Heike Bonin - Ведьма

Лизелотт пришлось сесть. Колени ее дрожали от возбуждения. Опустив лицо, она крепко сложила коричневые руки и пробормотала короткую молитву.

Хильдегард Лейтхольд стала очень серьезной. В живом общении со своим храбрым, остроумным и дальновидным отцом она рано научилась воспринимать несчастное колдовское и колдовское безумие, которое все еще доминировало у большинства современников, тем, чем оно было на самом деле – печальным призраком, который с его возрастом Старые языческие идеи противоречили здравому смыслу настолько же, насколько противоречили доктринам и взглядам очищенного христианства. В то же время, однако, она пришла к осознанию того, что при нынешнем положении дел чрезвычайно опасно и, более того, бесполезно выражать это мнение словами, особенно здесь, под скипетром ландграфа Отто фон Глаустедт-Лиха, Тот, кто был полностью под чарами, обнаружил эту пагубную болезнь того времени и под влиянием придворного маршала Бенно фон Трейса и секретаря Шенка фон дер Велена дал клятву искоренить колдовство и магию в своей стране любой ценой. Это стремление честного, но ограниченного принца было особенно оживленным в течение примерно шести месяцев для Глаустедта – самой большой общины в Ландграфстве, которая намного превосходила резиденцию ландграфа в Личе. В то время как соответствующие дела ранее дошли до обычного трибунала, городского суда Глауштадта, ландграф поручил охотнику на ведьм, которого уже много раз судили и проверяли в других странах, Бальтазару Носу, которого многие опасаются, создать специальный зловредный суд. в Glaustädt, чтобы вызвать к существованию. Этот трибунал, наделенный всеми мыслимыми силами и привилегиями, работал так строго и жестоко, что можно было почти говорить о своего рода терроре со стороны Бальтазара Носса. В любом случае нецелесообразно каким-либо образом критиковать меры и решения кровного суда или даже выражать малейшие сомнения в законности процесса над ведьмами в целом. И то, и другое неизбежно привело бы к самым неприятным последствиям. Ужасали только в ближайшем окружении, выговаривали там, где были абсолютно уверены в единомыслии и строжайшей секретности, а в остальном придерживались принципа, согласно которому в диалоге с незнакомыми и далекими людьми никогда не должны затрагиваться соответствующие вопросы.

Заблуждение о магии и колдовстве никогда не приходило в голову Хильдегард Лейтхольд так быстро, как сейчас. Секунду она боролась. Слово уже было на кончике ее языка, которое жена глупого фермера, вероятно, исполнила бы нерешительным ужасом. Но в нужный момент она подумала об этом. Но она ничего не могла поделать с судьбой, так внезапно постигшей Кляйнвейлера. ПОЭТОМУ было бы безумие barte, этот суеверный [328] Weiblein противоположные взгляды показывают, что потенциально могло бы привести к самому прямому пути до Трибунала. Она вспомнила предупреждения своего отца, который достаточно часто говорил в конце насыщенной событиями дискуссии: «Будь верен себе, Хильдегард, и всегда следи за своим языком!» Еще не настал тот день, когда мы сможем свободно говорить, как нам заблагорассудится! Но рассвет наступит, несмотря на всю темноту. А пока нужно терпеть и ждать!

«Lieselott,» сказала она наконец, « Вы не должны думать, что худшее сразу! Возможно, несмотря ни на что, окажется, что Кляйнвейлер в основном невиновен. Фраза, которую он использовал, противоречит второй заповеди, но, небеса, мы все грешники и недостойны славы… Следовательно, ему не обязательно быть чародеем и отрицателем Господа. Нетерпение и гнев часто утаскивают лучших людей …»

«Но это с порывом ветра! Тот, с порывом ветра! Я говорю вам, моя дорогая леди, как по команде!»

«Да, это, наверное, странно и, возможно, поразило вас с самого начала. Между тем – если против него ничего нет… Случайность часто в жизни прекрасно играет. Возможно, это было также провидением с Небес, которое хотело показать вам и маленькой деревушке, что такие злые проклятия – мерзость для него во всех отношениях. Только не слушай слишком много, что говорят люди! Если кто-то страдает, после этого всегда найдутся умные и слишком умные, которые все знали заранее».

«Это вполне может быть», – задумчиво ответила жена фермера.

«А если вас спросят, – добавила молодая леди, – вам, конечно же, не разрешено говорить то, в чем вы не совсем уверены. Просто держитесь простой истины и доверяйте Богу. Кто знает, как скоро они вернут человека? Поднимайся, Лизелотт!»

Хильдегард, под давлением необходимости ободрить коронную крестьянку, на самом деле говорила с душой. Сама она не верила, что суд перед Glaustädter Malefikantengericht приведет к невиновности арестованного крестьянина. С тех пор, как Бальтазар Нос занял кресло, на первом допросе не было ни оправдания, ни даже увольнения. Ужасающая практика пыток, нигде более совершенная, чем в судебных процессах над ведьмами, заставляла измученных признавать все, даже самое абсурдное, что кровавые судьи применяют к несчастным жертвам. И если некогда героический характер сверхчеловеческой силы души сопротивлялся невыразимым мучениям, то именно дьявол дал истерзанному человеку эту силу, и именно эта стойкость теперь рассматривалась как доказательство вины. И кающиеся, и нераскаявшиеся были приговорены в любом случае, с той лишь разницей, что Бальтазар Нос сначала судил кающихся мечом, а затем сжигал их, в то время как нераскаявшихся отправляли на дрова или, как было профессиональным выражением, кремировали.

Лизелотт действительно почувствовала облегчение от дружеской поддержки Хильдегард. Вы не могли знать… Вчера, конечно, она бы поклялась этим… И это было слишком странно с внезапным порывом ветра. Между тем, то, что сказала такая выдающаяся, умная, образованная молодая леди, тоже, вероятно, было не так важно. В любом случае Лизелотт хотела подождать, прежде чем полностью отдаться своему горю. Еще было время для этого, и теперь ей нужно было подумать на время о себе, о долгах, которые она платила, о детях, которых она хотела снова нарядить. Юная леди так любезно позаботилась об обоих. Ах да, это был настоящий ангел, которому стоит только пожаловаться на его страдания, и тогда она исправит ситуацию. И это было так просто, так естественно и дружелюбно, как если бы бедные фермеры Линндорфа были совершенно одними из них!

«Да благословит вас Бог! « Сказала женщина и взяла ее рюкзак под мышку. « Также за приятные утешительные слова о Кляйнвейлере. И теперь я не хочу больше сдерживать тебя».

«Вы хорошо поработали! И идет к Theres ' кухне, она уже знает! До свидания!»

Пока жена фермера спустилась на первый этаж, чтобы горничная накормила ей обещанную закуску, Хильдегард на мгновение постояла у окна, задумавшись. С башни старой Мариенкирхе городские волынщики и зинкенисты торжественно истекали кровью шестичасового хорала, прекрасной мелодии основной песни Лютера: «Сильный замок – наш Бог». Общее несчастье всех жителей Глаустедта, как это было так образно выражено в этом индивидуальном, почти невероятном случае, опечалило мягкий характер молодой девушки. Но люди привыкают ко всему, включая невзгоды грозного террора. Повседневность нас утомляет. Хильдегард Лейтхольд тоже недолго вешала голову. Ей было девятнадцать лет, она была процветающей и жизнерадостной. Когда звуки прекрасного пения стихли, она глубоко вздохнула и пожала плечами. С божьей помощью! подумала она с радостной беззаботностью юности. И снова вспомнила слова утешения любимого отца: «Несмотря на всю тьму, рассветет». А до тех пор должна ли она позволить, чтобы ее юная жизнь была испорчена вещами, которые она не могла улучшить со всей силой своей воли?