Сармат - Сибирь-медвежья сторонка

– Дык а чего я могу молвить, царь-батюшка? Завтрева же с утра велю снарядить посольство в Новоград за Никоном ихним.

Спустя две недели новгородский патриарх Никон не только каждый день беседовал с царём Алексеем Михайловичем в присутственной палате, но и к трапезе царской был допущен. Иногда к ним присоединялся князь Голицын.

Накануне Паски в царской трапезной собралась тёплая компания: царь Алексей Михайлович, Никон, без пяти минут новый патриарх Русской православной церкви, боярин Голицын, стольник боярин Шереметьев и окольничий Захар Иванович Думнов. Каким-то образом его первое звание постепенно превратилось в фамилию. Частенько даже царь обращался к нему за советом – может быть, поэтому.

Великий пост накануне Паски был строг, но стол царский ломился от яств. Мясо нельзя было есть в пост, но на столе стояли два блюда с бобрятиной. Из-за покрытого чешуёй хвоста бобр в те времена не считался мясом, но и к рыбе его не относили. А бобёр – животное очень вкусное, да и ест только траву и веточки. Лукавили люди, но голод не тётка, и бобров поедали в пост сотнями. Ещё на столе стояли солёные грибы всех мастей и другие разносолы. Орехи, тоже разных видов, были насыпаны в миски с опупком [4] С горкой. . На отдельном блюде были выложены фрукты и сухофрукты. Конечно же, на столе стояло большое блюдо с осетриной, которую при царском дворе считали постным харчем. Про икру чёрную да красную и говорить нечего – исстари постной считалась. Всяческие настойки да мальвазии пить в Великий пост не разрешалось, но всевозможные меды и квас, больше похожий на брагу, можно было пить досыта.

Компания обедала уже более часа, меды сделали своё дело – все сотрапезники были в благодушном настроении. Товарищи были в подпитии, но пьяных не наблюдалось. Все знали, что царь не любил выпивающих лишку, сам знал меру, а других и призывать не нужно было. Кому охота охулку от царя получить? Кто и любил выпить, с царём скоромничал.

В застолье шёл серьёзный разговор о церковных делах, благо здесь присутствовал будущий патриарх. Завёл разговор князь Василий Васильевич Голицын, который считался другом и даже сподвижником царя.

На службу к Алексею Михайловичу он поступил в пятнадцать лет, был стольником, а впоследствии, как самое доверенное лицо царя, стал чашником. Важность этой должности нельзя преуменьшать: в чашку могли подсыпать чего угодно. Несмотря на столь юные годы, боярин Голицын знал несколько иностранных языков, геометрию и математику. Да и вообще, благодаря своим талантам был человеком зело образованным. В окружении царя как-то так получалось, что о чём бы ни говорили, но говорили именно то, что хотел услышать государь. И откуда только ведали?

Голицын не так давно, покинув рубежи России, объехал всю Неметчину, благо хорошо знал немецкий язык. А потом и по всей Европе вкруговую прокатился. Но самое главное, он побывал в Греции. Изъяснялся он с греческими иерархами на латыни, которую хорошо знал. В греческом государстве Василия Васильевича принимали как посланника братской церкви. Здесь, на берегах Средиземного моря, Голицын понял, что греческие попы по гордыне своей начали считать себя прямыми преемниками Константинополя. И прямо давали понять Голицыну: мол, Московская церковь – сестра наша младшая. От как!

Об этом и велась речь за царской трапезой. Голицын говорил неспешно, подбирая убедительные слова и соразмеряя паузы.

– Я думаю так, православные: греческая нация очень древняя, они христьяне, как и мы есмь, но я полагаю, что они просто в гордыне своей погрязли. Они перепутали своих идолов каменных с верой Христовой. Ведь мы хорошо помним, откуль пошло прозвание греков. За поклонение богам каменным их и прозвали изначально – «грехи», это уж потом они себя в греков превратили. Слово «грех»-то от них пошло – коротка у эллинов память. Хотя свою выгоду они хорошо помнят. На каждом углу кричат, что, мол, Александр-то Македонский ихний-де, грек! Он мир завоевал! Его, мол, сам Аристотель учил. А сейчас они македонцев презирают: тёмные, мол, они, козлопасы. А вот о том, что царь македонский Филипп ихние города когда-то объединил и сделал государство эллинское, они прочно забыли; и о том, что Македония всегда была славянской державой, у них в памяти тоже дыра. А нам помнить надобно крепко: Александр Македонский – славянин по своему рождению!

Выслушав князя Голицына, вся компания оживилась и заговорила разом. По знаку царя рынды [5] Воин придворной охраны. налили каждому из застольцев по полной чаше крепкой медовухи. Послышались дружные здравицы: «За Александра Македонского!», «За славян!». Больше других выпивший крепкого мёда Никон громко крикнул: «Ура!» А царь произнёс: «Стоя, стоя за Александра – Великого славянина». Все встали, дружно чокнулись чашами с медовухой, и пир продолжился.

Князю Голицыну было лестно, что его речь о греках и Александре Македонском возымела такое воодушевляющее действие на сотрапезников. Как всегда бывает в застолье, ему захотелось подлить масла в огонь, и он снова попросил у царя разрешения слово молвить. От царя да и с других углов стола послышалось: «Говори, говори, говори, князюшко, руби правду-матку до конца». И князь рубанул!

– А кто прибил свой военный щит на ворота Царьграда в 6415 году от Сотворения мира? Вещий Олег прибил! А ведь это в те времена означало не только победу над этим городом и получение с него дани. Это означало, что с того самого дня, как он прибил на городские ворота свой щит, город получает от победителя покровительство и защиту.

Хотя и откуп тогда русичи получили знатный. А что в это время делали греки, какая защита была от них Царьграду? – И сам себе ответствовал князь: – А ничего они не делали, не было их у ворот константинопольских.

Ещё, может быть, успел бы что-нито промолвить Василий Васильевич, но подвыпивший Никон крикнул, как в лужу пёрнул:

– Москва – Третий Рим! Ура! Ура! Ура!

Тут кони, что называется, понесли. В общем, пост постом, а выпили тогда друзьяки изрядно. И кто бы мог подумать в то далёкое время, что слова «Москва – Третий Рим», сказанные во хмелю, возымеют для московского православия такое огромное значение.

Спустя малое время наступил 1652 год от Рождества Христова. (В окружении царя стало не редкостью считать года по-новомодному, а не как ранее, от Сотворения мира.) В этот год случилось знаменательное событие – умер Патриарх Московский и всея Руси Иосиф, и его место занял Никон. С этого момента и закрутилась церковная реформа. Хотя патриарх Иосиф тоже толковал о новом церковном порядке.

Нельзя сказать, что церковный раскол начался в одночасье, и нельзя говорить, что кто-то хотел устроить церковную распрю. Нет, как исстари повелось на Руси, «хотели как лучше, а получилось как всегда».