Олег Малахов - Не Близкие Люди, Морана

– Я уже пробовал, – возразил Лукомский, – но они так возбуждены, что из этого ничего не вышло и не может выйти. Да и вообще, я не хотел бы ещё раз вступать в мирные переговоры.

– Какое, к чёрту, мирное соглашение! – презрительно протянул Миллер, снова бросив уничтожающей взгляд на Рудольфа Владимировича. – Скорее, я предложил бы пугнуть их. Вы можете через моё посредство, как вашего поверенного, послать им письмо с требованием немедленной передачи ребёнка. А если, мол, не передадите, то мы то-то и то-то… Обычно почти все иски так и начинаются, и иной раз это помогает. Конечно, такой исход для вас был бы самый удобный, ибо тогда дело кончилось бы очень скоро.

– Что ж, я не против… Я охотно уполномочу вас, – сказал Лукомский.

– Ну и славно!

Во время всех этих переговоров Лукомского очень беспокоило, как приступить к вопросу о вознаграждение. В тот раз он вручил Миллеру три рубля. Но теперь предстояли длительные услуги адвоката, и Лукомскому было совершенно неизвестно, как и по какой норме они оплачиваются. И притом самому ли ему следовало предложить какую-либо цифру, или же нужно было согласиться с той, которую назначит адвокат? «Сколько же он заломит?» – тревожно думал он, глядя на роскошную обстановку кабинета Миллера.

На всякий случай Лукомский стал придумывать длинное и литературное вступление, но Миллер попросту сам приступил к делу.

– Вы сегодня съездите к нотариусу, – промолвил он, – и засвидетельствуете доверенность на моё имя. А также условия насчёт моего гонорара.

Условие, или, точнее, его проект уже был изготовлен всё тем же Рудольфом Владимировичем. В нём всё было предусмотрено: и полный выигрыш дела, и выигрыш лишь судебный, но проигрыш в сенате, и проигрыш, и предварительные хлопоты без окончания дела. В общем, получался целый прейскурант с разными цифрами.

Однако цены эти показались Лукомскому невозможными. И как ни стыдно казалось ему торговаться, он не мог удержаться и заявил, что это очень дорого для него.

Миллер гордо откинулся назад на своём троне.

– Я, собственно, как вы знаете, не веду таких дел, – начал он. – Моя практика гораздо шире и серьёзнее, чем это семейное дело. И я, откровенно говоря, сделал для вас исключение, искренне желая вам помочь. А между тем хлопот в таком деле – будет немало. Может быть, придётся и в Петербург съездить, если они доведут это дело до сената.

– Я понимаю, но всё-таки это слишком много для меня, – продолжал Лукомский.

– В таком случае, обратитесь к кому-нибудь из моих коллег, – посоветовал Миллер, коса взглянув на него.

Лукомскому показалось, что Миллер знает, что он, уже обращался к другим адвокатам, и теперь смеётся над ним.

– Есть способ и совершенно даром вести дело, – продолжал Миллер, уже явно издеваясь, – для этого вам надо выхлопотать свидетельство о бедности. С таким свидетельством вам, во-первых, не придётся платить судебных пошлин, а во-вторых, вы можете ходатайствовать о назначении вам бесплатного поверенного. Хм, а мне казалось, что доктора сейчас неплохо зарабатывают…

Лукомский вспыхнул.

– Последний ваш совет я считаю оскорбительным и неуместным, – сухо произнёс он, поднимаясь с места, – повторюсь, предлагаемые вами условия для меня неприемлемы, а поэтому я вынужден отказаться от ваших услуг…

Быстрым и неловким движением Лукомский полез в карман за новой трёхрублёвкой.

Миллер пошевелился и грузно поднялся.

– Как вам угодно-с… Но каких же условий, в таком случае, вы хотите? Очень интересно узнать.

Лукомский был так зол, что не мог сразу ответить на этот вопрос. В это время в дверь, ведущую во внутренние апартаменты, постучали.

– Прошу извинить, – промолвил Миллер, – вызывают. Но я сейчас же вернусь, а пока предложил бы вам немного отдохнуть после этого щекотливого разговора и обдумать своё предложение. Возможно, мы найдём компромисс.

И он ушёл.

Первая мысль Лукомского была сразу же уйти, передав через помощника гонорар за совет. Но, выйдя в приёмную, он немного успокоился.

«Хорошо! – подумал он. – Если так, я ему назначу свои условия. Не примет – тогда сам поведу это дело. Закон, кажется, действительно за меня».

В приёмной было по-прежнему пусто. Часы с перекрученными женскими фигурами уныло пощёлкивали на камине. Не прошло и десяти минут, как дверь открылась и Рудольф Владимирович не спеша подошёл к нему.

– Господин Миллер предлагает вам несколько изменённые условия, – начал он говорить, с улыбкой на лице.

И он назвал цифру значительно ниже ранее предложенной.

Лукомский, вытянувшись, как деревянный столб и сделав «достойное» лицо, сухо произнёс:

– Я согласен только на половину этой суммы.

– Хорошо, – сказал помощник, нисколько не удивившись, – я передам ему.

На этот раз ожидания были довольно долгими. Лукомский терял терпение и быстро ходил взад-вперёд по приёмной, затем садился и снова вставал, нервно разглаживая ногой морщины ковра. Наконец дверь опять открылась, и помощник решительными шагами подошёл к нему.

– Всеволод Ильич согласен! – заявил он. – Он просит вас подписать новое условие и засвидетельствовать его у нотариуса.

Условие было переписано твёрдым, изящным почерком Рудольфа Владимировича. Лукомский забрал его, заплатив в виде задатка 50 рублей и наконец покинул адвокатское жилище.

– Ушёл? – спросил Миллер, выглядывая из-за двери кабинета. – А больше никого нет?

– Рабочие и крестьяне в прихожей сидят, – заметил помощник, укладывая в папку какое-то дело.

Миллер пожал плечами.

– Подождут… Хотя… Ступай, переговори с ними. Узнай, что им надо от меня?

Помощник передал ему полученные от Лукомского 50 целковых и ответил:

– Я уже переговаривал и докладывал вам.

– А, это прошение на высочайшее имя? Скажите, что нельзя… Или, впрочем, направьте их к Ульянову. Он любит писать такие прошения.

Рудольф Владимирович с грустью посмотрел, как исчезли в бумажнике Всеволода Ильича только что побывавшие в его руках 50 рублей. Он надеялся на то, что Миллер наконец хоть из этих денег уплатит ему жалованье за его службу, за канцелярскую работу, за справки в суд или хотя бы возместит затраты на извозчиков по его же делам. Но Всеволод Ильич и на этот раз забыл сделать это…

– А я, между прочим, на вас злюсь! – обратился он к Рудольфу Владимировичу. – Вы просто ужасно сегодня себя вели в моём кабинете!

– Почему же?

– Потому, что держитесь в присутствии клиента крайне непрофессионально. Клиент спрашивает: – «что гласить закон о том-то?» – Вы, извините за выражение, начинаете жалко мямлить: – «кажется, он гласить то-то…» Подобное «кажется» здесь совершенно недопустимо. Это только клиенту может «казаться что-то», а адвокат должен знать точно! К нам только потому и идут, что знают, что мы знаем…