Heike Bonin - Ведьма

© Heike Bonin, 2021

ISBN 978-5-0055-5721-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Около 1680 года на берегу Гроссаха, который Glaustädter Weichbild окружает с юга и запада, было четыре или пять загородных домов с красивыми, обсаженными деревьями декоративными садами и огородами. Самый маленький из этих загородных домов был собственностью ученого магистра доктора Франца Энгельберта Лейтхольда с прошлой осени, который родился в Глаустедте и долгое время снискал славу и почет как профессор греческого и латинского языков в университете Виттенберга. пока разногласия с двумя пылкими коллегами не заставили его отказаться от недавно тернистого академического обучения и поселиться на своей старой, незабываемой родине для более тихого служения муз. Теперь он жил здесь со своей единственной дочерью Хильдегард и благородной домработницей Гертрудой Хегрейнер, которая служила помощницей по дому его покойной жене в Виттенберге при жизни его покойной жены и которая позже честно и честно участвовала в воспитании ребенка. с большим успехом.

Это было ближе к концу мая, между пятью и шестью часами дня. Угловая комната с коричневыми панелями на верхнем этаже теперь была полностью в тени. Девятнадцатилетняя Хильдегард Лейтхольд сидела на дубовом стуле в нише восточного окна, крутя розовыми пальцами нить забавной мурлыкающей прялки. На ней было облегающее голубое шерстяное платье и узкий голубой бархатный капюшон. Густые светло-русые волнистые волосы торчали из-под бархатного капюшона и падали на спину двумя длинными великолепными косами. Глаустедт ничего не знал о фантастической неестественной природе, которая только начинала упиваться высокими прическами, бронзовыми корсажами и пышными юбками-кольцами по ту сторону имперской границы. Благодаря неуклонному соблюдению дресс-кода магистрата в этом районе Глаустедта преобладал старый франконский консервативный дух, что, несомненно, пошло на пользу изящным и живописным.

Для Хильдегард Леутхольд сидели на низких деревянных стульях трое детей в возрасте от шести до восьми лет, две дружелюбные льняные девочки и сильный, паусбакигер [326] мальчик с черными кудрявыми волосами и озорным сверкающим взглядом. Хильдегард выбрала этих трех любимцев из семей бедной мелкой буржуазии и ремесленников, которым она часто раздавала дары милосердия и милосердия, чтобы научить их арифметике, чтению и письму из особой милости и дружбы. Ей было очень весело, и малышам не терпелось мучить друг друга, потому что фройлейн Хильдегард никогда не злилась, а всегда рассказывала после урока историю, которую было приятно и поучительно слушать.

Уже сейчас она рассказывала детям « прекрасную сказку», а именно вечно юную историю очарованной Спящей красавицы. Лоре, дочь сапожника из Вейльгассе, поднесла табурет очень близко к молодой девушке и с самозабвением и доверием прижалась к ее коленям, в то время как Доротея Роттмюллера, сложив руки на коленях, не смотрела на прекрасный ротик, который был такой обаятельный и правдоподобный. Флориан, сын лесничего, был полностью на девятом небе. Его красивое открытое лицо светилось. Он крепко вцепился в край письменной доски и слушал, как восторженный мужчина.

Когда Хильдегард замолчала, он тяжело вздохнул, отложил доску и сказал странно взволнованным голосом:

«Вы никогда не рассказывали такие красивые вещи. Это в сто раз прекраснее, чем история о диком лебеде или большом пальце.

Затем он продолжил с очень важным выражением лица:

«Ты тоже знаешь, о чем я сейчас думаю? Спящая красавица, должно быть, была похожа на тебя! Такие же длинные косы, такое же красивое лицо и такие сияющие глаза!»

«Ой? Они действительно светятся? "Шутила барышня и погладила вьющиеся волосы восторженного мальчика.

«Замечательно! "Заверил Флориан.

«Что ж, это делает меня счастливым. Я действительно счастлив, когда ты так внимательно слушаешь и так умно учишься. Просто продолжай так! Затем я расскажу вам кое-что очень необычное – историю открытия Америки.

«Я их знаю! "Ответила Лоре, дочь сапожника. « Но это не имеет значения! Если что-то рассказать, звучит намного лучше, чем из старого Großohm. Он всегда кашляет и иногда не знает, что делать.

Доротея Роттмюллера и веселый Флориан теперь штурмовали Хильдегард со всевозможными вопросами: как дела с двенадцатью мудрыми женщинами? Они тоже жили в городе, где царь жил со своей женой? Или они жили над облаками, как иногда делают чудесные феи в других историях? Были ли вообще феи? Старый великий ом из Schuhflickers-Lore сказал, что это была языческая чушь и говорилось это только для забавы, но фрау Роттмюллер, мать маленькой Доротеи, сказала, что такое вполне возможно, как ведьмы и злые волшебники. бы… А как же столетний сон? Может ли что-то подобное случиться на самом деле? А тринадцатая фея? Был ли это настоящий злодей, заключивший договор с дьяволом?

Хильдегард старалась как можно лучше отдать должное нетерпеливому любопытству небольшой компании. Это было непросто. Каждый ответ здесь порождал встречный вопрос, который иногда переходил в совершенно другую область. Однако Хильдегард умела снова и снова упорядочивать запутанные и запутанные идеи.

До сих пор она продолжала плести с короткими перерывами. Но теперь она отодвинула прялку в сторону. Веретено было полным, и все более и более оживленная игра в вопросы и ответы с детьми была ее единственным занятием. Дочь сапожника из Вейльгассе забралась к ней на колени и нежно обняла ее за шею правой рукой, на что Флориан, сын лесничего, с некоторой завистью наблюдал со своего деревянного табурета. Доротея Роттмюллера тоже встала и теперь говорила громче всех троих.

Посреди этого проворного движения взад и вперед внезапно вышла невысокая, полная фигура экономки Гертруды Хегрейнер. На ней была белоснежная фуражка, оставлявшая на голове лишь узкую полоску тонких волос, черновато-коричневый, не очень нарядный халат и кольцо для ключей, которое сильно звякало у нее на поясе.

«Извините! «Она сказала Хильдегард. « Я постучал четыре раза. Но дети там шумят грехом! Хуже, чем в цыганском таборе!»

В остальном такая добродушная Гертруда Хегрейнер очень враждебно посмотрела на болтливых молодых людей, которые так смело и уверенно подошли к девушке. Она не любила троих из них. Во-первых, она сама боготворила дочь своего достойного работодателя и с незащищенной ревностью нюхала соперников повсюду. Во-вторых, она придерживалась ничтожного мнения, что благородная Хильдегард с ее аристократической манерой поведения и блестящим образованием прощала себе, если она учила детей таких подчиненных людей чтению и письму.