Николай Боровой - ВНАЧАЛЕ БЫЛА ЛЮБОВЬ. Философско-исторический роман по канве событий Холокоста. Том I. Части I-II

О, как же для него важна эта настоящая, так поздно и чудесно обретенная любовь, близость с женщиной, которой он готов и хочет жить всей своей неистовой, яростной и огромной, привыкшей сгорать во имя чего-то важного душой! Сегодняшний день нагрянул бурей самых сотрясающих его жизнь перемен – чудесных и страшных, личных и всеобщих, и потому, с раннего утра его захлестывает такой поток мыслей и чувств, что ему кажется – он не выдержит и задохнется, что этот поток попросту разорвет его, а его искушенному, привыкшему неустанно работать и кипеть уму, не хватит никаких сил с тем справиться. Однако – всю значимость пришедшей в его жизнь любви к Магдалене, близости с этой похожей на чудо женщиной, он чувствует в особенности именно сегодня, когда он познал счастье полного, искреннего и кажется неразывного слияния с нею, а мир вокруг и привычная, налаженная и безопасная жизнь, в утреннем тумане еще обещавшая безграничность любви и счастья, начали рушиться на глазах и словно бы в дурном сне… О, близость с ней теперь для него важнее даже наверное самой его жизни, за которую с сегодняшнего утра уже наверное трудно поручиться! Он привык к своему одиночеству. Он любил одиночество и никогда в особенности не тяготился тем, напротив – очень часто был одиночеству счастлив, ибо находил в оном свободу, залог творчества и вдохновения, защищенность от грязи страстей и обывательской жизни, от мучительных дилемм и искушений. Он давно и глубоко понимает смысл одиночества, во многом неотвратимость того в жизни и судьбе личности, всю слабость и хрупкость надежды преодолеть одиночество, которая становится в душе подчас мучительной жаждой, могучим и уносящим в мечтах порывом, способным заставить ослепнуть и солгать себе. Да-да – жажда преодолеть одиночество, разделить себя с кем-то словно до последней капли, обрести любовь и встретить по настоящему близкого человека, с которым можно слиться судьбой и жизнью, глубинами души и ума, становится подчас такой могучей и нестерпимой, что вполне способна заставить поверить во встречу, которой на самом деле не было, увидеть достойного человека лишь в жаждущей забвения и лживой обывательской дряни… увы. Он знает. Ведь он не первый год живет на свете, всякое бывало. Он почти всю прожитую жизнь верил в истину одиночества, в правду свободы и нравственной чистоты личности, которая стоит за тем, с противоречивостью суждений видел в одиночестве не только путь, тяжелое и неотвратимое, подлинное по своей сути испытание, но и то, что в конечном итоге надо надеяться и попытаться преодолеть. Он искренне считал одиночество залогом свободы, возможности быть собой, творчества и вдохновения, нравственной правды жизни и многих других самых важных вещей, но при этом всё сильнее чувствовал с течением лет, что великое счастье – по-настоящему встретить и разделить себя с кем-то, до последнего слиться с другим человеком судьбой, жизнью, умом и душой, самыми главными побуждениями и стремлениями. Что только так в конечном итоге можно быть до конца уверенным в себе и избежать неотвратимо подступающей с годами опасности начать себе лгать. И конечно – такая полная слитность, которую он представлял в мыслях, вынашивал в душе и называл «любовью», возможна только с женщиной. И очень трудно, почти нет надежд обрести ее, в частности – именно потому, что отношения мужчины и женщины, по злой логике судьбы и необходимости, порабощены властью самых разнообразных, но одинаково лживых по сути мотивов и побуждений, как правило наиболее безличны. А он никогда не позволит себе безличные и безнравственные отношения, в которых надо пренебрегать ответственностью перед другим человеком и правдой чувств к тому – как бы сильны ни были искушения. Он никогда не позволит себе отношений, в которых другого человека просто используют, пусть даже по трезвым мотивам и обоюдному согласию. Он никогда не впустил бы в свою жизнь и душу такую грязь, не стал бы губить и отрицать себя подобными отношениями. Он не сумел бы погубить этим свою свободу, нравственную чистоту жизни и души, которую свято хранил множество лет, за которую с ранней юности привык отчаянно бороться. Ведь это значит преступить против совести, против того самого нравственного закона внутри, который он очень рано и загадочно ощутил в себе, о котором читает лекции, затрагивая многочисленных, прошедших через историю философии моралистов. А он уже очень давно не может поступать так, и конечно – не сможет до конца дней. Ведь это то же самое, что губить и разрушать, словно бы отрицать себя, а не строить и утверждать себя как личность – он давно понял. Он давно почувствовал это в опыте, через боль нравственного потрясения и словно бы осквернения себя, а еще понял, что святость и чистота мира его жизни и судьбы – это в первую очередь чистота и правда отношений с другими людьми, особенно с теми, которых он наиболее близко к себе подпускает… А отнестись к другому человеку как к вещи, пренебречь правдой и осмысленностью чувств к нему, перестать этого от себя требовать – это против себя же и преступить, себя самого в конечном итоге и разрушить. Это не менее нравственно мучительно и разрушительно, чем позволить отнестись безлично и как к вещи к самому себе, дать использовать себя. Да один раз позволь отнестись так к себе – и поймешь, как же грязно, преступно и безнравственно поступить подобным образом с другим человеком, даже если он этого не чувствует! Один раз ощути боль и унижение от этого, пойми сам, что должен почувствовать в таком же случае другой человек, и совершать такие поступки станет для тебя адской нравственной болью, настоящим разрушением и осквернением себя, то есть чем-то совершенно не допустимым! Да что там говорить! Вообще очень трудно встретить нравственного, способного на правду и осмысленность чувств человека, с которым можно было бы разделить себя в главном – в стремлении к подлинной и творческой, согласной с совестью жизни. В пронизывающих душу муках и борениях, на которые обрекают как раз совесть, разум и свобода, настоящность отношения к творчеству, к жизни и смерти. Очень трудно встретить человека, который бы горел настоящими муками и стремлениями, борениями и порывами в душе, смог бы вызвать этим чувство любви и желание соединить с ним судьбу и жизнь, само ощущение, что это возможно. Очень редко дано встретить в человеке настоящую личность. А уж тем более – трудно встретить женщину, в которой бы всё это было, отношения с которой поэтому были бы не мукой лжи и необходимости, а счастьем любви и близости, свободы и разделенности, осуществления себя. Отношения с женщиной – такие же человеческие, призванные быть личными, нравственными и ответственными отношения, как и любые другие. Они должны быть такими даже более иных, ибо в них близость людей, их слитность жизними, душами и судьбами должна быть самой последней, наиболее глубокой и полной. И беда как раз в том, что власть социальной и природной необходимости, цепи различных условностей и меркантильных целей, наиболее лишают отношения мужчины и женщины нравственной правды и возможности быть тем, чем они должны. Это сейчас, глубокий и серьезный философ, многие годы искушенный в познании себя человек, он формулирует так строго и ясно. А в какой-то, уже очень отдаленный от нынешних событий момент, он просто почувствовал и понял, что больше не может поступать так, оскверняет себя этим нравственно, причиняет себе нравственную боль. И не может вовсе не потому, что ему запрещают это отец или строгие правила веры, и он просто боится через запрет переступить. Совсем наоборот – вот то нравственное внутри, что с ранних лет побуждало его переступать через «черты» и правила, запрещает ему поступать так, отнестись к женщине, к другому человеку подобным образом, использовать женщину как «вещь» и пренебречь правдой и чистотой чувств к ней. А уж во власти страстей и необходимости впустить в жизнь и судьбу, в собственный мир человека, нравственно чуждого себе, далекого сутью… да тут и говорить нечего – это хуже смерти, ей-богу! Беда была в том, что он пережил этот нравственный и личностный опыт очень рано. А потому – борьба за нравственную чистоту жизни, нравственную правду и чистоту отношений далась ему ценой небывалой суровости к самому себе, бескомпромиссности в решениях и поступках, в отношении к себе и собственным побуждениям. Стала опытом глубокой, искушенной и безжалостной рефлексии, самопознания и труда над собой, цель которого он видел ясно – оказаться способным на правду отношений, на настоящую встречу и любовь. Он жаждал встречи, трепетно и многие годы вынашивал ее в душе, но трезво понимал, что надежды на это скорее всего нет. Особенно для него – «гневливого Сократа» и «неистового профессора», в секунду зажигающегося от суждений или событий вокруг, кажущихся ему несправедливыми, который лучше умрет, чем изменит свободе или отступит от правды жизни и творчества, решений и поступков, с ранних лет яростно отстаиваемой. Так на самом деле презирающего статус и положение, простые земные блага, для большинства женщин и счастливой семейной жизни важные прежде всего. Безо всяких колебаний, словно в один миг готового пренебречь обыденными и социальными благами, покоем и надежностью обстоятельств во имя свободы, правды жизни и творчества, истины и чистоты совести. Так рано начавшего начавшего бороться за это, ради этого рисковать и обрекать себя на испытания и муки, никогда не щадившего в подобном себя. Да кому ты такой нужен? Как ты вынесешь семейную жизнь, которая более всего опутывает человека ложью, цепями быта, необходимостью соглашательства и многим другим, что тебе ненавистно, хуже для тебя самой смерти? Да где найти женщину, которая смотрела бы на жизнь и любовь, на семью и общие цели так же, как ты, разделила бы тебя в главном, готова была бы пренебречь в любви с тобой вещами, для любой женщины кажется нерушимыми? Он многие годы задавал себе эти вопросы и убеждался, что они более чем справедливы, приглядывался осторожно к самым разным женщинам вокруг, и ничего подобного, способного стать любовью и встречей, разделенностью жизни и судьбы не находил. Хотя сам – огромный и умный мужчина, легендарный лектор и автор серьезных книг, громогласный и «неистовый» профессор с блестящими, невзирая на бунтарство, угрюмость и дурной характер перспективами, все годы вызывал у женского пола интерес. И интерес этот изрядно подогревался очень многим. И его одиночеством, самим по себе ставшим легендой и обросшим множественными, по большей части выдуманными историями. И его настоящей талантливостью, обращавшейся бурлением и кипением, чуть ли не поэтическим вдохновением его философской мысли, за которой всегда стояли его свобода, борения его совести, опыт его жизни и судьбы, кажется целиком владевшее им и подчас сжигавшее его стремление к истине, делавшее его в творчестве и дискуссии легендарно неистовым. И его настоящей человеческой сутью, горящей искренностью и нравственной мощью порывов, подчас подлинной и нестерпимой, неотделимой от нее мукой. Да вообще – всей исключительностью и силой своей натуры, которая привлекала с той же силой, с которой подчас пугала… Ведь редкий способен вынести настоящность его человеческой сути – та способна разорвать и спалить, обрекает на муки и конфликты, постоянную борьбу и многие иные вещи, от которых большинство людей стараются себя беречь. И потому – ею, даже не до конца понимая ее, лучше и проще любоваться со стороны, пока она гремит неординарными поступками и творческими свершениями, не соприкасаясь со всем страшным и трагическим, что явлется ее оборотной стороной. С огнем отчаяния и мук. С адом труда над собой, бесконечных попыток и падений. С отрицанием и борьбой. С частым замиранием на краю бездны. Он вызывал интерес у женщин его человеческой и личностной настоящностью, слитой с мощью внешнего облика, страстностью натуры, кипящим и уносящим его жизнь талантом, с той нравственной искренностью творчества и поступков, которая чуть ли не каждый день становилась новыми яростными битвами и дискуссиями, а показывая окружающим, на что же они не осмеливаются, порождала в большинстве людей смесь влечения, почитания и ощущения его справедливого превосходства. Он многие годы видел и чувствовал это, но в душе смеялся, часто – с горечью. Да, пока эта настоящность сути и личности человека слита с талантом, с творческими успехами, с победами человека в его сражениях за истину, свободу и совесть, она небывало влечет к нему. А вот соприкоснись с тем страшным и трагическим, что стоит за ней, с ее вечной и неотвратимой ценой – и от наделенного и проклятого ею человека побегут. А если она обернется гонениями, репрессиями, неудачами и прочим – так вообще отвернуться от него, забудут с ним здороваться, побегут от него сверкая пятками. Так что – редкий способен близко подойти к подобным людям в жизни и судьбе, и значит – не надо ему мечтать о любви и встрече, о семье и прочих самых простых радостях, в которых большинство людей видят всю цель жизни. Живи уж, каков ты есть и как единственно можешь, будь одинок, смирись со своим одиночеством и наслаждайся вдохновением и свободой, которое оно дарит. Да, надейся на встречу и жди ее, но будь готов к тому, что одиночество так и останется в твоей судьбе безысходным, суждено тебе до конца. Он так и жил. До самых последних месяцев так чувствовал и думал. Пока не встретил Магдалену… Магду, Магдочку, Магдуш – произнося в мыслях ее имя, он начинает сопеть и чувствует, что готов разрыдаться. Вот, еще несколько часов назад царило счастье, он был полон совершившимся чудом близости и любви, слияния с женщиной, с которой он словно бы суть одно, дорогой ему больше жизни. Сам себе не верил, настолько правдиво, искренно и чудесно было произошедшее. А сейчас где-то вдалеке грохочут взрывы и выстрелы, умирают сотни или быть может даже тысячи людей, смерть и муки, самое страшное и неведомое, неумолимо подступают и к Кракову… И что будет с ними, с их чудом состоявшейся любовью и встречей?.. Встречу нельзя выдумать, ни ее, ни любовь, ни близкого и настоящего человека, способного вызвать любовь и желание соединить с ним судьбу, не дано обрести силой – желай любви, жди ее и чай ее в душе, но будь готов к тому, что судьбой твоей будет одиночество. Быть может – только так и есть надежда однажды встретить любовь. Он давно понял и сказал себе это. Да настоящего человека, в котором осознала себя личность, вообще очень тяжело найти – мы знаем это из хорошо известного античного анекдота. Сократ, предшествовавший Диогену в исканиях Человека, был так измучен духовным и нравственным одиночеством, невозможностью встретить и найти кого-то действительно близкого по сути, что часто чуть ли не издевался над другими людьми, пытаясь «пробудить» их, заставить их осознать в себе то, что он давно узнал и увидел в любом человеке. Он словно бы пытался заставить «родиться» в них тому, что есть, таится и обязательно должно осознать себя в любом человеке, осознало себя в нем самом и сделало его из мужа и афинского обывателя терзающимся вопросами и смертью, истиной и загадкой сущего философом. В одиночестве человек становится собой и обретает свободу, и как бы оно ни было мучительно и тяжело, человек должен учиться ему, оно есть путь и неотвратимое испытание. И если есть для человека надежда по-настоящему встретить и полюбить, обрести счастье близости и полного слияния жизнью, душой и судьбой с кем-то другим, то путь к ней лежит через одиночество и умение выстоять в том! Он понял это очень рано. И потому – стал учиться одиночеству и нашел в себе силы быть самому в те годы, когда люди стремятся всеми силами от одиночества бежать, а в романтических связях видят счастье, поэзию и весь смысл жизни. Он в одиночестве пережил те испытания, которые многих людей вообще губят, нашел в себе на это силы. Зато потом понял, что действительно способен любить, ибо оказался сильнее самых страшных и могучих в судьбе любого человека соблазнов и главного из них – страха перед одиночеством и открывающимися в том дилеммами свободы, вызовами и испытаниями настоящей жизни, желания любой ценой от одиночества сбежать. И вот, ему показалось в награду, судьба подарила ему то, о чем он так скептически и безнадежно мечтал долгие годы – любовь и встречу. А уже в следующий миг, словно издеваясь, норовит погубить случившееся чудо их любви в обломках начавшего рушиться мира… и что всё это значит?.. Да, он конечно был не безгрешен… молодость, что поделаешь! Боль от нравственного осквернения себя надо пережить и почувствовать, особенно – когда ее, загадочно и парадоксально, с удивлением порождают самые житейские и необходимые казалось бы вещи. Сурово подчинить страсти нужно решиться, найдя в этой боли непререкаемые основания для подобного, для готовности ограничить и заставить страдать природу, чтобы не страдал дух. Боль и чувство греха надо пережить, увидев в них какую-то самую важную, касающуюся сути себя загадку. О грехе заставляет говорить совесть, а не религиозная вера и преступление против «правил и запретов». И только тогда чувство греха настоящно, когда совесть и нравственное чувство внутри диктуют его! Лишь тогда человек узнает непререкаемо и во всей правде, что совершил нечто неприемлемое и преступное! Оно, это чувство греха, и дает человеку ощутить и открыть себя как нравственную личность, обнаружить в себе нравственное начало, против которого он не может пойти. И великий смысл в том, что грехом это нравственное чувство называет совсем другое, нежели мораль общества, религиозная вера, общепринятые правила и нормы. Сегодня этот опыт превратился в его нравственную философию, выразить которую основательно даст бог когда-нибудь дойдут руки, в яростную критику им различных социологических теорий, посягающих вырабатывать нравственные нормы и императивы жизни, поступков и отношений людей. Слава богу, что он был не безгрешен – значит те нравственные принципы, по которым он потом жил всю жизнь, были правдивы и несомненны… Да, грехи были… в некоторые он и до сих пор вдумывается как философ и исследователь, познавая себя… Ведь они и тогда научили его чуть ли не главным нравственным истинам его жизни и судьбы. Они и ныне противны ему, но воспоминания о них не причиняют прежней боли. Он многие годы живет в неприкасаемой нравственной чистоте отношений и поступков, в бескомпромиссной верности совести. Однако – грехи эти, проведя его через боль и недолгие колебания, довольно быстро кончились. Ему просто надо было еще что-то пережить и понять нравственно, решиться обязать себя к нравственной чистоте и правде отношений и ощутить в этом непререкаемую необходимость, перестать во власти страстей и соблазнов изменять себе и мучить себя. И конечно, стать готовым заплатить за это нужную цену и как всегда – осмелиться пойти в выбранном пути против нравов и привычек окружающих людей, против входящих в моду новшеств и взглядов. Вот то самое нравственное начало совести, которое так рано проснулось в нем и сделало его свободным, побудило его восстать против веры его народа и отвергнуть считающиеся святыми заповеди Закона, в конечном итоге – заставило его трагически разорваться с семьей и средой благочестивых евреев, очень быстро, вопреки всем искушениям, дало ему почувствовать ответственность перед человеком, с которым он вступает в связь, и как бы ни были сильны соблазны и страсти, строго воспретило ему использовать ради них женщину. Да просто потребовало от него любить женщину и быть ответственным за чувство, которое испытывает к ней, заставило стремиться к правде такого чувства и потому – запретило использовать женщину и связь с ней ради страстей, хоть те и были сильны в нем, а окунуться в них было конечно же невероятным соблазном для молодого человека, совсем недавно вырвавшегося из среды евреев-«ортодоксов». Он просто почувствовал, что поступая так совершает грех, но только преступает не против каких-нибудь социальных запретов и правил, а против самого себя, против того чистого и нравственного в себе, за что он с ранних лет привык яростно бороться, в том числе – с живущей праведно и по Закону еврейской средой. Так он чувствовал, вдумываясь себя и переживаемый опыт понимал, и потому – перестал поступать так, мужественно обязал себя ждать любви, блюсти чистоту отношений и жизни, быть ради этого с собой суровым. Да и так рано личность в нем потребовала самоутверждения, стала яростно и отчаянно за то бороться, что он опять-таки непререкаемо понял и ощутил – не может впустить в жизнь человека, который ему чужд, не близок душой и сутью, не сумеет разделить его в главном, в обуревающих его жизнь и душу борениях и порывах. Это значило бы преступить против себя и собственной свободы, а уже в те ранние годы, в его восемнадцать и двадцать, для него не было ничего более святого, чем свобода и самоутверждение, и он даже подумать не мог, чтобы отступить от святых и главных в жизни вещей во имя страстей или таких обычных обывательских целей, как семья и дети. Он вдумывался в себя и свои чувства, в состоявшийся в нем опыт отрицания такого в общем житейского и вполне дозволенного, приемлемого по нравам послевоенного времени, и понимал: разделить себя в любимом человеке, связать с таким человеком мир собственной жизни и судьбы – одно, этого-то он как раз всей душой жаждет, а вот предать во имя страстей или меркантильных целей свободу, чистоту и правду чувств, нравственную чистоту внутри и требования совести – совсем другое и категорически неприемлемое. И вот – сегодня окончательно стало ясным, что правда любви и встречи, чистота и искренность слияния с женщиной до самого последнего возможны. Что связь с женщиной может быть не грехом, он которого нестерпимо нравственно больно и стыдно перед совестью, а экстазом самого искреннего и чистого! Потому что означает любовь и близость, рождается из любви, во всей нравственной правде. Потому что не просто не требует преступать против себя, а наоборот – наконец-то, за долгие и долгие годы словно бы дает возможность во всей полноте быть собой и трепетно, со счастьем и неверием в случившееся чудо ощутить это. И именно сегодня, сразу же, случившееся чудо любви и счастья замерло на краю бездны… впрочем – как и весь мир вокруг, как судьбы и жизни, семьи и отношения многих миллионов людей. Зачем судьба сделала так?.. Ради издевки, чтобы показать иллюзорность и призрачность всякого счастья, самых трепетных надежд человека, да вообще его судьбы и жизни? А может наоборот – чтобы научить их любви, показать им, так чудесно нашедшим друг друга и слившимся, что такое их любовь, через какие испытания может заставить их пройти, чего может потребовать?.. Да кто знает!.. Что счастье и судьба двух людей посреди мира, в котором судьбы миллионов быть может начнут становиться одной только пылью… Как сметь в таких обстоятельствах роптать…