Алоис Йирасек - В поместье герцога. Роман

– Хммм… И не говорите, против Воли Божьей и святой веры и так много попущено – дай только волю всяким еретикам.

На те слова Брахачек под столом тихонько постучал Суханка, и все устремили свои взоры на Кохана, ожидая, как он отреагирует на подобные уловки и намёки на подозрения в «тайном масонстве» и безбожии.

– Был приказ императора Йозефа, а он не очень-то разобрался в ситуации.

Все смолкли. Они-то ждали чего-то другого против веры, еретического, а тот прикрылся приказом!

– А также поручено, – снова парировал писарь, – Чтобы в костёлах или на улицах майские ветви не выносили при процессе изнесения божественного тела.

– Жаль, но видно император по молодости в тех процессиях ошибся. Решил, чтобы при них иноверцы вели себя пристойно и снимали шляпы.

– А к чему такая свобода ведёт? К неравенству! Тогда каждая девчонка, коли допустить, сможет безнаказанно, и как почтенная роженица, спустя шесть недель после родов хранящая себя жена будут в костёле на равных правах. И уже нет разницы между порядочной женщиной и распутницей.

– В том и суть свободы, выбрать грех или распутство. Это раньше всех держали в ежовых рукавицах, и невесты были верными, а нынче…

– Господь Милостив, Сам рассудит, – парировал Кохан, – А император, как издал указ, чтобы в костёлах не было разделения между порядочной и распутницей, так сразу и вышло, что сельский народ от 12 до 18 лет проявил усердие в посещении христианских служб, и все были приучены к добродетельной жизни.

Ратман с писарем заодно были готовы к наступлению. Этот «слепой молодец» знал все приказы чуть ли не наизусть как заправский судья.

– Хммм… Всем вам по душе, – снова начал Земан, но слегка смягчая беседу, – Не говорю, что прямо все читали императора Йозефа. Он и бедным немало хорошего сделал. Да и неплохо, что в школах стали изучать немецкий. Сейчас без него никуда. Разве на одном чешском далеко уедешь? Разве что до замка в поместье.

Пока он это говорил, «молодец» допил своё и тут же со звонким стуком поставил жбан на стол

– Нет, – возразил он, – Это как раз была его ошибка, – как отрезал и умолк.

Все удивлённо затихли.

– Ой, Вы просто потрясли всех! Поначалу так всем по душе пришлись. А теперь как сказали…

– А ведь всё же похвалы заслуживает, – вставил Земан в речь писаря, – Но разве мы и своего языка не достойны? Немецкий, конечно, хорош, коротко и метко обо всём ведает, у нас столько слов не будет.

– Так лучше не говорить, – возразил Кохан, – Позор тому кулику, что своё болото не хвалит; зачем доделывать то, что не доделали чужаки – прививать себе и своим детям чужой язык, отрекаясь от родного?

И «слепой молодец» с укором взглянул своим единственным глазом сначала на ратмана, потом на писаря и, пожелав всем доброй ночи, быстро вышел из трактира.

– Странный! – нарушил молчание Браханек.

– Чудак! – важно заключил ратман Земан.

– А ведь вся его речь выстрадана.

– Таких масонов ещё поискать.

– Вправду полагаете, что Кохан – масон?

– А вы подумайте над его словами. Кто вершил революцию во Франции? Масоны. А кто с минуту о пролитой крови горевал? Кохан.

– Ох, это же о душах!

– А может тем душам на том свете даже лучше! Масоны всегда за всех платят и всем дают необходимое, вот и посмотрите на Кохана!

– У него же наследства нет, – осторожно защитил его Брахачек.

– Наследовал, что смог с родовых капиталов.

– У этих масонов всё от нечистого.

– Точно, от нечистой силы подати. Протянешь палец, так за руку вцепятся да за собой утянут.

– И что, так и не отпустят?

– Пустят, коли жизнь отдашь. Будто какая-то неведомая рука с лаской подталкивает либо самому отравиться, либо найдут потом тебя ничком на одре. Будто уснувшим, только с посиневшими губами, а у сердца с каплей крови, будто булавкой укололся.

– Как?

– Убивают булавкой. Это высшая кара у масонов, совершается в громадном зале, где вообще все масонские молитвы проходят. Если изменит кто-то из низших масонов, так кто-то из высших отомстит, но никто не узнает, может сам антихрист орудует вот так булавочкой по сердцу приговорённого единым мигом хоть за сто миль за море падёт не готовым в землю, не готовым к вечности.

Все слушали, затаив дыхание, слышно было лишь как ветер воет за окнами.

– Неужели Кохан из таких? – недоумевал Брыхта.

– Ну, масонской ереси в речах хватает, – кивнул Земан.

– А как же та книга?

– Кто постарше, высматривает и скупает всё, что связано с чешской стариной.

– Не верится, что его в то общество могли забрать, – размышлял Брыхта, – Сдыхал, туда всё больше знатных берут – баронов, графов, князей…

– Для них свято, – вставил писарь, – Мне как-то один добрый сосед поведал, что и наши хозяева, вроде местного герцога, тоже в масонах, и мне это странным показалось.

Брахачек с Брыхтой в ужасе переглянулись и трактир «Вертеп» наполнился смехом.

– Но ведь правда же! Известно, что масоны революцию делали, а эти господа сами в себя могут ножом ударить!

– Теперь всё на свете перевернулось, всё, что нельзя, позволено, – заключил писарь.

– Единственное, чем хороши масоны, тем, что помогают беднякам.

– Тогда и герцог тоже масоном может быть.

– Просто не все знают, почему он помогает, а он из чистого милосердия, потому, как и сам познал и голод, и нужду, ещё мальчишкой, когда с отцом в Сибирь был выслан. И между нами, отец его не так уж и невиновен был. Когда он служил в России, владел там собственностью, угнетал народ, даже до бунтов доходило, и всё в тех заснеженных краях.

– Сына тоже хотели туда отправить.

– Хотели, но пастыри по-другому решили, и верхи согласились. Покойный управляющий не шибко умён был, но тогда чуть не обжёгся, когда дела шумные пошли. Селяне тогда очень обсуждали всё это.

– Зато карманы не пострадали.

– Но ведь не масон! – эхом прокатился смех из трактира вдаль.

А между тем кукушка в часах прокуковала десять. Засиделись сегодня соседи. Обычно в девять-полдесятого начинали расходится. Развернувшись к своим жилищам, желали доброй ночи.

Снег всё шёл. Улицы освещали недавно вспыхнувшие фонари. Но резко каждый в своём направлении, ещё отзывались последние пожелания «доброй ночи» и при свете соседи скрывались по своим домам и углам.

Брахачек жил неподалёку. Поднявшись по улице быстрым шагом, свернул к улочке, ведущей к замку. Всюду уже было темно, только в одном из домов горело окно. Алый отсвет от окна падал на дерево за окном. Оно было завалено снегом. Хотя порядочный горожанин уже давно сидел бы дома, но любопытство оказалось сильнее. И что этой одноглазой сове не спится?

Приблизившись к дереву, Брахачек заглянул в окно. У стола прямо рядом с очагом сидел в чёрном кресле Валентин Кохан, оперев голову на правую руку, он читал какую-то старинную книгу. Подняв голову, посмотрел перед собой в глубоком раздумье. Брахачек увидел морщинистое, озарённое светом жёлтое строгое лицо, единственный глаз на котором горел углём как из ямы в тени густых бровей.