Мариам Тиграни - Картвелеби

Армянин ещё шире улыбнулся, потешившись произведённым на детей впечатлением, и удовлетворённо покряхтел, мечтательно посмотрев в стену.

– Ну-ну, не стесняйтесь вы так! Вас это тоже когда-нибудь ждёт, – снисходительно рассмеялся пристав. – Вы случаем не?..

– Мы – друзья! – торопливо нашлась Нино. – Очень хорошие друзья. С детства.

Арсен Вазгенович от всей души расхохотался, но перечить юной барышне не стал, даже видя тщательно скрываемые взгляды, которые бросал на неё юный Циклаури.

– Да? Жаль. – Мужчина досадливо причмокнул, покачав головой. – Не то чтобы мы сомневались в своей Арпинэ… но дань традициям важна. Вы сами знаете.

– По-моему, это пережиток прошлого, – вдруг заспорил Шалико, только справившийся со смущением, – и просто неэтично.

– Как бы то ни было… мне уже давно пора ехать! Заболтался я тут с вами… Право слово! – Будто спохватившись, прямолинейный армянин спрятал карманные часы за пазухой и, дав молодым людям последние распоряжения, резко развернулся, чтобы покинуть их. – И не забывайте о нашем уговоре. Пишите обязательно, если что-нибудь узнаете! Я буду ждать.

Шалико и Нино посмотрели вслед удалявшемуся становому, издали услышав, как он запел себе под нос старые армянские песни. Неужели это они вернули своему новому другу потерянное расположение духа?

– Լավ էլ սազում են իրար, – Арсен Вазгенович уже свернул за угол, когда до их уха дошли обрывки фраз, которые становой почти просвистел. – Իմ տղեն լիներ, կպսակեի!

– И что он только что сказал? – вскинула брови княжна, но старый друг лишь пожал плечами.

– Без понятия. В гимназии я учил только европейские языки.

Арсен Вазгенович и это услышал и подавил растроганную улыбку.

***

Славика похоронили на третий день после знаменитого случая в доме князя Джавашвили, и вечером Андрей без особой охоты пригласил друзей помянуть младшего брата у себя на захудалой квартире. Вано и Пето не оставили его скорбеть в одиночестве и приехали на кладбище в назначенный час, а затем покорно собрались за неброским столом, умылись, вытерли руки полотенцем и прочитали перед едой «Отче наш», осенив себя крестным знамением.

Незадолго до этого Резо зажёг свечу и прочитал перед святыми иконами 17-ю кафизму из Псалтири. Ещё молчаливее, чем обычно, Андрей был не в состоянии сделать это самостоятельно.

К еде приступили молча, и даже Вано, который не мог прожить без своих острот больше двух минут, безрадостно жевал кутью 16 16 Кутья – традиционное на поминках блюдо . Сердце Пето, сидевшего в узком кругу по правую руку от шурина и прямо напротив хозяина дома, обливалось кровью каждый раз, когда он смотрел на убитого горем родственника. Исхудавший и несколько дней не спавший товарищ выглядел из рук вон плохо. Трёхдневная щетина и огромные мешки под глазами придавали Андрею вид смертельно больного или покойника, а стеклянный взгляд не выражал ничего, кроме безграничной боли и скорби по усопшему.

– Ну! – нарушил безрадостное молчание Резо, подняв бокал с вином. Подпольщики не решились позвать в дом священника – слишком много у них хранилось для этого скелетов в шкафах, – поэтому его роль в итоге взял на себя их пышнотелый товарищ. – Давайте помянем нашего юного борца! Он умер не зря! Он умер, защищая свои убеждения до последней капли крови. Не каждый батони способен на подобное мужество…

Товарищи от всей души хлебнули вина, но Пето лишь пригубил, не сводя опечаленного взора с Андрея. Тот даже не пошевелился, чтобы взять в руки бокал, и Ломинадзе, который единственный, похоже, не пасовал перед оголённым горем, пересел к другу поближе и участливо обнял его за плечи.

Разве его испугаешь скорбью, отчаянием, тоской?.. В отличие от своего изнеженного шурина, он, Пето Гочаевич Ломинадзе, водил с ними долгое и выстраданное знакомство.

– Мы рядом, генацвале! – шёпотом приговаривал он, а взгляд приятеля становился теплее с каждой минутой. – Ты ведь знаешь, что мы всегда будем с тобой рядом.

– Мадлобт 17 17 Мадлобт (груз.) – спасибо , генацвале, – бесцветным голосом отозвался русский, который с похвальным усердием выговаривал грузинские выражения, хотя ещё не до конца освоил сам язык.

Русские братья всегда поражали своих сообщников той любовью, с которой относились ко всему грузинскому, а ведь случались дни, когда те забывали, что перед ними всё же не дети Кавказа! Но именно ради любви к этому Кавказу покойный Славик отдал свою жизнь, желая выслужиться перед теми, чьим мнением так дорожил. Что может быть трагичнее?!

– Вы не поверите, что выдумал сегодня утром мой отец! – Заметив, что пауза затянулась, Вано всё же разрядил тяжёлую атмосферу весёлой шуткой. – Я отправил пару дней назад свой последний роман в Тифлис, но меня снова не приняли. Так Георгий Шакроевич решил меня добить и в очередной раз заговорил про пари с Циклаури! Даже хануму 18 18 Ханума (груз.) – сваха в дом позвал, чтобы подобрала невесту. Представляете?!

Резо по-доброму улыбнулся, но Пето и Андрей, которые обладали не самой словоохотливой натурой, предпочли отмолчаться.

– Так, может, тебе пора смириться? – хитро подмигнул князю толстяк. – Знаешь, там, в браке, не так уж и плохо…

– Я скорее умру, нежели позволю себя женить, – решительно замотал головой Вано, сделав ещё один глоток вина. – Ещё и на потеху Константину Сосоевичу! Вот увидите: я так просто не дамся!

Этот шуточный разговор стал для скорбящего последней каплей. Он поднялся из-за стола, чем искренне поразил своих гостей, и посмотрел на них с несвойственной себе враждебной непреклонностью.

Все резко замолкли, поэтому, когда Андрей всё же заговорил, каждое слово показалось его друзьям пронзительным.

– Я больше не буду принимать участия в деятельности кружка. Я ухожу от вас навсегда.

Данное откровение подействовало отрезвляюще даже на тех, кто сделал всего два глотка с начала вечера. Все прошлые беседы отошли на второй план, и теперь все как один интересовались причиной столь громких заявлений.

– Разве вы не понимаете? – истерично рассмеялся мужчина. – Разве я могу и дальше играть в революционера, когда эта игра унесла жизнь моего брата?

На последних словах его голос сорвался. Андрей сложил руки на столе, положил на них голову и протяжно зарыдал, содрогаясь в плечах. Вано и Резо бросились на помощь, но Пето, сидевший ближе всех к несчастному, всё равно оказался быстрее.

– Послушай, Славик бы не одобрил этого решения, – мягко, но уверенно вещал Ломинадзе и снисходительно коснулся плеча сообщника. – Он бы хотел, чтобы дело, за которое он отдал жизнь, продолжало своё существование…

– Мы отомстим за его смерть! Будь в этом уверен! – твёрдо отчеканил Резо, и товарищи удивлённо на него посмотрели.