется и зацепится языками за поленья, он поднялся. Взяв широкую пластину бересты, здоровяк стал аккуратно размахивать им над тлеющим костром.

– Я гляжу, дядька Степан, нам кипяточку сёдни не пить. Или…, – не успел договорить второй, заметно моложе мужичок с огромной черной шевелюрой, как Степан его перебил.

– А ты, шельмец, чем язык чесать, да портки протирать, лучше лап еловых наломай. Неизвестно еще, сколько мы тут просидим, – перебил его Степан.

Выругавшись, он оглянулся на стоящую за спиной Серафиму и, заметив ее одобряющий взгляд, добавил:

– Да только топором не тюкай. Там мужики не промах, – он кивнул куда-то в сторону реки. – Враз поймут, что к чему, хоть и далеко. Вот тогда, Прохор, и ноги твои долгие не помогут, – разгоняя дым берестом, заключил Степан.

– Старшой их не спит. С берегу видно, что Семен бродит чего-то, не ложится. Но, дай Бог, может и угомониться, – тихо заметила Серафима. – А отдохнуть, да ноги выпрямить и впрямь сейчас нам не помешает.

Услышав Плетневу, Степан Рочев обернулся к ней. Затем выпрямился, вытер руки о штаны, и, глядя на Серафиму, проговорил:

– Что-то неладно у меня на душе сегодня. Вроде все как обычно кругом, – он встревожено осмотрелся вокруг. – А вот не спокойно оно как-то. Беда какая не случилась бы. Вон, огонь и тот никак не разгорится.

– Типун тебе на язык, – буркнул, вставая с валежины, Прохор. – Ты вон в том годе тоже накаркал.

Он ненадолго задумался и продолжил:

– Тоже все лето твердил про беду, вот и войну накликал.

Рочев, не обращая внимания на слова своего племянника, взял хворостину, уже в который раз разворошил тлеющий костер и заново сложил дымящиеся поленья. Не спеша зажег большой кусок бересты, и, подождав пока та по-хорошему разгорится, сунул ее снизу дров. Головешки словно в знак благодарности бодро затрещали, и ярко-красные языки пламени заплясали по поленьям.

– Ну, вот, топере 10 10 Сейчас (местное) не погаснет, – с удовлетворением отметил он. – Ты, Прохор, уж больше четверти века прожил, фамилию нашу носишь, а костра толком развести не можешь. Ольхи сухой кругом стоит – жги не хочу. Так нет, наложил чего попало, – Степан укоризненно посмотрел на Прохора.

Глядя, как тот выкручивает огромную еловую ветку, он сплюнул с досады и аккуратно повесил котелок с водой над костром. «Дал бог племяша, – уже в который раз за последние дни подумал он. – В городе-то кабыть проворнее, да посмекалистее, а вот в лесной жизни ничего не соображат».

Не желая более нагонять тоску размышлениями о Прохоре, Степан повернулся к Серафиме и произнес:

– Серафима, а, Сима? – Степан похлопал себя по плечам, прогоняя легкий, невесть откуда взявшийся озноб. – Мужички то, наверное, уже угомонились. Не слыхать шуму. Может сходить, посмотреть? Туда и обратно – две версты, быстро обернусь.

Плетнева будто и не слышала его слов. Она лишь потуже повязала платок, да подоткнула под себя полы пальто. Хоть и теплая да ранняя нынче весна, а ночью все одно еще прохладно. Да и с реки сыростью тянуло. «Бок что-то совсем разнылся – подумала она».

Она пододвинулась ближе к костру и проговорила:

– Лодка течет. Надо было еще вчера закропать, 11 11 Отремонтировать (местное) – Плетнева отмахнулась от прилетевшей искры. – Да, что уж теперь, – последние слова Серафима произнесла еле слышно, скорее, для себя, чем для своих помощников.

– Дак, вытащили ее повыше, чтоб обсохла. Утром посмотрим, что к чему, – попытался оправдаться Степан, но поняв, что спорить с сестрой сейчас бессмысленно, замолчал.

Да и не умел и не любил он спорить с бабами, а тем более убеждать их в чем-то. Сама нынешняя ситуация, когда руководит всем не мужик, для него была непривычной. Но выбора не было, а потому взяв мешок, он стал выкладывать взятую с собой еду.

Спустя полчаса, слегка перекусив, они уже лежали на свежих еловых ветках рядом с затухающим костром. Лежанка не ахти какая, но когда другого ничего нет, то вполне способна заменить постель. По крайней мере защитить о холода и сырости, тянущей от земли, еловые лапы на какое-то время могут.

Мужчины устроились по одну сторону костра. Прохор, прикрывшись теми же ветками, прислонился к дядьке спиной, и едва положив голову на плоскую трухлявую чурку, тут же уснул. Степан же лежал на спине, положив руку под голову, и не отрываясь, смотрел на верхушки огромных деревьев, плавно сливавшиеся с едва потемневшим небом. «Рассвет скоро, – подумал он. – Ночи светлые нынче. Нам такие не в помощь. Чудно на свете как устроено – за Москвой говорят, таких светлых ночей уж нет».

Серафима лежала на такой же как и мужики еловой подстилке, повернувшись лицом к реке, и подставив спину к теплому догорающему костру. Некоторое время она ворочалась, пытаясь поправить под собой торчавшую ветку. До реки было метров сто, но сквозь редкие прибрежные кусты она хорошо была видна. Глядя на ее размеренное течение, Плетнева, наконец, успокоилась и закрыла глаза, надеясь немного поспать перед ответственны делом.

1881—1889 годы

В одна тысяча восемьсот восемьдесят первом году морозы на Рождество стояли лютые. Жизнь в Москве, казалось, остановилась. Только струящийся из всех возможных труб сизый дым давал повод усомниться, что это не большая вымершая деревня, а все же главный город России.

Дарья Апраксина, дородная девка лет тридцати от роду, три года назад по наказу матери приехала навестить тяжелобольную тетку, да так и осталась в Москве. Через несколько дней после приезда к ним зашел их земляк и сообщил, что мать ее скоропостижно скончалась. А еще через день не стало и тетки. В родной Вологде никого у нее не осталось, а потому забрав с дому нехитрые пожитки, она переехала в Москву. Большой двухэтажный дом на улице Моховой, в котором жила ее тетка, принадлежал хозяину прядильной фабрики. В нем проживали несколько семей работников этой фабрики, где вскоре и стала работать Дарья. Там же жила и Зинаида Зотова вместе с пьяницей мужем и дочкой Фимой.