Никита Василенко - Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– Господи всемогущий, муж мой, да ты немного опьянел! Гомера вслух читаешь! – Любимая встретила его прямо у ворот виллы, кутаясь в шерстяную накидку.

Из-за спины госпожи на Константина с любопытством посматривали престарелый управляющий Дмитрий с факелом в руке да две девчонки-рабыни, прислуживавшие Елене.

Жена была беременна, уже на седьмом месяце. И Константин мгновенно протрезвел, только сейчас осознав, что уже полная ночь. А на дворе – начало весны. А в эту пору ночи в Византии, как по-старому называл столицу его тесть, вовсе не располагают к длительному ожиданию на свежем воздухе беременной женой загулявшего супруга.

– Ой, – искренне, по-детски сказал трибун виновато. – Ой, я встречался с императором. Мы немного выпили…

Девчонки-рабыни прыснули со смеха. Улыбнулся даже обычно сдержанный старый Дмитрий.

– Кушать будешь? – заботливо спросила Елена. – Тебя ждет фаршированная рыба и свежие хлебцы.

Беременность еще больше украсила любимую жену. Лицо ее чуть пополнело, но точеный носик и улыбка, открывавшая белоснежные зубки, маленькая родинка на щеке, роскошные светло-рыжие волосы (как у вожделенной многими Елены Троянской), собранные в подобие короны на голове, могли свести с ума не только трибуна комитатского легиона.

Константин нетерпеливо протянул руки, пытаясь заключить супругу в объятия. Она увернулась:

– Не здесь и не сейчас. И – мне нельзя, потерпи немного.

– До ноября, – вдруг хрипло отозвался Константин. – Потерплю до ноября.

Несмотря на юный возраст, Елена была умна и проницательна. Мигом почуяв неладное, она взяла мужа за руку.

– Пойдем в комнаты, там расскажешь.

До семейных комнат трибун не дошел. Встал как вкопанный в обеденной зале, почуяв нюхом вечно голодного солдата безумно сладкий аромат пресловутых хлебцов. За стол не присел, жадно схватил первое, что попалось с серебряного блюда (холодную курицу), и стал рвать зубами белое мясо, одновременно пытаясь рассказать жене о встрече с Валентом Флавием.

– Утоли голод, – кротко посоветовала супруга, усевшись на хрупкий стульчик-диф, на котором любила сидеть еще девчонкой. И вот – не могла отказать себе в удовольствии и внутреннем самоутверждении, что совсем, ну нисколечко, не поправилась, сидела уже замужней беременной дамой. – Утоли голод и сними, во имя Митры, свое «железо»!

– Митры? – прорычал удивленный Константин. – С каких пор в моем доме звучит имя языческого бога?

– Сам рассказывал, – вступила в игру жена. – В Персидском походе, когда вода кончилась, молились только местному Митре!

– Так-то ж в Ассирии. – Трибун наконец насытился. – А как домой вернулись, так все снова о Христе вспомнили.

– Такие вы, мужчины, – притворно (или по-настоящему?) печалясь, вздохнула Елена.

У Константина был слишком невелик супружеский опыт, чтобы почувствовать разницу в настроении жены.

– Так, о чем ты говорил с нашим государем?

Германик, дождавшись пока Дмитрий расстегнет наконец застежки панциря и, торжественно приняв на руки меч, унесет оружие в специальную комнату, принялся рассказывать супруге о поручении императора.

Елена выслушала молча, только кончик носа побелел.

– Что ж, – произнесла в раздумье. – В конце концов, соединив себя узами брака с военным, я знала, на что иду. Императору виднее, где и как тебе нести его службу. – Она смахнула слезу и улыбнулась сквозь слезы. – Откровенно говоря, я боялась, что рожать придется где-то в захолустье, без опытных повивальных бабок и хороших лекарей. Значит, рожу здесь, в Константинополе.

Ровно год назад, когда любимый отец повелел ей выходить замуж за трибуна провинциального комитатского легиона, Елена плакала куда горче и злее. Но отец категорически настоял, мотивировав свой выбор тем, что император Валент уже положил глаз не только на его конюшню и коллекцию греческих статуй, но, кажется, и на все состояние. Единственный выход для семьи и самой Елены – немедленный брак с одним из любимых офицеров императора, воевавшим вместе с ним еще при Юлиане Отступнике.

Всем известно, что своих Валент не обижает. Только когда молодой офицер станет членом их семьи, можно будет вздохнуть спокойно.

Елена, унаследовав от отца трезвый взгляд на мир, с доводами согласилась. Приятной неожиданностью стало еще и то, что ее жених оказался не только очень красивым мужчиной, но и неутомимым любовником.

Вспомнив это, Елена решила подсластить для мужа горькое снадобье расставания:

– Я рожу тебе сына.

– Сына?! – переспросил потрясенный известием трибун. – Откуда тебе известно, что будет сын?!

– А кто же еще? – совершенно искренне удивилась Елена. – Неужели ты думаешь, что от такого видного мужчины можно родить девчонку?! Ты уж так для этого старался, так старался.

Константин снова протянул руки, но и жена была начеку. Соскользнув с дифа, погрозила пальчиком:

– До ноября уймись, герой. До ноября мы спим в разных комнатах.

Утро пришло неожиданно, с яркими лучами солнца, бессовестно ударившими в открытое окно.

Константин, сам наскоро побрившись и омыв тело в бане, успел только выпить молока с хлебом, накинуть рубаху-тунику и надеть штаны да войлочные сапожки, как услышал голоса в атриуме, большой полуоткрытой площадке, служившей летней гостиной.

Вошел туда и увидел Префекта Священной опочивальни собственной персоной в сопровождении двух угрюмых бородатых гвардейцев из северян, озиравшихся вокруг и явно недовольных тем, что их разбудили в такую рань. Впрочем, завидя трибуна, оба мгновенно подтянулись, отдав честь по старому римскому обычаю – одновременно ударив себя в левую часть груди и выбросив правую руку вперед и вверх.

Константин Германик ответил солдатам и, почтительно склонив голову перед префектом, сказал:

– Приветствую Светлейшего!

Евнух кивнул и, пошевелив большими губами, вдруг очень тихо спросил:

– Никто не знает?

– Жена, – понял его Константин. – Но куда именно, не знает даже она. Сказал, что поручение от государя, вернусь к ноябрю.

Константин Германик если и солгал, то лишь отчасти. Накануне он сообщил жене, что плывет через Понт. Правда, не уточнил куда. Впрочем, Елена сама догадалась.

Трибун выдержал испытывающий взгляд префекта, глаз не отвел. Служит он императору, а не евнуху, с какой стати ему откровенничать?

Египтянин вдруг улыбнулся, понимающе и коротко распорядился:

– Оружие не бери, панцирь, естественно, тоже не понадобится. Идем смотреть твой корабль. Там тебя, кстати, Иосаф ждет не дождется. Не знаю, обрадуешься ли, но мне от его сюрпризов иногда не по себе.

Молвив загадочную фразу, Префект Священной опочивальни велел подать холодной воды. Выпив кубок, протянутый услужливым Дмитрием, жестом предложил напоить водой солдат. Гвардейцы, с ненавистью посмотрев на воду, с негодованием отказались. Префект ухмыльнулся и скомандовал: