Э. Кэнтон - Аврелия – патрицианка Рима

Если, напротив, клиент Евтрапелу очень нравился, бедняге можно было только посочувствовать. Городские слухи, новости о политике, свадьбах, изменах, разводах, рождениях и похоронах, об играх и скачках, о мошенничествах рабов и подлогах барышников – все эти сплетни он обрушивал на голову несчастного клиента в таком изобилии и с такой горячностью, что сдержать цирюльника, болтавшего с невероятной скоростью, было невозможно.

Евтрапел излагал эту чепуху с такими скрупулезными подробностями, как ни одна газета, и всегда с особенным удовольствием демонстрировал свои познания, чем и заслужил внимание поэта Марка Валерия Марциала, посвятившего знаменитому брадобрею несколько едких эпиграмм, высмеивающих его неистощимое словоблудие.

У веселого, открытого и общительного Евтрапела была тайна, которая, пожалуй, иногда беспокоила цирюльника. В такие вечера, особенно когда в его заведении иссякал поток посетителей, хозяин приказывал своим подручным брадобреям, торговцам духами, мазями и притираниями, а также рабыне-сирийке, убиравшей помещения, отправляться к себе и оставить его одного. Затем по условному знаку в цирюльне появлялся гость, который лишь далеко за полночь покидал заведение Евтрапела. Кто же это такой и о чем шла беседа во время поздних свиданий? Любопытные соседи, несмотря на все свои ухищрения, ничего не сумели разузнать.

Итак, брадобрей и незнакомец встретились в очередной раз и говорили вполголоса, как вдруг снаружи под окном кто-то кашлянул. На лицах Евтрапела и его визитера выразилась тревога, которая, однако, вскоре исчезла, – Евтрапел прислушался и заверил, что все в порядке. В дверь настойчиво постучали, и чей-то голос довольно громко произнес:

– Евтрапел! Евтрапел!

– Это Гургес, могильщик, – объяснил брадобрей. – Он принес мне кое-какие вещички. Пройди-ка, Регул, в кладовую. Я с ним быстро решу все дела и вернусь.

Регул юркнул в подсобное помещение, а Евтрапел поспешил открыть дверь тому, кого он называл Гургесом. Взглянув на него, он понял: тот расстроен, а значит, случилось что-то неприятное.

– Ты принес волосы и зубы, которые я тебе заказал? – требовательно воскликнул брадобрей, ибо его, профессионального торговца, волновали в первую очередь последствия неисполнительности своего поставщика.

Гургес ничего не ответил, а подал Евтрапелу мешок с длинными женскими волосами разных оттенков и завернутую в холщовую тряпку горсть зубов. Весь товар был «новый» – недавно извлеченный из свежих могил. От неосторожного движения поставщика сверток упал на пол, и зубы рассыпались.

– Ладно, я подберу, – махнул рукой удовлетворенный брадобрей. – Клянусь Венерой, ты, Гургес, – гордость могильщиков. Геллия, Лесбия, Марцелла, Филлис и другие именитые матроны придут в восторг от тех кос, которые я для них изготовлю из этих волос. А Лидии, у которой выпали почти все передние зубы, я поставлю вот эти – да, они в отличном состоянии, пожилая дама будет довольна. Ты почему такой хмурый, Гургес? Я тебе хорошо заплачу за труды…

– Евтрапел, мне надо тебе сказать… – мрачно начал Гургес. – В общем…

– Э, не сейчас, дорогой Гургес, я занят, – запротестовал Евтрапел, вспомнив о присутствии Регула.

– Мне нужно поговорить с тобой, и я не уйду отсюда, – почти с гневом произнес могильщик. – Сейчас вполне удобно.

– Ладно уж, давай, если тебе так приспичило, только поскорее, потому что поздно, а у меня еще куча дел, – ответил брадобрей, который понял, что нет иного средства избавиться от могильщика, кроме как выслушать его, и надеялся, что разговор будет непродолжительным.

Отношения Гургеса с Евтрапелом трудно определить – во всяком случае, оба были нужны друг другу. Евтрапелу требовались волосы для устройства сложных, замысловатых причесок, которыми римские матроны прельщали своих любовников, и зубы для исправления дефектов челюстей, поскольку в последнее время он начал практиковаться и по этой части. Короче говоря, Евтрапел заказывал «сырье», без которого не мог обходиться, а могильщик по его указанию сдирал с мертвецов скальпы, вырывал у молодых покойников зубы и срезал с трупов женщин волосы, причем так искусно, что позавидовали бы индейцы-дикари. Это, впрочем, был опасный промысел, который явно не одобрили бы городские власти, поэтому приходилось проявлять величайшую осторожность, дабы не вызвать подозрений у стражников, приставленных для охраны склепов и гробниц.

Знали ли римские матроны о происхождении густых кудрявых волос, которые их рабыни ежедневно прикалывали к затылкам своих повелительниц в виде шиньонов вперемежку с жемчугом и лентами? Разумеется, нет: Евтрапел обращался со знатными клиентками исключительно тонко и вежливо и никогда не осмелился бы даже намеком огорчить своих высокородных посетительниц.

В общем, Гургесу было наплевать на то, что Евтрапел отказывается его выслушать, ссылаясь на свои дела, и, удобно расположившись на скамейке, могильщик дал понять, что беседа займет длительное время.

– Послушай-ка, Евтрапел, – грустно начал он, – ты ведь знал, что я хочу жениться на Цецилии?

– Какой Цецилии?

– Молодой девушке, которая живет вместе со своим отцом недалеко от Большого цирка между Авентином и Палатином. И вот все расстроилось…

– Неужели? – разыграл удивление брадобрей. – Как такое возможно? Неужели добряк Цецилий тебе отказал?

– Добряк Цецилий не мог так поступить: он задолжал мне десять тысяч сестерциев. Его дочь сама не пожелала.

– Разве она нашла себе другого жениха?

Гургес поморщился: вопрос ему явно не понравился.

– Не о том речь, – возразил он, – нашла или не нашла. Проблема в другом…

– Так в чем? – нетерпеливо спросил Евтрапел, который спешил поскорее закончить разговор и выпроводить могильщика за дверь.

– Разве ты сам не догадываешься, Евтрапел? Впрочем, сочувствия от тебя не дождешься. Твои-то дела идут в гору, у тебя куча денег, а мои кровные десять тысяч безвозвратно потеряны, ибо у Цецилия нет ни сестерция. А главное, его дочка меня не любит! – воскликнул он, ударяя кулаком по столу. – Вот посмотришь, это кончится плохо!

Гургес вскочил и, размахивая руками, нервно забегал по комнате. Брадобрей заерзал на стуле, тяготясь присутствием назойливого гостя. Заметив это, Гургес процедил сквозь зубы:

– Что ты дергаешься? Я тебе мешаю? Ты не желаешь меня видеть? Брезгуешь, что ли? Ты ведь еврей, христианин, а значит…

Он осекся на полуслове, потому что из кладовой послышался шум, будто кто-то отскочил от двери, задев ногой пустое ведро, после чего все стихло.

– Евтрапел, ты кого-то прячешь? – насторожился могильщик.

– Прекрати, Гургес, – нахмурился тот. – Служанка возится с ведрами, чтобы идти за водой и мыть полы. Она делает это каждый вечер. Так на чем ты остановился? Начни с начала, если нетрудно.