Николай Омелин - Разбойничья Слуда. Книга 2. Озеро

Когда Рочев открыл глаза, вокруг стояла полная тишина. Сколько времени он так провел, Степан не понимал. Какая-то внутренняя сила заставила его ползти к берегу по стволу березы. «Ещё чуть-чуть, ёщё чуть-чуть, – мысленно помогал он себе ползти. – Если уж до сих пор живой, значит, будем жить».

– И от берега подальше, – словно приказывая, произнес он уже вслух.

Выбравшись на берег, он попытался встать на колени. Ноги не слушались, но ему удалось все же устоять. Опираясь на растущую рядом вековую ель, Рочев сквозь густой лапник посмотрел на чуть не угробившую его реку. И в этот момент заметил плывущую вниз по реке лодку. Он попытался что-то крикнуть, но сил говорить уже не осталось, и лишь хватило на то, чтобы прошептать несколько слов. Потеряв равновесие, Рочев сполз вдоль ствола дерева на землю. Скопившиеся за многие годы у ствола сухие лапы-ветки с хрустом подогнулись под грузным телом Степана. Он попытался встать, но силы окончательно покинули его, и Степан снова потерял сознание.

Он очнулся от слепящих солнечных лучей, пробившихся сквозь еловые лапы, и ощущения, что кто-то на него смотрит. Степан покрутил глазами, не поворачивая головы. «Не тут ты поживу свою караулишь, – подумал Степан, увидев сидевшего на соседней ёлке черного ворона». Совсем рядом послышались чьи-то шаги и птица с шумом взмыла вверх. Звук шагов поначалу негромкий, всё усиливался. Рочев приподнял голову силясь увидеть идущего, но тут хруст веток стал удаляться, и вскоре совсем исчез. «Медведь или зверь какой что ли промышляет, – решил Рочев, не заметив прошедшего совсем рядом с ним Семена».

Лишняя вода хоть и стекла, но одежда оставалась мокрой и неприятной. Рочев попробовал собраться с мыслями, не понимая до конца, что же всё-таки произошло. В правом боку появилась ноющая боль. «Не ребра ли поломал. Не хватало еще!». Уже в который раз за последнее время чертыхнувшись, он побрёл вдоль берега к Савеловскому порогу, в надежде найти Серафиму и Прохора.

Спустя час уже был на месте. Переход дался ему не просто. Боль в боку усилилась, а на спине вместо влаги от сырой рубахи появилась противная испарина. Увидев, что случилось с рекой, Степан растерялся и долго крестился, глядя на творение природы. «Спаси и сохрани, сохрани и помилуй меня грешного, – шептал он, глядя на новое речное русло. – Вот оно что, значит! Значит Прохор… значит… – боялся он признаться своей догадке».

– Проша утонул, – наконец выдавил он из себя. – Всех смыло… утонули… и всё из-за золота этого! Будь оно не ладно!

«Ну не хотел же с Серафимой связываться! Вот дурак, поддался на бабины уговоры. Обогатиться захотел, дурак! А Серафима? Где Серафима! Куда пропала? Ее же не было с нами, – Рочев никак не мог сосредоточиться.

Мысль о погибшем племяннике заслонила всё остальное. В этот момент ему стало все безразлично. Все, кроме гибели племянника. «Нет мне прощения за Прошку, – сокрушался он, обхватив голову руками и ругая себя последними словами». Но внезапно пришедшая мысль заставила его остановиться. «Не показалось, значит мне. Не показалось, – вспомнил он те минуты, когда выбрался из реки. – Она была в лодке. Больше не кому. Ну, Слава Богу, хоть сестра живая».

Степан немного успокоился и встал. По привычке хотел стянуть шапку с голову, но широкая костистая пятерня сгребла лишь копну давно не стриженых седых волос. «Эх, и шапка тоже утонула, – вздохнул Рочев».

***

Панкрат и Аграфена Ластинины, давно собирались уйти из Ачема и обосноваться где-нибудь в таежной глуши поближе к пинежским рекам. Жизнь в Ачеме в последние годы становилась для староверов в тягость. Кто-то из них пытался со старой верой жить среди иноверцев. Кто-то новую веру принял, и по-новому креститься стал. Но постепенно в деревне их становилось всё меньше и меньше: кто в верховья реки и вглубь тайги подались, а кто и совсем в другие края ушли. К началу первой мировой в Ачеме проживало пятьсот с лишним душ, среди которых старой веры крестьян была добрая половина. А через год всего с десяток семей двумя перстами и крестились.

Вот и Ластинины в первую же военную зиму решили, что следующая весна будет их последней в Ачеме.

– Как Никишку справим армию, так и подадимся, – вынес свой вердикт тогда Панкрат Васильевич сразу после Рождества. – К Прохору на Юлу 16 16 Приток реки Пинега (Архангельская обл.) уйдём. До Новолетия 17 17 День осеннего равноденствии по Славянскому календарю управимся.

Аграфена Ильинична правда в Матверу 18 18 Название деревни в Пинежском районе Архангельской области на Пинегу предлагала, откуда родом сама была, и где две сестры у нее проживали. Но Панкрат решил по-своему.

– Нечего ноги мять почем зря. Да и там иноверцев уж поди хватает, – высказал он тогда свое решение.

Никифор был единственный у них ребёнок. После него двойню Аграфена родила, но они году не прожили. Тот год много малых детей в Ачеме умерли. А больше детей Бог не дал. Поначалу была надежда, что сын с ними подастся, да не смогли уговорить. Не хотел Никифор отшельником жить. Так и условились, когда тому двадцать исполнилось: если на будущий год на службу призовут, то дожидаться родители его уж будут на новом месте.

Лесная дорога шла от Ачема вдоль реки и вела в самые ее верховья. Время от времени она пересекала реку, срезая выступающие речные мысы.

– Тпру-у! Стой, окаянный, – прикрикнул на коня крепкий седовласый мужик лет пятидесяти. – Аграфена, что там собака скулит? Сходи, погляди, – сухо произнёс он и отпустил узду.

Худенькая, небольшого роста Аграфена Ильинична поправила вылезшие из-под платка волосы, перекрестилась и свернула с тропинки. Некоторое время спустя она вернулась. Рядом бежал большой рыжий пес.

– Панкрат, там мужик какой-то лежит. В Плашкиной избушке. Не поняла, жив, аль нет. Страшно в избу заходить. Поди-ка, посмотри, – проговорила Ластинина, тронув мужа за рукав.

– Да кто там может быть! – проворчал Ластинин. – Как думал, что завтра надо идти! И чего сегодня подались, – и, достав с повозки ружьё, шагнул в лес.

– Не наш будет, – проговорила Аграфена ему вслед.

– Ладно, поглядим, – обернулся Ластинин. – Коня привяжи и следом ступай.

В небольшую дверь охотничьей избушки Панкрат еле втиснулся. Сквозь небольшое окно затянутое пожелтевшим от времени бычьим пузырем, еле пробивался уличный свет. Крупный бородатый мужчина с длинными слипшимися седыми волосами лежал на спине, распластавшись на полу, устланном высохшими еловыми лапами.

– Живой, Слава Богу, – сразу понял Ластинин. – Откуда он тут? Вот же напасть, какая, – проворчал Ластинин.

– Куды его? – спросила Аграфена, когда Панкрат выполз наружу.

– Куды, куды, – передразнил он ее. – Не знаю, куды. В Ачем бы надобно.