Марат Байпаков - Кангюй. Церемония

Идущий первым Кушан резко оборачивается к послу, молча прикладывает правую руку к руке Евкратида, что прижата с даром к груди, требовательно вглядывается в глаза гостя.

– Да-да, понимаю, царь Кушан. Не доехал я до Кангхи. Проводники ненадёжные, похитивши серебро, покинули меня. Заблудился в незнакомых местах. Увидел загадочное озеро Ворукаша. Испил заколдованных пресно-солёных вод. С горькими обидами вернулся в Бактрию. Исчез бесследно в степи по направлению на юго-восток?

Кушан и Евкратид под руки выходят из двери, приятельским видом повергая в удивление многочисленных спутников посла.

Полночь. Повозка соправителя Кангюя

– Царь и вождь свободолюбивых кочевников, ты прав в мудрости. – Евкратид восседает в покачивающейся на ходу повозке, подражая манере собеседника, поджав под себя босые ноги. – Никому не под силу обмануть эллинов. Какими благосвятыми словами ни называй то злодеяние, о котором говорим, смысл у него при всём том останется одним и тем же.

Власть захватить возможно. По внезапности захвата даже успешно, без лишних жертв. Честолюбцев таких, злокозненных, раньше, в славные времена ещё до войн с персами, у нас называли «соискателями тирании из тщеславной черни». Есть у эллинов шутливая песенка из смешного представления, в том представлении двое давно знакомых, «худозадый» и «толстозадый», препираются о врагах родного полиса.

Толстозадый поёт:

Худозадый уязвлённо подпевает:

На что ему Толстозадый разгневанно возражает:

Поддаётся неохотно Худозадый:

Торжествует, горько насмехаясь, спорщик Толстозадый:

И вместе они, хорошенько поспорив меж собой как об известных формах правления, так и о врагах, и об интересах лично своих в полисе, в том шутливом представлении единодушно заключают:

Кушан внимает Евкратиду, напевающему эмоционально, в двух голосах спор, не равнодушно или отстранённо-чуждо, но разделяя чувства спорщиков, то кивками головы, то мимикой лица поддерживая препирание сторон. Евкратид, завидев понимание в собеседнике, удовлетворённо пожимает руки Кушану и говорит с соправителем Кангюя тоном рассудительно-доверительным, как говорил бы с эллином, в словах сложно-значительных, не просторечных:

– Тогда, давно, два столетия назад, в Элладе такие звания, как «тиран», звучали отборным ругательством, сродни «святотатца-гнусного-поругателя-алтаря-в-храме». Сейчас же таких преступников именуют поироничней, снисходительно, с пониманием и даже с сочувствием, словно бы это свойственно каждому из людей – «узурпаторами свободы». В деяниях тиранов, узурпаторов власти у сограждан человеческая спесь «гибрис» идёт против благозакония – «эвномии». А как заканчивают тираны? Есть на то восхитительный ответ:

Евкратид входит в раж, с интонацией гневного судьи чуть не грозится обличением:

На одном дыхании высказав по очевидности любимый отрывок, Евкратид осекается, спохватившись, закрывает рот рукой, словно бы проболтал по запальчивости огромную тайну. Прищуривает глаза, собеседник, напротив, сохраняет спокойствие. Посланник откашливается, быстро вносит уточнение:

– Наш поэт под царями подразумевал совсем не царей, происходящих из славных предками династий, но тиранов, самозванцев из черни. Бедствия проистекают от черни, всё заполонившей! Первым среди узурпаторов наши мудрецы считают Панэтия 45 45 Путч Панэтия (Сицилия, 609 г. до н. э.). из сицилийских Леонтин. Тот подлый Панэтий, опять же происхождения низкого, из тщеславных худых, будучи выбранным полемархом на время войны с соседями, стравил меж собой бедных и богатых. Когда богатые по его приказу безоружно пересчитывали оружие, напал с отрядом на них и перебил их. Трудно назвать его деяние благородным. Не спорю, возможно стать узурпатором над эллинскими полисами, но вот долго не удерж…

Занавес шатра повозки без предупреждения открывается настежь. Ночной ветер из степи тут же окатывает холодным дыханием собеседников. Евкратид замолкает на полуслове. В повозку, склонившись, входит один из пятерых знатных Кангюя, ранее встречавших посла в казарме. Вошедший протягивает обеими руками Кушану запечатанную амфору ярко-красного цвета. Передав сосуд, усаживается в углу повозки, за спиной Евкратида. Посол Бактрии мрачнеет, оглядывается опасливо на подушки позади себя. Занавес вновь распахивается. Манерой непринуждённой в повозку друг за другом проникают ещё четверо мужчин в дорогих шёлковых одеждах. В повозке становится тесно. Не успев как следует рассмотреть первого попутчика, Евкратид вынужден потесниться.