Heike Bonin - Ведьма

Хильдегард не расстроилась, что доктор Густав Амброзиус заговорил с ней и в те пять минут, что он оставался болтать у ворот, говорил о герре Лотефенде и других вещах. Молодой человек, который никогда не нарушал свою форму, но при этом обладал чем-то необычайно свободным и свежим, обращался к ней с первого дня. И поэтому она говорила с ним дружелюбно и не стеснялась, хотя чисто случайную встречу у ворот могли легко неверно истолковать и сплетничать плохие люди.

Наконец она сказала, мило склонив голову:

«Но я останавливаю тебя. Ваше время измеряется …»

«По-немецки: вы меня выписываете!» – пошутил доктор. «Я [342] уже почти извиняюсь. Я должен был это увидеть, ты собирался прогуляться».

«Сначала да», – ответила Хильдегард. « Я подумал о том, чтобы немного прогуляться до Гроссхаймера Форсте. Но когда я увидел пыль, я передумал. И когда я говорю о вашем своевременном времени, я имею в виду это серьезно. Все в Glaustädt знают, что вы сейчас почти перегружены».

«Конечно. Но вы также можете время от времени делать перерыв. Что ж, сегодня, однако, все еще есть несколько требований. Лихорадка мистера Лотефенда не единственная. Что-то витает в воздухе. Могу я попросить тебя, дорогая дева, от всего сердца порекомендовать меня твоему дорогому отцу? А теперь – приветствую!»

Он снова поднял свой темный бархатный берет и протянул ей руку. Хильдегард Леутхольд ударил без щепетильности, сказал: «Приятного вечера!» И медленно толкнул кованые ворота в замок. Пока Эмброуз шел в город с горящим лицом, она аккуратно взяла свой синий халат и прошла мимо парадной двери в сад.

Этот сад, состоящий частично из пригодных для использования грядок и частично из парков в версальском стиле, занимал четыре или пять акров земли между домом и Гроссахом. Посередине находился небольшой гранитный бассейн с бесчисленным количеством золотых рыбок. Через живую изгородь на южном краю открывался вид на соседние сады, приготовленные таким же образом.

Там, в увитой виноградной лозой беседке, сидел чрезвычайно богатый суконщик и советник Генрих Лотефенд. Он отсалютовал. Хильдегард Лейтхольд поклонилась. Семья Леутольдов поддерживала дружеские отношения с Генрихом Лотефендом и его женой Мехтильдис. Хильдегард нашла сорокашестилетнего мужчину, который с юмором рассказывал о своих путешествиях и приключениях во Франции, Италии и Австрии, очень интересным и весьма увлеченным его отцовской доброжелательностью. Не раз, когда она кормила золотых рыбок или чем-то занималась в их кроватях, по-прежнему величественный джентльмен медленно подходил к изгороди из боярышника, некоторое время задумчиво наблюдал за ней, а затем заводил с ней беседу. из которых, вероятно, у нее была кратковременная. Забыла о работе и уверенно подошла ближе. Генрих Лотефенд давно перестал заботиться о своем великолепно процветающем суконном бизнесе. У него была только большая часть дохода, а в остальном он жил исключительно своими хобби, особенно алхимией и географией. Он также занимался обширным цветоводством, так как он был большим другом природы в целом. Теперь Хильдегард втайне сожалела о том, что веселый, отзывчивый человек, который зимой так бредил пробуждением весны, был приговорен к безрадостному заточению в лазарете в такую славную майскую погоду. На самом деле она должна поздравить беднягу с его выздоровлением. Она как раз собиралась сказать ему приятное слово. Но к тому времени он уже ушел в дом. Ну тогда может завтра!

Полубессознательное решение, которое Хильдегард Леутхольд уже приняла, когда заметила клубящуюся пыль на шоссе, теперь было выполнено без промедления. Если бы она сидела здесь, на скамейке из коры, или там, под аркадами из листьев, то она могла бы рассчитывать, что Гертруда Хегрейнер со своей красно-коричневой садовой прялкой сядет рядом с ней в кратчайшие сроки и будет жаловаться на разные вещи. о неуклюжести горничной Терезы или о самых юных розыгрышах маленького Флориана. Хильдегард очень любила хорошую экономку, но в течение некоторого времени она была более чувствительна, чем обычно, к странному дыханию мелочности и отсутствия поэзии, исходившему от Гертруды. Она определенно чувствовала, что Гертруда Хегрейнер не совсем вписывалась в настроение этой чудесной Майский вечер.

Хильдегард Лейтхольд зашагала прямо к берегу Гроссаха. Открыв решетчатую дверь, выкрашенную в черный и зеленый цвета, она спустилась по неровным ступеням каменной лестницы, покрытой мхом. Здесь, на железном кольце береговой стены, лежала тонкая лодка. Хильдегард перетянула машину, упруго подпрыгнула и ослабила цепь. Потом взяла весла. Уверенной рукой она провела маленькую гондолу мимо садов загородного дома к лесу Линндорфер, где Гроссах, свернув на восток, затерялся между высокими стволами древних дубов, буков и лип.

Хильдегард упивалась спокойным скольжением по ярко вспыхивающим речным волнам. Дома слева, освещенные золотым сиянием сверкающего солнца, двигались, как пылающие образы снов. Кое-где над сияющими пляжными стенами висела сказочная мерцающая березовая ветка или пышная листва переполненных виноградных лоз, спускавшихся в воду. Из последнего сада доносился веселый детский шум и негромкая музыка. Затем постепенно вокруг воцарилась глубокая святая тишина. Это было похоже на предчувствие близкого одиночества в лесу. И вот первые тени деревьев растеклись по реке. Лес открывался своими благородными куполообразными сводами. Тростник колыхался направо и налево, или цветы незабудки цвели тысячами.

Сквозь поляну на южном берегу виднелись далекие черепичные и соломенные крыши Линндорфа. Голубоватый дым клубился над трубами. На солнышке было так чисто и уютно, как будто там не было ни беспокойства, ни горя. Хильдегард подумала о несчастном крепостном фермере, который так неожиданно променял свою деревушку на опушке леса на темницу дома с полом. Ее охватила глубокая жалость и ужасное горе. Но потом столетний дуб снова двинулся вперед… с силой, ее сильное сердце оторвалось от мрачных мыслей. Здесь царил истинный небесный мир Божий. Так что прочь печаль! Май был таким коротким, и таким коротким, как май, была молодость, по сути, все человеческое существование. Vita nostra brevis est – наша жизнь коротка – сказано в красивой студенческой песне, которую спели отцу под окном, когда он прощался с Виттенбергом. Она только что гребла, но не напрягалась. Вода еле слышно плескалась по килю, усыпляющая, как тихо гудящая колыбельная. Майские цветы на ее груди сладко пахли, хотя они немного опустили кубки. Между высокими стволами берега выпаслись два оленя. Когда гондола приблизилась, они медленно подняли свои прекрасные головы и с любопытством посмотрели на красивую девушку, сидевшую в планере. Но они не убежали.