Юрий Горюхин - Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

– Возможно. Вы уж меня извините, забыла, как вас?.. Ах, да – Антонина! Вы уж меня извините, Антонина, но роженицы все в одинаковых рубашках, с одинаковыми животами, да и на лицо, честно говоря, все одинаковы, а кричите, как под магнитофонную запись!

– Серега! – крикнул Загогуйло Шептунову, – Алена просит магнитофон включить, у тебя в машине есть кассеты приличные?!

– Так вы поэтому из роддома в троллейбусное депо перешли? – вдруг догадалась Антонина.

– Вы меня что, поддеть пытаетесь? – смерила взглядом недавнюю роженицу Синицына, – нет, я ушла, потому что не сработалась с Розой Ибрагимовной, надоело ее вечное: «забудь, чему тебя учили, в жизни все по-другому» и заставляет старородящих самим рожать вместо того, чтобы кесарить, как положено, а главврач Вехновский все время ей потакает – «тужься! тужься!».

От слов Синицыной стало Антонине отчего-то тревожно, и на всякий случай она предупредила всех, что в озере Бессонном купаться нельзя – в нем люди тонут.

– У нас соседский Егорка утоп в прошлом году! Прямо перед школой! Карасей удить ему приспичило! Второгодник! Всю землю под нашим забором изрыл – червей искал…

Серега вывалил на переднее сиденье все кассеты из бардачка и включил магнитолу.

«Загубина! Ты своим Егоркой весь Советский Союз запугала! – упрекнул генсек, – сколько можно? Вон, выдающаяся американская пловчиха впервые в истории мореплаванья переплыла через Берингов пролив из США в СССР! Не насовсем, конечно, а совершив этот, как его?.. забыл, как называется!»

«Да-да! – подтвердила пловчиха Линн Кокс, стягивая со справного голого тела легкий гидрокостюм, – я приплыла к вам на советский остров Ратманова с жестом мира!» – и показала жест мира.

«Как Матиас Руст?!» – удивилась Антонина.

«Ну ты, Загубина, скажешь!» – возмутился Михаил Сергеевич, – сравнила хулигана и спортсменку!»

– Загубина, ты с кем разговариваешь? С Егоркой-утопленником? – Серега Шептунов воткнул в магнитолу кассету, взял шампуры и протянул их Антонине, – лучше тоже шашлыком займись, помоги Алене, а то мы до утра будем это мясо жарить!

Адриано Челентано хрипло запел про хорошую девушку Сюзанну.

Через два часа Серега подкрался к Антонине сзади, обнял ее со спины, ухватив сразу обе груди, и пропел: «Покатай нас, Петруша, на тракторе!» Антонине от неожиданности вдруг резко стало не хватать воздуха, она открыла род и часто задышала. Серега удовлетворенно оценил свой талант в несколько секунд доводить девушек до состояния возбуждения и предложил Антонине отъехать на его жигуленке куда-нибудь в сторону от общего пикника. Антонина в ужасе сказал, что не может, потому что у нее молоко бежит, которое для Радика, тут же решила не ждать Генку на «Беларуси», шепнула Алене Синицыной, что ей до Иглино напрямки через лесок всего километра три, и, ни с кем больше не попрощавшись, пошла к родному дому с дремлющей у телевизора мамой и сопящим в кроватке Радиком.

– Что скажите, профессор? – спросил профессор Шпанн профессора Эйзенменгера.

– А вы что скажите, профессор? – спросил профессор Эйзенменгер профессора Шпанна.

– Мне кажется для типичного повешения случай не характерен, – осторожно ответил профессор Шпанн.

– И мне так кажется, – осторожно согласился профессор Эйзенменгер.

– Кх-кх! – сказал секретный агент английской секретной службы МИ-6.

– Но нельзя исключать повешение нетипичное, – внес поправку профессор Шпанн.

– Нетипичное никак нельзя исключать! – согласился с поправкой профессор Эйзенменгер.

С недоумением посмотрел на независимых экспертов сын военного преступника Вольф Рюдигер Гесс.

Антонина включила телевизор, потом включила сетевой приемник, потом «ВЭФ-202», Михаил Сергеевич был в неожиданной задумчивости.

– Странное дело, Антонина! – наконец, запикала в ВЭФе морзянка, – только я по-дружески, как у нас, мировых лидеров водится, заикнулся моему хорошему товарищу Маргарите Альфредовне о том, что СССР, возможно, снимет вето с помилования 93-летнего обергруппенфюрера Рудольфа Гесса, томящегося в берлинской тюрьме Шпандау, как этот немощный старичок взял и повесился!

– А не надо было на нас в 41-м нападать! – возразила Антонина, – у меня дедушка в Иглино на памятнике павшим в Великой отечественной войне высечен!

– Да этот Гесс в английском в плену с 1941 года – против нас не воевал, – парировал главнокомандующий.

– А все равно фашист! – стояла на своем Антонина.

– Так-то так, конечно, – сдался Генеральный секретарь, но из задумчивости не вышел: – Только ведь по закону надо, без самодеятельности, а то можно предположить, что наши западные друзья нас в темную используют! Они ведь уже беседку, где Гесс повесился, снесли, документы уничтожили, хотят и тюрьму ликвидировать – торговый центр построить! Пойду, с Александром Николаевичем посоветуюсь.

Генка приехал из Тавтиманово озабоченный, хмуро походил по дворику Валентины Петровны и прямо спросил в раскрытое на кухне окно:

– Валь! А у тебя сахар-то есть?!

Валентины Петровна вышла на крыльцо, вытерла руки о передник, достала из кармашка под передником сложенный вчетверо рубль и протянула Генке:

– Хорошо, что напомнил, весь сахар на варенье ушел, чай не с чем пить, сходи в магазин, купи килограмм.

– Ха! – обрадовался Генка, – опомнилась! Нету сахара – кончился! Тетя Шура тавтимановская так и сказала мужикам: «Нету, мужики, самогона! Гнать не из чего, последний мешок сахара на прошлой неделе истратила, а на этой неделе поехала вместе Зилькой-продавщицей на базу, а им Альберт Ильдарович говорит, что все, бабоньки, извели весь сахар на самодельные алкогольные напитки!»

– И че? – не сразу поняла Валентина Петровна.

– Чего-чего! Мужики не расходятся… Да и куда им теперь расходиться?! Так и стоят у дома тети Шуры – гудят. Участковый на мотоцикле приезжал, так ему сказали, что, если еще раз приедет, то его желтый «Урал» в розовый перекрасят!

– И че? – испугалась Валентина Петровна.

– Да не че! Больше не приезжал, – равнодушно почесал живот Генка, – ужинать-то будем или как?

– Тавтимановские мужики собрались в Москву ехать, Горбачеву правду говорить! – вечером у телевизора пугала Антонину Валентина Петровна.

– Ну куда они поедут, мама! – отмахивалась Антонина.

– Да знаю я эту правду! – отмахивался Михаил Сергеевич, – эх, Загубины, мне бы ваши заботы! У меня внучка Ксюша в первый класс пошла – столько всего надо, один ранец светлый, другой темный, один легкий, другой тяжелый! Какая, казалось бы, разница, какой ранец будет капитан Драгин носить? Нет! Все должно гармонировать с туфельками, бантиками, цветом глаз! А вы со своим сахаром! Да решим мы эту проблему – талоны на сахар введем!