Ирина Костина - Кавалергардский вальс. Книга первая

Тут Ксения Дмитриевна сделала длинную паузу, уже зная последующую реакцию «погорелицы». Анна Даниловна в голос зарыдала, прижимая руки к груди:

– Мои любимые гобелены!! Мои «Пастух и пастушка»! … Они мне были так дороги!… А сколько денег они стоили! Это же целое состояние….Нет, я разорена!! Я – нищая!… Варенька! Принеси мне капли, моё сердце сейчас не выдержит. Ах!…

Варя, послушно вышла из комнаты. Степан – за нею.

– Варвара Николаевна, а ведь я говорил, погорячились Вы с пожаром! Матушка Ваша чуть жива!!

– Ты не знаешь мою матушку! – укоризненно заявила она, – Вот увидишь, завтра её позовут на бал, и она тут же выздоровеет! И помчится впереди кареты!!

Степан недоумённо почесал в затылке:

– Всё же не стоило Вам писать про эти гобелены. Анна Даниловна три дня кряду об них убивается.

– Да она эти гобелены всю жизнь терпеть не могла!! Я это с детства помню, – рассмеялась Варька, – Я потому и написала про них, чтобы не так жалко было.

– Всё-таки надо было оставить ей эти гобелены, – вздохнул Степан.

– Поздно! – отрезала Варя, – преданный Филипп Никанорович уже продал их какому-то купцу. Да, не тушуйся ты, Стёпа! Главное, в Петербург мы теперь долго не поедем!! И матушке польза – ремонт в доме сделает. Будет, чем похвастать перед столичными подружками. Всё получилось – лучше некуда!

– Аннушка, ты хоть бы поела чего, – хлопотала Ксения Дмитриевна, оставшись наедине со свояченицей, – Нельзя же, в самом деле, так убиваться! Стены целы – это главное. Управляющий твой, сама говорила, мужик толковый, надёжный. Починит твой дом так, что любо-дорого будет посмотреть, ещё лучше прежнего будет!

– Ах, Ксенюшка, ты не понимаешь, – вздохнула та, – Я вычеркнута из столичной жизни! Я задыхаюсь без общения с высшим светом! Весь Петербург нынче гуляет на свадьбе великого князя Александра, а я сижу одна в этом захолустье!! И неизвестно, сколько ещё просижу… Я погибну здесь!

– Ну, ну, – погладила её по спине Ксения Дмитриевна, – Чего наговаривать-то зря? Никакое у нас тут ни захолустье. И никто ещё здесь не погиб.

– А я буду первая! – капризно стояла на своём Анна Даниловна.

– Не будешь. Чем тебе здесь не житьё? Поместье вон какое большое. Гостиная на твоей половине, чай, не намного меньше, чем у тебя в столице.

– И что? – всхлипнула та.

– А то! Кто ж запрещает тебе вести своё «общение»? Пригласи подруг, кавалеров и сплетничайте тут на здоровье. А при желании можно и танцы устроить! В Твери-то и музыканты найдутся.

Анна Даниловна задумалась:

– Да не-е-ет. Ну, кто, право, поедет сюда из Петербурга?

– Да что у нас тут, Сибирь что ли?! – оскорбилась Ксения Дмитриевна. – Ну, из Петербурга, может, и не поедут, а из Твери, из Москвы? Там этого светского общества пруд-пруди! Можешь выбирать – как в сору рыться!!

«Больная» скинула салфетку со лба и присела на диване:

– Музыкальные вечера в провинции – это как-то не модно…

– А ты сделаешь так, что станет модно! – убедительно заявила Ксения Дмитриевна.

Анна Даниловна вдруг выпрямила спину:

– А что? Я могу! Я тут такое устрою, они в Петербурге услышат!

Когда в комнату вернулась Варя с сердечными каплями для «безнадёжно больной», то обнаружила матушку уже бодрой и весёлой.

– Варя! – скомандовала Анна Даниловна, – К черту капли!! Зови Афанасия Кузьмича! Я должна выдать ему распоряжения. Мы устраиваем в Дубровицах раут!

1793 год декабрь

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Екатерина велела Елизавете явиться к ней поутру, пока Александр находился в Гатчине у отца.

Павел настойчиво приучал сыновей к военной службе и требовал их присутствия на утреннем параде в Гатчине три раза в неделю. Несмотря на то, что Александр теперь был женат и вполне самостоятелен, отец не намерен был освобождать его от этой обязанности.

Екатерина в накинутом на плечи парчовом халате пила кофе. Увидев Елизавету, она любезно пригласила её разделить с ней трапезу.

– Как твои успехи в изучении русского языка? – поинтересовалась государыня для начала.

– Я стараюсь, – ответила Лиз, – Русский язык очень трудный. Но я усердна и настойчива.

– Что ж, тогда давай попытаемся сегодня поговорить по-русски, – улыбнулась Екатерина, – Ну, скажи мне, девочка моя, как живется тебе здесь?

– Благодарю, Ваше императорское величество, хорошо, – ответила она.

Екатерина взяла кофейник и наполнила чашку для Лиз:

– А как Александр? Не обижает тебя?

– Что Вы, Ваше величество, как можно. Александр очень мил и добр ко мне.

– Надеюсь, ты понимаешь, моя милая, – проворковала Екатерина, – Что все женщины Европы, сейчас чёрной завистью завидуют тебе. И я хочу, чтобы ты понимала, какая честь впала на твою долю. Ты всё время должна помнить о том, что тебе надлежит соответствовать возложенной на тебя благородной миссии.

– Я помню, матушка, – пролепетал Елизавета.

Екатерина прищурила глаз:

– Знай, ведь я смотрю на тебя не просто, как на невестку внука, – она сделала паузу, – А как на супругу будущего императора.

Елизавета похолодела:

– А что с Павлом Петровичем?

– А разве не видно?! – ехидно фыркнула императрица, – Я должна быть не в своём уме, чтобы оставить ему корону! Для чего? Чтобы он превратил Великую Российскую империю в Прусскую провинцию?! И погубил всё, что с таким трудом создавалось мною на протяжении тридцати лет!! – она отхлебнула кофе и звонко стукнула чашечкой по блюдцу. Капли кофе расплескались по столу.

Лиз вздрогнула. Императрица смахнула платком со стола кофейные капли:

– Хоть я сама и немка, но я прожила здесь большую часть жизни. Я люблю Россию! И это не пустые слова. И, как императрица, я должна думать о будущем страны. И не дать ей погибнуть! А потому, девочка моя, ты должна мне помочь.

Лиз сидела ни жива-ни мертва, понимая, что сейчас, сию минуту рискует быть вплетена в заговор государственного значения. Императрица продолжала:

– Согласно закону о престолонаследовании, изданному Петром-I, император волен сам назначить себе наследника. Я бы сделала это смело, указав наследника в завещании. Но все дело в Александре – он боится. И меня пугает его неуверенность. Хотя я знаю, что он будет блестящим императором, возможно лучшим за всю историю дома Романовых!

– Что же я могу сделать? – робко поинтересовалась Елизавета.

– Душа моя, ты его жена! Он тебя любит, а значит, слушает. Ты должна его уговорить. Не сразу! Постепенно. То здесь, то там невзначай, намёками, примерами. Ну, деточка моя, ты – женщина! И должна уметь пользоваться женскими хитростями и уловками, чтобы подчинять себе мужчин и заставлять их делать то, что ты хочешь. А с влюбленным мужчиной это должно быть и вовсе несложно, ты меня понимаешь?