Сара Блейк - Тени нашего прошлого. История семьи Милтон

Эви кивнула больничной медсестре, не желая выглядеть невежливой, но ей показалась абсурдной и слишком простой идея, будто умирающий так легко примирится со смертью. За окном опускались сумерки, в парке через дорогу сгущалась зимняя тьма, а ее мать становилась все бледнее и бледнее, и простыни покрывали ее белыми лужайками. Снег на снег, очень тихо – она сторонилась жизни до своего последнего утра, когда проснулась и широко раскрыла глаза, полные страха.

– Эви, – прошептала она. – Я умираю? Мне приснилось, что я умираю.

– Все в порядке, мама, – сказала Эви, глядя ей прямо в глаза. – Ты здесь.

Как бы хорошо ты ни заботился об умирающем, как бы ни старался находиться рядом каждый день, каждую минуту, в конечном счете он должен уйти, а ты остаться. И ты отмахиваешься от него. Лжешь.

Дом нуждался в покраске. На ставнях не хватало планок. На гранитных плитах, служивших ступенями крыльца, курчавился мох. Но в сирени у парадной двери жужжали пчелы, а стрелы ирисов, на которых созрели семена, раскачивались на ветру вдоль низкого бордюра под окнами.

Огден постучал в деревянную дверь и подался вперед, прислушиваясь.

– Пошли, – сказал он, опустил задвижку, и все последовали за ним в пустую прихожую.

– Эй! – крикнул Огден. Китти потрогала балясину на серой крашеной лестнице, круто поднимавшейся на второй этаж. – Мистер Крокетт?

Никто не отзывался. Обитатели дома давно уехали отсюда. Обои над окнами гостиной висели бахромой, подоконники были усеяны дохлыми мухами. По углам стояли четыре массивных деревянных стула с торчащей набивкой – здоровяки на закате жизни. В центре – выцветший круг серо-зеленого плетеного ковра. Все четверо прошли в столовую с длинным дубовым столом посередине. Ни стульев вокруг, ни ковра под ножками; этот основательный стол показался Китти брошенным. Боковые окна выходили на широкое поле, заросшее высокой тимофеевкой, покачивавшейся на ветру. В столовой было много дверей: в прихожую, в коридор, в нечто вроде кладовки и еще одна, снятая с петель, за которой виднелись ступени лестницы черного хода.

– Пахнет, как в амбаре, – сказала Присс.

У Китти не шли из головы мысли о Златовласке и трех медведях. Этот дом так явственно нес отпечаток хозяев. Так явственно хранил воспоминание о семье, о множестве семей, которые жили в этих комнатах. Где сейчас Крокетты? Свет из окон светлыми прямоугольниками ложился на крашеный пол. Китти прошла в кладовку, где на трех открытых полках стояли тарелки, а потом в темную кухню с крошечным окном на задний двор, без стекла. Из окна был виден огромный валун, похожий на спину белого кита.

Голоса остальных рассыпались по дому; сначала Огдена, потом Данка. Китти поднялась по узкой лестнице на второй этаж, проведя ладонью по истертому шишаку перил. В комнатах наверху стояли кровати с продавленными и рваными матрасами, плетеные кресла, фарфоровые умывальники; на окнах висели ветхие белые занавески. Раковину покрывал слой грязи, а когда Китти открыла кран, тот плюнул коричневой водой. Плюнул и тут же иссяк. В доме давно никто не ночевал. Но яркий, чистый свет полуденного солнца, проникавший через боковые окна и падавший на доски пола, действовал умиротворяюще. Дом ждал. Китти остановилась в центре одной из спален и представила свежевыкрашенный остов кровати в углу, новенькие занавески на окне и тумбочку рядом с кроватью.

Она подвязала штору, медленно спустилась по черной лестнице в кухню и вышла на плоскую скалу за домом, где уже устроились Присс и Данк: прислонившись к коленям мужа, Присс вытянула скрещенные в лодыжках ноги. С другой стороны дома появился Огден с сумкой, в которой лежали бутылка и жестянка с сэндвичами.

– Воды в доме нет? – спросил Данк.

– Боюсь, я могу предложить ребенку только джин. – Огден поставил сумку на землю и достал из нее бутылку и четыре серебряные рюмки.

– Ладно. – Присс взяла наполненную Огденом стопку. – Всего капельку.

В тени дома, в тишине, они ели сэндвичи. Сверчки наигрывали свою мелодию. От жары и джина всех стало клонить в сон. Китти растянулась на траве.

Пальцы Огдена сомкнулись на ее ступне. Китти открыла глаза, приподнялась на локте и улыбнулась мужу. Он крепче сжал ее ногу. Она села прямо.

– Пойдем прогуляемся, – предложил он. – Эй, вы, двое, поднимайтесь.

– Идите, – сонно ответила Присс. – Я немного вздремну.

– Хорошо. – Огден вскочил, помог подняться Китти и, крепко держа ее за руку, повел прочь от дома к деревьям, окаймлявшим поле на краю лужайки.

Кладбище, которое они видели с яхты, располагалось на склоне холма по дороге к лесу, и они остановились у железной ограды вокруг четырех могил Крокеттов. Кто-то недавно скосил траву вокруг надгробий, отметила про себя Китти. Руфус, кораблестроитель , и его брат Инкриз, капитан и фермер , лежали в передней части крошечной площадки. А дальше, прямо за братьями, находились еще две могилы:

Здесь лежит Луиза, 31 года,

умершая 31 августа 1840,

и двое ее детей, мертворожденных

и

Генри, р. 1846, ум. 1863

Геттисберг, Пенсильвания.

Далеко от дома

Они постояли минутку, затем Китти взяла Огдена за руку, они повернулись и пошли через поле. Узкая тропинка привела их в прохладный лес, где в зеленых ветвях застревали солнечные лучи. Огден притянул жену к себе, обвил одной рукой ее плечи, и они зашагали рядом, переступая заросшие мхом корни, сухожилиями протянувшиеся поперек тропы.

Они уходили все глубже, прочь от Данка и Присс, от всего мира. Мох был таким плотным, что заглушал шаги, и они ступали по гранитным камням совершенно беззвучно. Китти показалось, что они вдвоем попали в другой мир, в густую, глубокую тьму, и, когда Огден на мгновение замешкался, она буквально задохнулась от желания закрыть глаза и почувствовать на губах его поцелуй. Остановить время.

Китти положила ладонь ему на грудь, а Огден поднес ее пальцы к губам и поцеловал. Другой рукой он привлек жену к себе, крепко прижал, и она улыбнулась, почувствовав в его дыхании запах джина.

Он уткнулся лицом ей в шею и потерся об нее. Со слабой улыбкой она отдалась его поцелуям. Огден становился все настойчивее, крепче сжимал ее в объятиях.

Она улыбнулась:

– Огден.

– Идем, – хрипло прошептал он и потянул ее дальше.

Впереди, между поредевших деревьев она увидела полуденный свет, отскакивавший от воды. И здесь тропинка обрывалась. Они стояли, держась за руки, на краю ровной поляны, которая спускалась к гранитной отмели. Начинался отлив, и вода тихо плескалась о камни. С этих гигантских камней можно было соскользнуть в море, а затем выбраться из него – сквозь черный ободок мидий, уже выступавший из воды.