Лариса Карпова - Кувшинки в снегу

Лилия, обрадованная, соскочила с лавки и, поцеловав мать, кинулась складывать свою сумку. Выходя из дома, она уже что-то весело напевала себе под нос.

Травена, улыбаясь, провожала её взглядом, пока дочь с волками не скрылась за деревьями. «Вот и дочь выросла, влюбилась. Как быстро летит время! Как же я оставлю её одну в этом мире?» Травена знала, что ей уже отпущено не так много времени. Болезнь поселилась в её теле полгода назад, а организм уже был слишком стар, чтобы с ней справиться. Травами она замедляла развитие болезни, заглушала боль, но возраст постепенно брал своё. Она спокойно относилась к приближающейся смерти, Господь и так дал ей немало лет жизни, вот только за Лилию она переживала. Грех тяготил, хоть и исповедовала его у заезжего миссионера-священника. Не искупила она свой грех перед девочкой! Травена ведь отняла у неё настоящую семью и перед смертью должна как-то искупить вину, рассказать ей правду о её рождении, но всё никак не решалась на тяжёлый разговор, откладывала и откладывала. Травена вздохнула, скоро откладывать будет некуда. «Прости, Господи, грешную рабу свою! И дай моей девочке здоровья и счастья!» – Травена подошла к иконам, зажгла свечу и опустилась на колени помолиться.

Лилии казалось, что она летит по лесу, белые стволы берёз, рыжие сосен, густая тёмная хвоя елей пролетали мимо. Солнечные блики, пробившиеся сквозь лесную крону, кружились в радостном калейдоскопе. «Я нравлюсь ему! Я нравлюсь ему!» – звенело в её голове, и она аж подпрыгивала от восторга, ещё ускоряя шаг. Волки явно не понимали, что происходит с их давней подругой, недоумённо смотрели на её прыжки и, на всякий случай, поотстали.

В деревню она почти вбежала, спугнула стайку куриц, деловито рывшихся в придорожной пыли, и только тут притормозила и приняла более степенный вид. К общинной избе она подошла уже медленно, вошла, глаза после яркого солнечного света некоторое время привыкали к полумраку, огляделась. К её удивлению, раненых в отведённом им углу не было. Лежал только Фёдор, которого ранили в живот, Лилия с ним дольше всех в день нападения провозилась, ну с такой раной и впрямь не побегаешь, хоть она и была неглубокой, да Иван с перевязанной ногой что-то мастерил ножом из деревянного чурбачка. Запах свежей стружки витал в воздухе. Лилия улыбнулась и подошла к дружинникам.

– Ну, как вы себя чувствуете?

– Да живы и почти здоровы благодаря твоим стараниям! Ребята, кто поздоровше, разбежались все, кто на рыбалку, а кто и к девкам, быстро от ран оправились, видать, ты дело своё знаешь! А как тебя, кстати, по батюшке-то? К такой знахарке, может, и поуважительнее стоит обращаться? – Иван отложил нож в сторону.

– Да не стоит! Я привыкла, что просто Лилия. А по батюшке Афанасьевна я, как говорит мама, а сама-то я отца не видела никогда. Мама говорит, приезжий он, купец, вот только сгинул где-то и весточки не послал.

– Бывает…

– Вы мне зубы-то не заговаривайте, лучше дайте я раны осмотрю да свежей мазью помажу, а вы вот выпейте. – Она сунула в руки Ивану фляжку с травяным отваром и занялась перевязкой. Про князя она решилась спросить, когда закончила перевязывать Фёдора.

– А что князь? Тоже, небось, делом занят, не бережётся?

– Князь? Вчера видел, с мужиками лес ходил валить, а сегодня и не выходил вроде, а ты вон Прохора спроси. – Прохор как раз вошёл в избу, стоял, оглядываясь и моргая. Заметил Лилию и обрадовано поспешил к ней.

– Слава Господу, ты здесь! Я уж хотел было за тобой в лес ехать, Рыжика взнуздал. А ты вона где!

– А что случилось?

– Да князь в горячке! Утром не встал, ну, я думаю, может, устал с вечера, хочет выспаться, я и отошёл. Ну а как он к полудню не вышел, так я и заподозрил неладное. Стучу, а он не отвечает, пришлось на свой страх дверь ломать, а он там весь красный лежит и бредит. Никого не узнаёт, мечется.

Всю эту тираду Прохор выдал, волоча Лилию к княжеским покоям. Лилия и сама уже бежала, прижав сумку с лекарствами к груди.

– Господи! Как же такое могло произойти, рана ведь уже подживала!

– Дык, чо говорить! Князь последнее время как одержимый работает, ни себя, ни людей не жалеет! Рана, не рана!

У дверей княжеских покоев уже толпились обеспокоенные дружинники. Прохор тут же разогнал их, рявкнув, чтобы убирались и не мешали лекарке.

У Лилии болезненно сжалось сердце при взгляде на Михаила. У него явно был жар, щёки покрывал неестественный румянец, губы пересохли, одеяло и рубаха, отброшенные, валялись на полу. На князе были только портки и повязка на плече, которая стала коричневой от засохшей крови. Лилия кинулась к нему и прижала ладонь к разгорячённому лбу.

– Господи, прости! Это я виновата! Надо было раньше прийти, проверить! Рана воспалилась! Прохор, давайте скорее, принесите тёплой и холодной колодезной воды, чистые полотенца и простыню.

Прохор, стоявший у двери, причитающий и подвывающий что-то о своём недогляде, сразу не понял, о чём его просят, пришлось повторять, после чего он рванул с места так, как будто за ним медведь гнался.

Лилия быстро откопала в сумке жаропонижающий настой, откупорила пробку глиняной бутылочки и поднесла к губам Михаила. Горькая жидкость полилась в горло, он недовольно мотнул головой, пришлось придерживать его руками и поить насильно. Он приоткрыл глаза, мутным взглядом посмотрел на Лилию, пересохшие губы едва двигались.

– Зачем ты преследуешь меня? Мучаешь меня? Отстань! Изыди! Опять мерещится! – Он снова прикрыл глаза. Лилия грустно усмехнулась, всё-таки князь её считает ведьмой, как беса изгоняет. Да хоть кем пусть считает, лишь бы выздоровел! А на больных не обижаются, пусть хоть сто раз выгоняет, она не уйдёт, пока не удостоверится, что он здоров.

С шумом ввалился Прохор с тазиком тёплой воды, позади него Аксинья тащила ведро холодной и ворох полотенец. Лилия тут же намочила тёплой водой заскорузлую повязку князя и, аккуратно сняв её, обработала рану. Выгнала Аксинью и, попросив Прохора придержать князя, стянула края разошедшейся раны, сделав несколько стежков. Наложила слой свежей травяной мази и замотала рану чистой тканью. Она с тревогой, виновато вглядывалась в лицо князя. Если бы не её обида, она давно бы уже побывала в деревне и предотвратила это воспаление. И князь был бы сейчас здоров и полон сил! Она попросила Прохора принести ей стул, сказав, что побудет с князем, пока ему не полегчает, налила в ведро холодной воды немного яблочного уксуса и, намочив полотенце, стала обтирать пышущего жаром Михаила.

Трое суток Лилия не отходила от князя. Жар то утихал, то вспыхивал вновь. То его колотил озноб, то выступала испарина. Лилия сгоняла дворового мальчишку с запиской к матери за дополнительными отварами и мазью, поила князя травами, меняла повязку, обтирала его, обматывала влажной прохладной простыней. Прохор несколько раз пытался её выгнать отдохнуть, но потом, смирившись с её упрямым нежеланием покидать князя, притаранил в покои широкую лавку: «Вот, прикорнёшь, может, когда, а то на стуле-то, того, неудобно!» Лилия поблагодарила, но спать так и не ложилась. Только к исходу третьей ночи жар начал спадать, багровая краснота вокруг раны побледнела, горячечный румянец оставил щёки, а дыхание стало спокойным и ровным. Князь погрузился в глубокий сон, и Лилия испытала огромное облегчение. Ну вот! Теперь дело пойдёт на поправку! Казалось, гора спала с плеч, страх, что Михаил может и не оправиться от болезни, а она так и не узнала как следует этого человека, который впервые затронул её чувства, острыми коготками царапал её сердце все три дня, заставляя её молить Господа и Богородицу о помощи и заступлении по несколько раз на дню. Она и ночью молилась, стоя на коленях на полу перед лавкой, на которую она ставила образок, который всегда носила в своей сумке. И вот теперь он спал, натянув на себя высохшую уже давно простыню, и лицо его во сне казалось совсем юным и беззащитным. Лилия не удержалась и с нежностью погладила его по голове, провела пальцем по густым тёмным бровям, по носу, прикоснулась к губам и даже потрогала его тёмную, аккуратно постриженную бородку, которая на ощупь оказалась на удивление мягкой. Неожиданно поймала себя на том, что пытается разглядеть его тело под простыней так, как не разглядывала, пока обтирала и ухаживала за ним во время болезни. Тут же почувствовала себя бесстыдницей, зарделась и отвернулась. Облегчение вдруг принесло такую усталость, что она мысленно поблагодарила Прохора за вовремя принесённую лавку, прилегла и, не успев вознести Господу благодарственную молитву, погрузилась в сон.